Читать книгу Ахиллесова пята. Серия «Время тлеть и время цвести» - Галина Тер-Микаэлян - Страница 4

Андрей и Виктория Воскобейниковы внешне разительно походили друг на друга – высокие, синеглазые со светлыми волосами. Лбы у обоих слегка выдавались, и от этого головы казались чуть наклоненными вперед – так бывает, когда человек донельзя захвачен рассказом собеседника. У большинства преподавателей при взгляде ни них радовалась душа, и мелькала блаженная мысль: «Надо же – кто-то все-таки интересуется моим предметом!» Поэтому, наверное, брат и сестра, как правило, были на хорошем счету – и в школе, и в институте.

Мудрый не по годам Андрей рано узнал силу своего обаяния. Однажды, когда им было лет по десять, он похвастался сестре:

– Я вообще могу сделать так, что все у меня по ниточке плясать будут.

Не поняв, Вика широко раскрыла глаза:

– Как это?

– А вот так! Все, что я захочу, то они и сделают, поняла?

– Ага, – она похлопала ресницами и застенчиво спросила: – А ты можешь, чтобы Бульдога тебе без денег батон дала?

Бульдогой у них во дворе прозвали продавщицу из булочной за углом – за свирепый взгляд и привычку рявкать на тех, кто слишком громко болтал в очереди за хлебом. В каждом покупателе она видела потенциального жулика и по два раза пересчитывала полученные деньги. Пытаться уговорить ее отдать буханку бесплатно было нелепо, да и небезопасно, Андрей это прекрасно понимал. Тем не менее, он снисходительно посмотрел на сестру и презрительно усмехнулся:

– Бульдога для меня – вообще раз плюнуть. Будет выходной – покажу.

Виктория едва дождалась конца недели. В воскресенье Андрей все утро играл во дворе в футбол с соседскими мальчишками, потом вернулся, вымыл руки и небрежно бросил:

– Пошли к Бульдоге за хлебом.

На пороге булочной ноги Виктории внезапно отказались ей повиноваться, она остановилась и робко потянула брата назад:

– Андрюша, не надо!

Отодвинув ее плечом, он спокойно подошел к прилавку и вежливо произнес:

– Тетя, дайте мне хлеб, пожалуйста.

Бульдога повернула к нему свое сердитое лицо и, не говоря ни слова, протянула батон. Пока они шли домой, Вика ежеминутно оглядывалась – ей казалось, что обманутая Бульдога мчится за ними в погоню. Дома, немного придя в себя после испытанного ужаса, она застенчиво поинтересовалась:

– А с деньгами, которые ты не отдал за хлеб, чего делать? Давай тогда пряники купим.

– Деньги я Бульдоге отдам, – сурово отрезал Андрей, – только завтра. Хотел тебе просто показать. Или ты думаешь, что я вор?

Пристыженная его светлым и честным взглядом, Виктория опустила голову. В тот же вечер она рассказала о случившемся Даше Чугунковой со второго этажа, а через день весь двор знал, что Воскобейников из третьего подъезда обладает даром гипноза.

В действительности же дело было так: возвращаясь с футбольного поля с мячом в руках, Андрей забежал в булочную и купил хлеб – вернее, отдал за него деньги, но когда Бульдога протянула ему батон, он взглянул на свои грязные руки и тяжело вздохнул:

– Тетя, а можно, чтобы хлеб у вас немного полежал, а то у меня руки очень грязные, и мама ругаться будет, что я его испачкал, а отец даже побить может. Он, знаете, какой строгий – ремнем очень больно бьет, всегда синяки остаются. Я только домой сбегаю – руки вымою и приду, хорошо?

На лице его при этом появилась доверчивая и ясная улыбка, а Бульдога…. А что Бульдога? Она только с виду казалась злой, а так – обыкновенная женщина, у которой дома были маленькие дети. И деньги она всегда так тщательно пересчитывала, потому что однажды за недостачу у нее вычли ползарплаты. Что ей трудно было на десять минут отложить буханку, за которую уже было уплачено?

Восхищение окружающих Андрей принял, как должное. После случая с Бульдогой он убедился, что путь к триумфу не столь уж тернист – если хорошо понимаешь людей, то потребуется всего-то немного обаяния и немного красноречия. Ну и, конечно, малость хитрости. Ему все больше и больше нравилось ставить эксперименты над людьми, накопленный опыт очень скоро начал давать положительные результаты – учителям нравился воспитанный мальчик с искренним взглядом и честным лицом, большинство одноклассников любили его за приветливость и готовность всегда прийти на помощь.

С четвертого класса Андрей Воскобейников был бессменным председателем совета пионерского отряда, и по всем показателям их класс всегда занимал первое место. Немалую роль в этом играло умение Андрея отчитываться в проделанной работе. Принес, например, кто-то из ребят своей бабушке картошку с рынка – в отчете указывается, что пионеры отряда взяли шефство над ветеранами войны и труда. Сходили с приятелями в кино или побегали во дворе с мячом – проведено культурное или оздоровительное мероприятие. Портрет Андрея занимал постоянное место на школьной доске почета, но однажды ему все-таки подложили серьезную свинью, и сделала это та самая Даша Чугункова, которая прежде всем и каждому с восторгом рассказывала о замечательном брате своей подруги.

Пока Андрей с сестрой ходили в разные школы – мужскую и женскую – Даша дружила с Викой, сидела с ней на одной парте и постоянно бывала у них дома на правах соседки и близкой подруги. Когда ввели совместное обучение, ребят перегруппировали в соответствии с их местом жительства, Андрей остался в своей школе и оказался в одном классе с Викторией и Дашей. Естественно, он велел сестре сесть с ним вместе, а ей и в голову не пришло бы ослушаться. Дело было совсем не в родственных чувствах – Андрею плохо давались математика и физика, а Вика прекрасно решала задачи и всегда могла помочь на контрольной. Поскольку ученики, сидящие рядом, получали разные варианты, она часто выполняла задание брата в ущерб себе – кто еще кроме родной сестры пошел бы на такое самопожертвование? Помимо этого, она хорошо заучивала наизусть стихи и подсказывала с места, когда Андрея вызывали к доске. Учительница по литературе была глуховата, можно было подпереть руками подбородок и, прикрыв рот, шептать. За подобное, если ловили, подсказывающему полагалась единица, а потом беседа в кабинете у завуча, но опять же – чего не сделаешь для любимого брата?

Вика, ничего не скрывая, обрисовала подруге ситуацию и клятвенно обещала, что их дружба от смены ею парты ни в коей мере не пострадает, но Даша заявила, что ей на проблемы Андрея чихать с высокого потолка, смертельно обиделась и перестала с Викой разговаривать. Спустя два месяца, когда новый женско-мужской класс окончательно сформировался, пионеры стали выбирать председателя совета отряда, и классная руководительница внесла предложение:

– Рекомендую Андрея Воскобейникова. Он все эти годы прекрасно справлялся с работой, пионеры его любят и уважают. Думаю, что новый коллектив поддержит его кандидатуру.

Новый коллектив – прежние одноклассники плюс пришедшие из женской школы девочки – ничего не имел против Андрея Воскобейникова, старшая пионервожатая улыбнулась и уже собиралась вынести предложение на всеобщее голосование, когда подняла руку Даша Чугункова.

– Андрей Воскобейников – лицемер и ведет двойную жизнь, – звонко провозгласила она, вздернув нос. – Он притворяется настоящим пионером, а сам эксплуатирует свою собственную сестру Вику, как… как кровосос-империалист. На контрольных она решает ему задачи, а свои до конца выполнить не успевает и получает тройки. На литературе она ему подсказывает, дома делает задания, а еще… еще он заставляет ее стелить ему постель и гладить рубашки. Вот!

Класс безмолвствовал – все были огорошены столь серьезными обвинениями. Наконец один из верных приверженцев Андрея с вызовом сказал:

– А какое твое вообще дело, Чугункова, что они дома делают? Он ее брат, она имеет право ему рубашки гладить!

– А контрольные делать – тоже брат, да? А подсказывать? – взгляд Даши пылал торжеством мести, она воинственно подбоченилась. – Да его за это… его вообще нужно из пионеров исключить!

Старшая пионервожатая растерянно посмотрела на классную руководительницу, та недовольно скользнула глазами в сторону неистовствовавшей Чугунковой и пожала плечами.

– Давайте послушаем, что скажет Воскобейников, – сухо предложила она.

Андрей мог бы возразить насчет рубашек – это было семейное дело и никого не касалось. Он мог бы также отрицать насчет списывания – одноклассники не стали бы подтверждать слова Чугунковой, которую многие недолюбливали. Однако, поддержав Андрея, они перестали бы верить в его кристальную честность – вредная Дашка говорила правду, и все это знали. И тогда он сделал то, что подсказала ему интуиция – встал, откинул со лба прядь пепельных волос и просто произнес:

– Да, это правда – я часто ошибался в своей жизни, но всегда пытался осознать свои ошибки. Перед лицом своих товарищей торжественно клянусь исправиться и никогда не повторять подобного впредь.

По классу прокатился глухой рокот одобрения, в котором чуткое ухо Андрея уловило отголоски восторга. Классная руководительница мягко сказала:

– Конечно, подсказывать и пользоваться подсказкой – недостойно пионера, и очень хорошо, что ты это понял.

– Да, я много думал и осознал. Считаю, что пока не могу быть председателем совета отряда – мне еще нужно о многом подумать и многое для себя решить.

Мало кто из взрослых мог бы так выразить свои мысли, и старшая пионервожатая чуть ли не с благоговейным испугом посмотрела на мальчика, говорившего не по-детски мудро и проникновенно.

– Это хорошо, что ты осознаешь недопустимость подобного поведения, – кротко проговорила она. – Видите, ребята, Андрей Воскобейников, несмотря на допущенные ошибки, все осознал. Кстати, умение признавать ошибки – тоже очень важное качество пионера.

Андрей в этот день вышел из школы широким твердым шагом и шагал с одухотворенным, просветлевшим лицом, не обращая внимания на плетущуюся сзади сестру. Виктория была убита случившимся и всю дорогу тихонько всхлипывала, а, придя домой, разрыдалась:

– Андрюша, а вдруг тебя в следующем году в комсомол не примут?

Брат выпустил пар, дав ей хорошего тумака:

– Дура! Все из-за тебя!

Она приняла наказание покорно и с пониманием.

После этого случая их рассадили, и вскоре инцидент был забыт. Через полгода Андрея приняли в комсомол и вскоре выбрали комсоргом, а Даша Чугункова поняла, что ее злобствование ни к чему не приведет, и перестала строить козни. Виктория больше не делала попыток наладить с ней отношения, сидеть вместе не захотела и назло бывшей подруге села за одну парту с новеньким мальчиком, у которого было странное имя – Антонио Скуратти. Три месяца он краснел, встретившись с ней взглядом, а однажды она нашла у себя в портфеле послание:

«Дорогая Вика! Не смейся, пожалуйста! Я очень хочу пойти с тобой в кино, но стесняюсь сказать. Если ты согласна, то скажи, а если нет, то ничего не говори, а просто разорви письмо, и пусть будет, как будто ничего не было».

Хотя Вика втайне и считала, что ни один парень на свете не может сравниться с ее братом, письмо польстило ее самолюбию. Улыбнувшись соседу, который, опустив длинные ресницы, ждал ответа, она сказала:

– Ладно, но только не сегодня – сегодня Андрей велел мне съездить в универмаг и купить ему тушь для плакатов. Давай завтра, а?

Так началась их дружба. Будь Антонио обычным мальчиком, одноклассники, возможно, стали бы их допекать, дразнить и писать на доске перед началом урока А + В = любовь, но он не был обычным московским мальчиком. Антонио Скуратти был сыном пламенных коммунистов – итальянца и канадской еврейки, приехавших в Советский Союз для участия в работе третьего Интернационала еще в конце тридцатых годов. В Москве они познакомились и поженились, но брак этот оказался так же недолговечен, как и сам Интернационал. После войны отец Антонио вернулся в Италию, а мать осталась в Москве. Мальчик, имевший итальянское гражданство, пожил немного у отца в Милане, потом его забрала к себе в Москву мать, и он пошел учиться в обычную московскую школу.

Мать Антонио работала переводчицей на радио. Она говорила с сильным акцентом, хотя много лет прожила в Советском Союзе, и целые дни проводила на работе. Дверь их квартиры всегда была открыта, там постоянно толклось множество людей – приезжавшие из-за границы товарищи по партии, коллеги по работе, зашедшие поискать какие-то документы, одноклассники Антонио и даже соседи, забежавшие одолжить соли или сахара.

– У вас никогда ничего не пропадает? – изумлялась Виктория.

– Да нет, все ценное у нас заперто в шкафах.

Под «ценным» он подразумевал книги на разных языках, стоявшие в трех огромных дубовых шкафах с застекленными дверцами. Виктория скептически пожимала плечами: во-первых, ключ от шкафа висел тут же, на стене, во-вторых, ей было сомнительно, что домушник проникнет в квартиру, чтобы вынести потрепанное собрание сочинений Байрона на английском или Мопассана на французском, – под ценностями она имела в виду совсем другое. У них дома, например, золотые вещи хранились в спальне родителей, и туда не принято было заходить не только гостям, но и Виктории с Андреем, а уж о том, чтобы оставить дверь квартиры незапертой, и позволить гулять по ней малознакомым людям, не могло быть и речи.

– Могут же деньги вынести или золото. У вас что, золота нет? – допытывалась она.

– Не знаю, – он беспечно пожимал плечами, – мама не носит золотые вещи.

Для Антонио родными языками стали английский и французский – от матери, итальянский – от отца, и русский – язык его московских друзей и знакомых. Иногда он с небрежным видом вытаскивал из шкафа томик Бернса или Аполлинера и читал вслух стихи на английском, французском или итальянском языках, восхищая этим Викторию.

– Ты умный! – с уважением говорила она ему, тут же добавляя: – Мой Андрей тоже английским занимается и Шекспира в подлиннике читает, представляешь?

Антонио был достаточно умен и не показывал Виктории, как раздражает его это незримое постоянное присутствие Андрея в их тандеме. Они ходили в кино, читали друг другу вслух стихи – у них была такая игра: кто больше сумеет прочесть, – а потом торопливо целовались в подъезде, потому что больше целоваться было негде – не в квартире же Антонио, напоминавшей постоялый двор, и не у Вики, занимавшей общую с братом комнату.

– Подожди еще немного, постой со мной, – просил он.

Виктория торопливо чмокала его в последний раз и, высвободившись, оглядываясь.

– Потом, сейчас мне уже пора. Понимаешь, я Андрею обещала помочь чертеж тушью обвести, у него самого плохо получается. Я побегу, ладненько?

На выпускном вечере он сделал ей совершенно официальное предложение руки и сердца. Она уклончиво ответила:

– Ну… не знаю – нам ведь всем сейчас нужно поступать в институт.

– Какая разница, ты можешь учиться в институте и быть моей женой.

– Не знаю, я должна поговорить с Андреем. Он же мой брат, понимаешь?

В глазах Антонио мелькнуло что-то странное. Больше он к этому вопросу не возвращался и в этот день, проводив ее, не сделал, как обычно, попытки поцеловать на прощание.

После окончания школы пути их разошлись. Андрей, не имевший способностей к точным наукам, решил поступать в медицинский институт, где в тот год было слишком много абитуриенток, поэтому для юношей при поступлении делалось некоторое послабление. Виктория подала документы в МИФИ и блестяще сдала экзамены на одни пятерки, а Антонио выбрал механико-математический факультет МГУ.

В студенческие годы они иногда собирались с бывшими одноклассниками, и Антонио теперь все больше и больше нравился Виктории. От его бывшей школьной застенчивости не осталось и следа – он превратился в блестящего молодого человека, знал бесчисленное множество антисоветских анекдотов, читал наизусть стихи Бродского и цитировал входившего в моду после многолетнего забвения Фрейда. Виктория полагала, что их отношения продолжатся и закончатся чем-то существенным – она убеждена была, что Антонио влюблен в нее по-прежнему, и им еще предстоит окончательное объяснение, отсроченное лишь до получения дипломов.

– Мой парень учится на мехмате МГУ, – сообщала она знакомым, – мы решили подождать со свадьбой, пока не окончим институт. Он в меня еще со школы влюблен, с пятого класса, представляете? Но я велела ждать – и он ждет! Он итальянец, представляете? Но из-за меня живет в Советском Союзе.

– Да брось ты врать всем, он о тебе и думать забыл! – пытался урезонить сестру Андрей, когда они оставались наедине.

– Что ты, Андрюша, он так меня любит, стольким для меня жертвует! Мне даже стыдно, что я не могу ему ответить такой же сильной любовью.

Однако на пятом курсе Антонио Скуратти неожиданно объявил всем своим друзьям, что теперь он – женатый человек. Известие об этом совершенно выбило Викторию из колеи, хотя знакомые поговаривали, что брак Антонио с его однокурсницей гражданский, и официально они не зарегистрированы. Но какое это имело значение – многие студенты оформляли брак только тогда, когда на горизонте маячило появление наследника.

– Видишь, дура, что я тебе говорил, – снисходительно подытожил брат, – все уже замуж повыходили, а ты, идиотка, в облаках парила.

Действительно, в ее институте девушек было мало, и к тому моменту почти все однокурсницы уже обзавелись мужьями. Сконфуженная Виктория вдруг почувствовала себя никому не нужной старой девой. Она теперь хотела лишь одного – поскорее выйти замуж. Возможных кандидатов оказалось не так уж и много – только староста их группы Семен Шумилов, с первого курса любивший ее преданно и открыто. Сама Виктория всегда относилась к нему, как к хорошему приятелю, ей нравились в нем мягкость характера, добродушие и покладистость, но он абсолютно не соответствовал сложившемуся у нее стереотипу будущего мужа. Прежде всего потому, что был невысок – даже чуть ниже нее ростом, – и в юношеской фигуре его уже угадывались будущие рыхлость и полнота. Однако желание срочно выйти замуж пересилило неприязнь к этим недостатком.

К удивлению Виктории, окрутить Семена оказалось не так-то просто – он давно смирился с безнадежностью своего чувства и долго принимал ее поползновения за шутку. Когда же до него наконец дошло, что дело серьезно, оказалось, что представления о браке у их старосты весьма старомодны. Однажды Виктория, не выдержав, пожаловалась брату:

– Андрюша, послушай, какой бред несет этот придурок: «Перед тем, как вступить в брак, необходима проверка на духовную и интеллектуальную совместимость». Исходить из этого, так перед тем, как один раз сходить в ЗАГС, нужно сто раз вместе посетить Третьяковку, двести раз послушать оперу «Севильский цирюльник» и триста раз посмотреть «Лебединое Озеро».

– Ну и посмотри, тебе полезно, – хмыкнул Андрей, – но если он тебе так уж нужен, то мой совет: напои его, раздень и уложи в постель. Семка – честный комсомолец, он поймет, что в такой ситуации культурные мероприятия придется проводить уже во время медового месяца. Особенно, если утром ты, рыдая, расскажешь ему, как он ночью зверски лишил тебя невинности. После этого для большей духовности можешь прочесть вслух письмо Татьяны к Онегину – это единственное, что ты смогла выучить.

Последние слова брата задели Викторию за живое, хотя она этого и не показала, – уж чем-чем, а памятью ее бог не обидел, и стихов наизусть она знала столько, сколько Андрею и не снилось. Тем не менее, совет его был достаточно разумным. Последовать ему из-за строгих принципов Семена Виктории удалось далеко не сразу, поэтому они поженились лишь незадолго до окончания института. После торжественной регистрации брака, когда новобрачные шли из ЗАГСа к машине, молодой муж, все еще мучимый раскаянием, прижимал к себе локоть жены и шептал ей на ухо:

– Ты… ну… ты не очень сердишься, что все получилось так скоропалительно?

– Что теперь делать, – вздохнула Виктория, подняв на него серьезный взгляд бездонных синих глаз, – конечно, лучше было бы нам еще какое-то время встречаться, чтобы проверить наши чувства. Ладно уж, что вышло, то вышло, я не сержусь. Теперь давай думать о будущем.

Семен успокоился, и свадьба у них прошла не хуже, чем у прочих их однокурсников – с музыкой, плясками и криками «горько!». Во избежание вопросов Виктория по секрету рассказала парочке самых болтливых приятельниц:

– Я со своим итальянцем решила расстаться. Мне интересную работу предлагают, но в очень и очень закрытом институте, понимаете? – она таинственно понизила голос до шепота – С мужем иностранцем меня туда не возьмут, там очень строго. К тому же, у него мать еврейка. Жалко его бедного, конечно, он столько ждал!

Через год у молодых супругов родился сын Илья, и Виктория, с удовлетворением отметила, что малыш чертами лица чрезвычайно похож на нее (а также на ее любимого брата!) и абсолютно не напоминает своего отца.

Шло время. После нескольких лет брака основной заботой Виктории стало уберечь сына от желудочно-кишечных инфекций, а брата – от недостойных женщин. Они с мужем жили теперь в другом районе Москвы, и у них появился новый круг знакомых, в котором за Викторией Шумиловой твердо утвердилась репутация толкового специалиста, преданной жены и заботливой матери. Однажды она совершенно случайно встретила в «Детском мире» Дашу Чугункову. Забыв о давних разногласиях, прежние подруги расцеловались, наговорили друг другу множество комплиментов типа «ой, ты ничуть не изменилась», при этом острый взгляд Виктории отметил отсутствие обручального кольца на руке Даши. Узнав, что Даша живет в том же доме, что и прежде, Виктория начала расспрашивать о бывших соседях и одноклассниках. О Скуратти она спрашивать не стала, но Даша заговорила о нем сама:

– Викуля, а ты знаешь про своего Скуратти?

У Виктории не дрогнуло и ресницы.

– Он, кажется, еще в университете женился, – равнодушно сказала она.

– Ой, какое там женился! Они четыре года жили без регистрации – сначала ждали, пока получат дипломы, потом оба поступили в аспирантуру, а потом Антонио защитил диссертацию и через месяц – представляешь? – ехал в электричке, встретил девчонку-лимитчицу и с первого взгляда влюбился. Аспирантку сразу послал подальше, а лимитчицу через месяц повел в ЗАГС. Мать его поначалу была в шоке, но сейчас у них уже двое детей, мальчик и девочка, так что она ради внуков примирилась. Говорят, Антонио по своей лимитчице до сих пор с ума сходит, а она от него постоянно бегает налево.

Виктория брезгливо повела плечом.

– Ужас! У Антонио всегда была склонность к низкопробному. Если честно, то именно это меня от него и оттолкнуло. Мой Андрей, например, в принципе не мог бы оказаться в подобной ситуации.

Упоминании об Андрее неожиданно пробудило в душе Даши прежнее мстительное чувство, но она спрятала его под милой улыбкой и согласилась:

– Честно, Викуля, я этих обеих его баб видела – никакого сравнения с тобой. Всегда говорю всем: Антонио идиот, что Вику бросил. Кстати, как там Андрей – женился?

Виктории тоже вдруг припомнились их школьные разногласия. Она снисходительно пожала плечами, и тон ее ответа был окрашен легким презрением:

– Пока нет, зачем спешить? Он ведь не женщина, чтобы с годами терять привлекательность, – мимолетный взгляд на руку Даши без кольца, – мужчина, я считаю, не должен рано жениться. Тем более, что выбор у него есть.

Даша криво ухмыльнулась, после чего они с Викторией распрощались, и никто из них не предложил когда-либо в будущем встретиться вновь.

Виктория сказала Даше Чугунковой правду – выбор у ее брата был. Выбрав специальность акушера-гинеколога и будучи единственным парнем в группе, Андрей Воскобейников с юных лет был избалован вниманием со стороны представительниц прекрасного пола, однако серьезные чувства испытал только к троим.

Первая, Ревекка Сигалевич, стала его подругой еще на третьем курсе института. Андрея неудержимо влекло к этой мягкой и деликатной девушке с волнистыми темными волосами и легкой смешинкой в умных глазах. Потребность находиться подле нее, чувствовать ее присутствие, ощущать легкое дыхание на своей щеке поначалу была в нем даже сильней, чем желание физической близости, он не особо и настаивал – в конце концов, если б стало особо невмоготу, были девчонки, которые… Ревекка сама пошла ему навстречу, и их первая близость наполнила его чувством неведомого прежде восторга.

– Ты такая удивительная юная женщина! – говорил он ей, зарывшись лицом в густые косы. – Да-да, именно женщина. Бывают девочки, девушки, а ты с самого рождения настоящая женщина – все понимаешь без слов. Когда я впервые встретил тебя, мне знаешь, чего сразу же захотелось? Прислониться к тебе и так стоять – молча до конца жизни.

Ревекка ласково улыбалась, нежно дотрагиваясь кончиками пальцев до его лица. О конкретном будущем он с ней не заговаривал, и Ревекка тоже вопрос о браке не поднимала. Виктория при встречах держалась с ней приветливо, но наедине с Андреем начинала говорить гадости. При этом их с братом отношения словно менялись на полярно-противоположные – она язвила, а он не решался, как обычно, прикрикнуть на нее и остановить.

– Надо же, как мне повезло – всю жизнь держалась от жидов подальше, а теперь….

– Прекрати, Витька, я ненавижу, когда ты говоришь подобные вещи!

– Ну не могу ничего с собой поделать – не люблю их. Я потому и Антонио решила оставить – поняла, что не смогу переварить его маму-еврейку.

– Сдается мне, что там все было как раз наоборот, не надо строить из себя идиотку.

– Не сердись, Андрюша, но когда я представляю себе будущего племянника – эдакого кудрявенького Моисейчика с большим носом…. Бр-р!!

– Да на тебя, дуру, и сердиться не стоит, – вяло отвечал он.

На последнем курсе Ревекка всерьез увлеклась предложенной ей для дипломной работы темой – исследованием несовместимости крови родителей, как причины внутриутробных заболеваний плода. Пару раз она пыталась заинтересовать Андрея, но у того само слово «исследование» всегда вызывало тоскливое чувство. Когда после ординатуры Ревекка поступила в аспирантуру, они стали встречаться все реже и реже, а в начале ноября шестьдесят второго она позвонила Андрею – поздравить с наступающими праздниками. Он начал было говорить, что соскучился и хорошо бы им увидеться, но она мягко прервала:

– А у меня новость, Андрюша, я выхожу замуж. За Юру Эпштейна, моего научного консультанта – помнишь его?

До Андрея не сразу дошел смысл ее слов, он еще какое-то время продолжал говорить свое, а потом запнулся и умолк. Ревекка ждала, в трубке слышно было ее дыхание.

– Ну… поздравляю, тебя, – ему удалось это выговорить относительно спокойным голосом, – надеюсь, ты будешь счастлива.

– Я тоже на это надеюсь, – в словах Ревекки прозвучал легкий смешок.

Вика, узнав о ее браке, заметила:

– Видишь, у них свой к своему всегда тянется. Слава богу, что ты развязался с этой пархатой, Андрюша, я тебе королеву найду.

После окончания института Андрей Воскобейников стал еще более завидным женихом. Он работал в одном из московских роддомов и два раза в неделю принимал пациенток в районной женской консультации. Виктория изо всех сил старалась женить его на своей подруге-балерине, но в шестьдесят четвертом году брат, к ее удивлению, вдруг сошелся и стал жить с акушеркой из роддома Людмилой Муромцевой. Она была старше него – лет на пять-шесть – и имела по общему признанию изумительно чуткие и умелые руки. Воскобейников не раз был свидетелем того, как при сложном положении плода, когда все врачи единодушно настаивали на кесаревом сечении, Людмиле удавалось повернуть ребенка и провести родоразрешение через естественные пути, избежав при этом разрывов.

За год до их встречи Людмила родила сынишку Антона, но Воскобейников никогда не спрашивал у нее об отце ребенка – зачем спрашивать женщину о ее прошлом, если не собираешься строить с ней свое будущее? Она тоже понимала, что их отношения не вечны, и принимала это, как неизбежное. К маленькому Антошке Андрей испытывал необъяснимую нежность. Он гулял с ребенком, читал ему книжки и учил ездить на двухколесном велосипеде. Викторию это раздражало, она достаточно спокойно относилась к отношениям брата и Людмилы, но Антошку просто возненавидела. Встретив однажды Андрея, гулявшего с ребенком и услышав, что тот назвал ее брата «папой», она прямо-таки зашипела на мальчика:

– Это не папа, это дядя Андрей! Повтори: дядя Андрей! Понимаешь? Андрей, – повернулась она к нему, – ни в коем случае не разрешай ему называть тебя папой! Ты думаешь о том, что будет, когда ты создашь нормальную семью, и у тебя будут свои дети? Ты хочешь, чтобы они слышали, как этот ублюдок зовет тебя папой?

Антошке в то время было года три. Он прижался к Воскобейникову, исподлобья глядя на сердитую тетю. Андрей всерьез рассердился на сестру:

– Думай, что болтаешь при ребенке!

Виктория пренебрежительно махнула рукой:

– Да он еще ничего не понимает!

Но Антон понимал достаточно. Во всяком случае, он уже больше никогда не называл Андрея папой – долго вообще никак не называл, потом стал называть «дядей Андреем».

Пока они жили вместе, Людмила несла основную часть расходов, хотя Андрей делал вид, что недоволен этим. Основной заработок у нее шел от абортов – она принимала пациенток у себя дома и в больнице – во время ночных дежурств.

– У меня бабка была повитухой на деревне, – говаривала она, – так она мне все точки показывала – куда нажать, чтобы раскрылась шейка, чтоб сократилась мускулатура матки, чтоб прекратилось кровотечение. Все она знала, хоть в институте не училась – это у нас из поколения в поколение передается. Я и сыну расскажу, покажу все, если он на гинеколога пойдет учиться.

К ней приходили женщины с пропущенными сроками – даже те, которые доходили почти до декретного отпуска, а потом по каким-то причинам передумали рожать. Она никому не отказывала, и хотя брала дорого, но осложнений после ее операций ни у кого не бывало. Андрея в ней привлекали мягкий характер и какое-то совершенно безграничное спокойствие – Людмила никогда ничего от него не требовала, не приставала с назойливыми вопросами, если ему хотелось уйти и побыть одному. Иногда его это даже немного задевало.

– Тебе не интересно, где я был? Почему ты не спрашиваешь?

– Мне про тебя все интересно, – серьезно отвечала она, – только зачем спрашивать? Я сама вижу, когда тебе хорошо, когда плохо, а все остальное мне без разницы. Хочешь – расскажешь, хочешь – нет.

Они были вместе десять лет. Виктории пришлось с этим примириться – ее сын Илья дружил с Антоном, и Воскобейников посвящал обоим мальчикам немало времени. Скорей всего, Андрей не расстался бы с Людмилой, не сведи его судьба с Ингой.

Ему было тридцать три, ей шестнадцать. Ее привела мама к нему на прием в женскую консультацию. Девочка сидела на краешке стула, чуть склонив голову вбок и, казалось, не интересовалась происходящим. Красота ее так поразила Андрея, что он не сразу понял, о чем говорит и чего хочет ее мать – возбужденная полная женщина лет сорока.

– Нам нужна эта справка, Андрей Пантелеймонович, обязательно! Я не знаю, конечно, в какой форме должна быть такая справка…

«И имя-отчество мое в регистратуре узнала – надо же! И какая девочка! Господи, откуда эта несравненная красота!»

– Какая справка? Я не пойму вас что-то, что вы хотите? – спросил он бесстрастно, но вежливо.