Читать книгу Ахиллесова пята. Серия «Время тлеть и время цвести» - Галина Тер-Микаэлян - Страница 2

В июне пятьдесят седьмого года командующему Умудского военного округа, генералу Павлу Воскобейникову позвонили из Москвы, и торопливый мужской голос отрывисто произнес:

– Павел Николаевич, Рославлев беспокоит. Мы начинаем, ты с нами?

– Я готов, – коротко отозвался генерал.

Он повесил трубку, вызвал адъютанта, отдал ему несколько коротких распоряжений, а потом вышел на крыльцо, и внезапно схватился за сердце. Военный врач, немедленно прибывший к генералу, поставил диагноз: «обширный инфаркт миокарда» и прописал строгий постельный режим.

Генерал лежал в постели и мысленно проклинал все на свете, когда к нему вошел его адъютант и доложил, что прибыли «товарищи из Москвы»:

– Товарищ генерал, они утверждают, что имеют личное указание Никиты Сергеевича доставить вас в Москву, потому что у местных медиков нет возможности оказать вам необходимую помощь. Они утверждают, что только в кардиологическом отделении Клинического военного госпиталя есть специальное оборудование.

Адъютант Воскобейникова, умный и грамотный человек, воевал с генералом с сорок второго, они были вместе при наступлении на Правобережной Украине и в Белорусской операции, где заслуги Павла Николаевича высоко оценил маршал Жуков. У Воскобейникова не было секретов от своего адъютанта, поэтому они оба понимающе переглянулись, и генерал глухо спросил:

– И какое у тебя впечатление?

– Я сообщил им, что нет такой необходимости, что врачи отмечают улучшение, а местные жители лечат вас народными средствами, и это очень помогает. Но они даже не слушают. У меня впечатление, что этот вопрос не подлежит обсуждению.

Генерал кивнул и перевел взгляд на сидевшую в углу сиделку. Это была местная целительница, умудка Дара. Она лечила его травами, настоянными на воде из местных подземных источников, и ставила компрессы на область сердца, что неплохо помогало. О Даре среди местного населения ходили легенды, и военному врачу не раз приходилось лично убеждаться в ее способностях – неизлечимо больные или получившие несовместимые с жизнью травмы под ее руками буквально воскресали. Поэтому он разрешил ей врачевать генерала, решив, что худого от этого не будет. Разрешил еще и потому, что с медикаментами в гарнизоне было не густо, да и не существовало в то время каких-то особых средств от инфаркта миокарда – лежи себе неподвижно и старайся делать поменьше движений, чтобы тромб не оторвался и не наделал еще худших бед. Если повезет – выкарабкаешься.

– Дара, выйди на минуту, – сказал Воскобейников, – и она послушно поднялась.

Это была высокая смуглая женщина с прямыми черными волосами, черными глазами и впалыми щеками, над которыми выдавались остро очерченные скулы. По внешнему облику трудно было определить ее возраст – на лице не было морщин и прочих разрушений, производимых старостью, но мудрый взгляд и очертания губ показывали, что умудка Дара далеко не молода. Поставив перед генералом чашку, наполненную чистой водой, она вышла из палаты, притворив за собой дверь, и адъютант, наклонившись к генералу, торопливо проговорил:

– Товарищ генерал, врачи не велели вас беспокоить, поэтому я распорядился убрать из вашей палаты радио. После возвращения из Финляндии Хрущев созвал Пленум ЦК, который отменил решение Президиума и отправил в отставку «антипартийную группу» Молотова, Маленкова и Кагановича. Рославлев вчера подал в отставку и, говорят, находится под домашним арестом, но никто ничего точно не знает. Если б не ваша болезнь, конечно…

– А Жуков? – резко спросил генерал.

– Жуков поддержал Хрущева. Товарищ генерал, я полагаю, вам не стоит ехать в Москву. Скажите хоть одно слово, и мы вас не выдадим.

Генерал Воскобейников отрицательно покачал головой:

– Нет, не стоит усугублять. Пусть везут меня в Москву – у них против меня ничего нет, они просто подстраховываются и хотят иметь меня перед глазами. Никита не так уж и силен, он сам всего боится, а Георгий Константинович меня в обиду не даст – мы с ним и в Сталинграде, и в Берлине вместе побывали. Дару отправьте со мной – неизвестно, как меня их врачи по новым методам будут лечить, а ее компрессы и водичка мне здорово помогают.

Жуков приехал навестить больного на следующий день после того, как генерала доставили в Москву на специальном самолете и поместили в отдельную палату Клинического госпиталя. Георгий Константинович вошел с недовольным видом, поправил сползающий с плеча белый халат и сел на стул, стоявший около кровати.

– Что это ты надумал, Павел Николаевич? – резко спросил он. – Решил на старости лет в заговоры поиграть? Ты думал, как это на стране отзовется? Только говори со мной честно – я не КГБ, и нас никто не слышит. Говорить-то тебе можно?

– Говорить можно, сколько влезет, двигаться нельзя, – глухо ответил Воскобейников, – а если честно, товарищ маршал, то не люблю я Никиту. Всегда его не любил, а после Двадцатого съезда, когда он начал Сталина охаивать… Он ведь прежде перед Иосиф Виссарионовичем чечетку и гопака выплясывал, а как тот умер, так тявкать начал – как шакал. И стране от него добра не будет.

– Этого мы обсуждать не станем, – сурово проговорил Жуков, – мне и самому многое не нравится, но стране нужна стабильность, сейчас не то время, чтобы вносить раздоры.

– Он вам спасибо не скажет, Георгий Константинович, помяните мое слово. Думаю, что он до вас тоже доберется и очень скоро.

Жуков расправил плечи и поправил вновь сползший халат.

– Я не за «спасибо» служу Отечеству. Ладно, Павел Николаевич, ты сделал глупость, но я постараюсь это уладить. Ты у нас герой, и Хрущев, думаю, не станет портить отношения с министерством обороны. Ты скажи, – голос его немного смягчился, – где сейчас твоя семья? А то лежишь тут один, как сыч, я смотрю. У тебя ведь сын, кажется, в Москве? Жена-то твоя умерла?

– Умерла, – вздохнул Воскобейников, – а сын действительно в Москве, мы уже года четыре не виделись.

– Что же так? Ведь и внуки у тебя есть, я слышал. Привезти их к тебе, чтобы не скучал? Я распоряжусь – всех мигом сюда доставят.

– Не нужно, – насупился генерал, – я с сыном, если честно, не в ладах – вели себя он и супруга его по отношению к жене моей не очень хорошо. Ведь первая моя жена, родная мать Пантелеймона, еще в гражданскую умерла – я во второй раз женился, когда ему год был. Зина ему и за мать, и за отца была – я ведь сколько по службе всегда мотался. А в конце войны, когда я ее из госпиталя после ранения к ним в Москву хотел отправить, они ей места в квартире своей не нашли – тесно, видите ли, няня у них живет, дети маленькие. Намекнули даже, что Зина ему неродная. А как она у постели его ночами просиживала, когда он болел в детстве, как недоедала, а на последние деньги молоко ему покупала, так то забыли. Он ведь сильно болел – астматик, его даже в армию не призывали. И Андрюшку, внука моего, недолюбливаю – больно умного всегда из себя строил. Зина ведь у меня простая, образования не получила, так мы года три назад у них были, и Андрюшка ее все время – вежливо так, с подковыркой – подначивал. Внучка Виктория, правда, хорошая девочка – воспитанная, стихи любит читать. Зина моя перед смертью ее все вспоминала, – он вдруг спохватился, что слишком много говорит и отнимает у Жукова время. – Простите, товарищ маршал, разболтался.

Жуков вздохнул и, посмотрев на часы, поднялся.

– Ладно, Павел Николаевич, поправляйся, а у меня и вправду дела. Распоряжусь – привезут к тебе твою внучку.

Викторию привезли к генералу в больницу вечером того же дня – поздно, после того, как он поужинал. Павел Николаевич в последний раз видел внучку застенчивой тринадцатилетней девочкой с аккуратными косичками, а теперь перед ним, смущенно переминаясь с ноги на ногу, стояла стройная семнадцатилетняя девушка с красивым тонким лицом, прекрасными голубыми глазами и модно подстриженными пышными пепельными волосами.

– Садись, Витюша, – ласково произнес дед, протянув к ней руку, и посмотрел на прикорнувшую в углу палаты умудку Дару. – Познакомься, Дара, это внучка моя Виктория – приехала навестить дедушку.

Дара протянула девушке руку, улыбнулась.

– Здравствуй, Виктория. Посиди с Павлом Николаевичем, а я схожу прогуляться.

– Здравствуйте, – Виктория робко опустилась на краешек стула и смущенно посмотрела на лежавшего на кровати деда, которого помнила очень смутно, но понимала, что он – очень важный человек, раз за ней специально прислали генеральскую машину, чтобы привезти ее к нему в больницу.

– Расскажи, как ты живешь, внучка, – попросил он. – Красивая стала. Жених-то есть?

– Нет, – ответила торопливо, а внезапная краска на лице показала деду, что она немного кривит душой, – я же в этом году только школу заканчиваю.

Генерал рассмеялся и потрепал ее по руке.

– И в школе можно жениха найти, если постараться, – весело сказал он. – Учишься-то как? Двоек много?

Она застенчиво улыбнулась.

– Я хорошо учусь.

– Все Андрюшке задачки помогаешь решать? Он-то, лентяй, тебя эксплуатирует?

– Андрюша умный, – с неожиданной горячностью в голосе возразила Виктория, – у него просто не всегда хватает времени, потому что он много занимается общественной работой.

– Ну и пусть себе занимается дальше, – Воскобейников нахмурился, – а ты куда будешь поступать? К чему у тебя душа лежит?

– Я буду инженером, мне математика хорошо дается, а Андрей пойдет на медицинский, он уже решил.

– А стихи ты по-прежнему любишь? – генерал перевел разговор на другую тему, не желая говорить с Викторией о ее брате-близнеце.

– Люблю, – она вдруг просияла, – а вы запомнили даже, что я люблю стихи?

– Конечно, я все помню, – взгляд его смягчился, – ты помнишь, когда мы с твоей бабушкой Зиной были у вас, ты нам читала Пушкина? Помнишь еще это стихотворение – там были слова, вроде «время тлеть, время цвести». Можешь его мне прочитать? А то я Пушкина люблю, а наизусть никогда ничего не могу запомнить.

– Совсем, как Андрюша, – улыбнулась девушка, не заметив, что дед нахмурился при этом сравнении. – Хорошо, я вам сейчас прочитаю.

Генерал закрыл глаза и откинулся на подушку, а Виктория, разгладив на коленях юбочку, начала с выражением читать:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,

Вхожу ли в многолюдный храм…

Когда она дошла до слов «тебе я место уступаю: мне время тлеть, тебе цвести», то умолкла, потому что ей показалось, что генерал спит. Он, однако, не спал и, сразу же открыв глаза, с воодушевлением произнес:

– Читай, читай, я не сплю. Хороший был мужик Пушкин, знал, как за душу взять. Как он это мудро сказал: время тлеть и время цвести. Как он все понимал! Сколько я прожил, а не могу так ухватить соль жизни, как он. Время тлеть и время цвести – вечная смена жизни и смерти. А ведь погиб в тридцать семь – совсем молодой.

Виктория ничего на это не ответила – ей в ее семнадцать лет и тридцать семь, и шестьдесят семь одинаково казались глубокой старостью. Она дочитала стихотворение и когда замолчала, то Воскобейников действительно спал, тихо похрапывая, а его грудь ровно и ритмично вздымалась и опускалась.

Девушка не знала, что делать дальше. Не решаясь разбудить генерала, она тихо сидела, ожидая, пока он проснется или пока кто-нибудь за ней придет и отведет вниз, где ждала машина. Однако никто не приходил, хотя было уже достаточно поздно. У Виктории, убаюканной мерным дыханием деда, тоже начали слипаться глаза – она привыкла ложиться спать рано, потому что уроки в школе начинались в восемь утра. Неожиданно послышались торопливые шаги. Умудка Дара, вбежав в палату, схватила ее за руку.

– Пойдем, скорее! Скорей!

Виктория испуганно вскочила, не понимая, в чем дело, но Дара уже тащила ее прочь. На миг задержавшись возле двери, умудка бросила невыразимо печальный взгляд на уснувшего генерала, потом вытолкнула его внучку в коридор.

– Ой, поздно как, я долго сидела – никого уже нет, и медсестра ушла, – растерянно проговорила девушка и виновато умолкла, когда Дара приложила палец к губам.

Будь Виктория лучше знакома с режимом работы военного госпиталя, она сильно удивилась бы – то, что дежурная медсестра куда-то отошла, оставив свой пост, считалось неслыханным нарушением. Миновав главную лестницу, они спустились по той, какой обычно пользовался персонал, и Дара подвела Викторию к ожидавшему ее автомобилю. В салоне его горел тусклый свет, шофер при их появлении отложил газету и поднял голову.

– Повидала генерала? Ладно, садись, поехали домой.

Забравшись в машину, Виктория вдруг вспомнила, что не попрощалась с дедом, он еще подумает, что она невежливая и невоспитанная. Высунув голову в окно, она попросила Дару:

– Пожалуйста, передайте дедушке привет. Скажите, что я хотела попрощаться, но он спал. Скажите, что я еще приду.

– Скажу, – проводив глазами отъехавшую машину, Дара повернулась и торопливо зашагала прочь от госпиталя.

В палате Воскобейникова в это время суетились три человека. Негромко переговариваясь друг с другом короткими отрывистыми фразами, они торопливо, но внимательно осматривали палату – заглянули в шкаф с генеральской одеждой, за высокую ширму и даже под стол. Сам генерал их уже не интересовал – он лежал на кровати с простреленной головой, мертвые глаза его неподвижно смотрели в потолок, а на щеке застыла тонкая струйка крови.

– Не может быть, – сказал, наконец, один из людей, – внучка должна быть где-то здесь – нас только что предупредили, что ее привезли к нему на свидание по приказу Жукова.

– Возможно, следовало отложить операцию до ее ухода, – заметил другой, с досадой отталкивая ногой упавшую ширму.

– Приказано ни при каких условиях операцию не откладывать, – резко возразил первый, – но свидетелей оставлять нельзя. Где она может прятаться? Кроме того, около него постоянно дежурит женщина-санитарка из Умудии. Куда они обе могли деться?

Они в десятый раз все осмотрели, профессионально тренированными пальцами простучали стены, выискивая пустоты, в которых можно было бы спрятаться, потом, выглянули в коридор. Вокруг не слышно было ни звука, а отделившийся от стены человек кивнул им, показывая, что все в порядке, и здесь никто не проходил. Такой же знак подал им их товарищ, дежуривший на лестнице. Тогда они спустились вниз, и уже у самого выхода неприметный мужчина в штатском сообщил, что двадцать минут назад Виктория уехала в генеральской машине, а санитарка, проводив ее, ушла прогуляться – за ней не стали следить, не сочтя это важным.

– Значит, они вышли из здания до нашего прихода, – решил один из тех, кто был в палате генерала. – Что ж, это существенно все упрощает. Уходим, работа окончена.

На следующий день в газетах появилось сообщение, что дважды Герой Советского Союза генерал Павел Николаевич Воскобейников умер от обширного инфаркта миокарда. Похороны были торжественные, на них присутствовали и глава Комитета государственной безопасности генерал Серов, и министр обороны СССР маршал Жуков. Лицо Жукова было очень мрачным, и во взгляде, который он порой бросал на Серова, сверкали искорки гнева.