Читать книгу Турбулентность. Серия «Время тлеть и время цвести» - Галина Тер-Микаэлян - Страница 4

Едва майор Кайгородцев приехал в управление и вошел к себе в кабинет, как на столе его задребезжал телефон местной связи.

– Зайди ко мне, – коротко приказал подполковник Чеботков и бросил трубку.

Майор, прекрасно разбиравшийся в интонациях начальства, насторожился и не зря – в кабинете Чеботкова, бесцеремонно развалившись в кресле, почесывал густую бороду человек, несколько часов назад отправленный Кайгородцевым в камеру предварительного заключения за нападение на дорожного автоинспектора.

– Садись, – махнул Чеботков, не дожидаясь, пока Кайгородцев отрапортует о своем прибытии, – в чем дело?

Майор пожал плечами и, опустившись на стул, ответил, не глядя на бородатого:

– О происшествии на дороге автоинспектором составлен рапорт. На основании рапорта данный гражданин был отправлен в камеру предварительного заключения для дальнейшего расследования обстоятельств дела. К сожалению, ничего другого я сделать не мог – ему инкриминируется нападение на сотрудника милиции…

– Слушай, майор, – зловещим тоном перебил его Чеботков, – какого черта? Ты мог просто отдать распоряжение пропустить его машину – ведь они тебе звонили и спрашивали.

– Мне проблем на голову не надо, – угрюмо буркнул Олег, – если девочка в машине подняла крик, то он должен был сам договориться с теми ребятами, не нужно меня вмешивать в проблемы с киднэппингом. И надо быть вообще идиотом, чтобы напасть на автоинспектора.

Бородатый, до сих пор молча слушавший их разговор неожиданно вспылил:

– Слушайте, Кайгородцев, я не собираюсь разыгрывать тут с вами клоуна. Где девчонка?

Майор развел руками и посмотрел на Чеботкова.

– Говори, – кивнул тот.

– Я собирался утром передать девочку инспектору по делам несовершеннолетних. К сожалению, по дороге мне пришлось остановить машину и выйти. За это время девочка непонятным образом исчезла.

– Исчезла? – Чеботков побагровел. – Составишь рапорт.

– Я как раз и составлял рапорт, – в голосе Олега слышалась чуть ли не насмешка.

Наступило молчание, потом бородатый, неожиданно успокоившись и даже повеселев, сказал:

– Что ж, каждый из нас порою совершает промах, и майору не в первый раз ошибаться, насколько мне известно.

Последние слова его прозвучали немного зловеще, но Кайгородцев и ухом не повел.

– Разрешите идти закончить рапорт, товарищ подполковник? – спросил он.

– Идите, – отвернувшись, буркнул Чеботков.

Когда Кайгородцев вышел, бородатый спокойно заметил:

– Все так, как я и думал – тот, на кого работают двое ребят, что постоянно крутились у меня под ногами, сумел с ним договориться. Один из этих парней «косил» под бомжа, другой его подстраховывал и постоянно катался где-то рядом на своей синей волге.

– И где теперь искать девочку?

Бородатый задумчиво почесал покрывавшую лицо щетину.

– Жарко как у вас. Будем рассуждать так: вашему майору был звонок из Москвы – там остались все его связи. Звонил тот, кто хорошо его знает – знает, что вашего Кайгородцева можно купить и перекупить. Полагаю, майор связался с ним сразу же, как только девочка оказалась в его руках. Вряд ли у ребят, что искали ее здесь, на руках была та сумма, которую потребовал Кайгородцев. Чтобы доставить деньги нужно время, а без денег он девчонку не отдал бы, это однозначно. Деньги ему так быстро могли доставить только самолетом. Судя по наглому выражению лица майора, он их уже получил и вполне удовлетворен, а девчонку сейчас в той же синей волге везут прямиком в Москву. Если рассчитать все по времени, то в данный момент они проезжают Липецкую область. Конечно, возможны другие варианты, но этот самый приемлемый.

– Хорошо, догоняйте их с моими ребятами. Я свяжусь с Елецким управлением – там у меня свои люди, – попрошу дать ориентир всем постам. Номер машины вам известен? Тогда без проблем – их задержат в районе Ельца под предлогом проверки документов.

Скорей всего в районе Ельца синюю волгу, на которой Антон Муромцев вез свою дочь в Москву, и задержали бы, но через полчаса после того, как машина отъехала от загородного дома Кайгородцева, у Тани опять начались сильные боли в животе. Несколько раз они останавливались, и Антон выводил дочь из машины, но понос у девочки не прекращался, ее мучила жажда, губы потрескались, поднялась температура.

– Давай, командир, свернем к Рамони – есть тут такой поселок, – сочувственно сказал Антону один из парней Григорьева, назвавший себя Денисом Жаровым, – до Москвы мы так ее не довезем.

– Может, таблеток каких купим от живота – поселок большой, там аптека точно есть, – подержал его сидевший за рулем напарник Гриша Оганов.

Антон подумал и кивнул.

– Сворачивай, ничего не поделаешь.

Дорога на Рамонь была местами размыта во время недавнего ливня, и минут через десять их волга забуксовала на крутом подъеме. Они вылезли и огляделись – вдали виднелись небольшие деревянные домишки, а прямо перед ними на пригорке высилось одноэтажное строение из красного кирпича. Антон отвел Таню в сторону – у нее опять прихватило живот, – а Денис отправился к кирпичному зданию и вскоре вернулся:

– На фасаде большими буквами написано «БОЛЬНИЦА», на окошках белые занавесочки и тишина – похоже, там еще все спят. Может, узнаешь, командир, сходишь? Мы пока с Гриньком машину попробуем вытянуть.

– Папочка, я с тобой, – Таня испуганно вцепилась в рукав отца, и по ее осунувшемуся личику потекли слезы.

– Конечно, со мной, родная моя, конечно.

Усадив дочь на скамейку у крыльца, Антон долго и безрезультатно барабанил в запертую дверь, пока не догадался обойти здание и стукнуть пару раз в приоткрытое окно. После этого внутри послышалось какое-то движение, замок щелкнул, и на пороге появилась полная заспанная женщина в белом халате.

– И чего хулиганишь? – суровым басом спросила она. – Викентий Михайлович ясно распорядился, чтобы спирта никому не выдавать, чего ломишься?

– Простите, – вежливо извинился Антон, – я не за спиртом. Мы ехали в Москву на машине, и моя дочь приболела – понос, температура. Нам хоть что-нибудь, что есть. Энтеросептол, антибиотики – тетрациклин или ампициллин во флаконах.

Он трезво смотрел на вещи и не рассчитывал, что в маленькой сельской больнице можно будет найти дорогие импортные препараты. Женщина, уже осознавшая свою ошибку, хмуро проследила за рукой Антона, вложившей в карман ее халата пятьсот рублей, потом перевела взгляд на Таню и пожала плечами.

– Это я не знаю, лекарствами наш доктор Викентий Михайлович распоряжается, а он еще только к девяти подойдет, сейчас рано. Раз невмоготу, так я ее пока в бокс положу, а он придет и распорядится.

Антон занервничал оттого, что медсестра никак не желала его понять.

– Я не хочу ее класть, вы понимаете? Мне нужно только довезти ее до Москвы, я сам врач. Вы можете нам дать хоть какие-нибудь препараты?

– Я ж русским языком сообщаю: препараты у него в сейфе заперты. Вообще все препараты. И спирт тоже. Он приходит и сам распоряжается, кому что давать.

– Как это заперты? А если больным ночью что-то требуется принимать?

– У нас ночью ничего никому не требуется, у нас ночью все по своим домам спят, а прием с девяти часов. Хотите – ждите, а хотите – положу ее в бокс до его прихода.

– Папочка, – слабо позвала Таня и заерзала на скамейке, – я опять в туалет хочу.

– Пошли со мной, – медсестра крепко взяла ее за руку и повела внутрь кирпичного здания, на ходу кинув растерянно шедшему следом Антону: – А вы подождите в коридоре, папаша, – она завела Таню в палату, достала из шкафа чистый горшок и сурово приказала: – Садись.

Антон, не выдержав, приоткрыл дверь и заглянул в щель.

– Простите, я…

– Идите, папаша, не мешайтесь, идите – тут бокс и посетителям не положено. Идите в приемную, а я сейчас приду и карту на нее заведу.

– Но я сам врач и…

– У нас один врач – Викентий Михайлович, – отрезала медсестра таким тоном, словно говорила: «Бог один, и других нам не надобно», – идите и ждите. Сейчас я ее переодену в чистое и приду. Ждите.

– Если не возражаете, я выйду ненадолго – предупрежу товарищей, что мы немного задержимся.

Он спустился к ребятам Григорьева, все еще возившимся с машиной, и сообщил, что им придется подождать врача. Решив немного передохнуть, они сидели на бревне, дымя сигаретами. Выслушав Антона, Денис махнул рукой:

– Ничего страшного, шеф, чуток передохнем.

Антон вернулся и вошел в небольшую комнатку, над дверью которой красовалась вывеска «ПРИЕМНАЯ – ПРОЦЕДУРНАЯ».

Прямо перед ним на железном столе стоял громоздкий допотопный стерилизатор, над ним висела большая аптечка с красным крестом и надписью «МЕДИКАМЕНТЫ».

У стены слева стояли металлический сейф и старенький шкаф, у стены справа – деревянный стол и два стула. Антон осторожно опустился на краешек одного из них и стал ждать медсестру. Она появилась минут через двадцать и, разместившись всей своей солидной статью на втором стуле, достала бланк медицинской карты.

– Давайте, папаша, данные мне сообщите о вашем ребенке. Фамилию вашу сначала скажите.

Антон слегка растерялся.

– Мою фамилию?

– Не мою же, мою я знаю. Год рождения ребенка, чем болела.

Поколебавшись, Антон назвал свою фамилию, год и месяц рождения Тани, но с некоторым смущением сообщил медсестре, что не знает, чем болела девочка:

– Видите ли, она постоянно проживала с дедушкой и бабушкой.

Толстая медсестра окинула его презрительным взглядом, но не особо удивилась.

– Отцы, ну что сказать! – изрекла она, пожав могучими плечами, и закрыла заполненную карту. – Ладно, ждите, пока придет Викентий Михайлович.

– Я только взгляну на нее, не возражаете?

Сестра, памятуя о лежавших у нее в кармане пятистах рублях, возражать не стала, и он осторожно ступая по скрипящим половицам, прошел в бокс. Таня, переодетая в чистое белье, дремала на белоснежных простынях, сквозь накрахмаленные занавески в уютную палату пробивался луч утреннего солнца.

– Папочка, – ресницы девочки слегка дрогнули, и она протянула к отцу руку, – ты меня тут оставишь, да?

– Как же я могу тебя оставить маленькая? Полежишь немного, потом поедем. Главное, чтобы температура упала, и животик прошел.

– Сейчас ромашки отварю, пока Викентий Павлович придет, – строгим басом сказала вошедшая за Антоном в палату медсестра и с гордостью добавила: – У нас тут не хуже, чем в Москве. Я как-то давно ездила к родственнице – она ногу сломала, – так у вас там в палату зайти противно – грязь, вонь. Идите, папаша, не волнуйтесь.

Антон решил, что ромашка вреда не принесет и, поцеловав Таню, отправился посмотреть, как идут дела у ребят Григорьева.

Они уже вытащили машину из грязи. Оганов курил, облокотившись на капот, а Денис Жаров сидел внутри и ел шпроты прямо из открытой консервной банки. Антон, вздохнув, сообщил им, что доктора пока нет, все еще нужно ждать.

– Как прикажешь, командир, – пожал плечами Жаров и, подцепив ножом рыбинку, аккуратно отправил ее в рот, – наше дело тебя охранять, а уж дальше ты сам решай. Садись пока с нами и позавтракай – у нас тут галеты, минералка. Открыть тебе баночку шпрот?

– Нет, спасибо, у меня сейчас кусок в горло не полезет, – у него, действительно, было такое состояние, что даже мысль о еде вызывала тошноту. – Наверное, мне все же нужно спросить у медсестры, где живет этот доктор, и сходить его разбудить – ждать полтора часа рискованно.

Оганов отбросил окурок и кивнул:

– Сходи. Лучше, конечно, нам поторопиться – ведь черт его знает!

Доктору Викентию Михайловичу на вид было лет шестьдесят пять. К моменту прихода Антона он не спал, а энергично приседал на крыльце своего дома, резко выбрасывая вперед руки и шепотом отсчитывая число приседаний. Появление незнакомого человека его ничуть не смутило и не заставило остановиться.

– Тридцать восемь, тридцать девять, сорок. Сорок приседаний – моя норма, – сказал он, и подмигнул Антону. – Занимайтесь гимнастикой смолоду, молодой человек, если хотите дожить до моего возраста. Знаете, сколько мне? Семьдесят восемь!

Антон посмотрел на него с искренним восхищением.

– Честное слово, никогда бы не дал! Разрешите представиться: ваш коллега доктор Антон Максимович Муромцев из Москвы. Извините, что прервал, но у меня по дороге возникли проблемы.

– А вот сейчас вы мне за завтраком и изложите ваши проблемы.

– Простите, но я не…

– Никаких «не»! – проворчал старик. – Вижу же, что еще не завтракал, по лицу вижу. Давайте, давайте, а то у вас там, в Москве, ни экологии, ни режиму. Утро – надо завтракать. Садитесь.

Антон попробовал вежливо отказаться:

– Нет-нет, спасибо, вы завтракайте, я подожду.

Викентий Михайлович возмущенно замахал руками.

– Это еще что, коллега? Неужели мне одному завтракать? Жена к внуку уехала, так я две недели мучаюсь – одному за столом в горло кусок не идет. А тут, понимаете, повезло – увидел человека, да еще коллегу, а он… Яички у меня свеженькие – свои. Молоко парное с утра принесли, творог, сметанка. Ешьте и рассказывайте, что у вас.

Антон сам не понял, как оказался за большим круглым столом, покрытым чистой скатертью и внезапно почувствовал, что просто умирает с голоду. Оставив стеснение, он принялся за еду и попутно постарался объяснить, по какой причине побеспокоил хозяина. Викентий Михайлович его слушал, шевелил бровями, иногда останавливал и задавал вопросы.

– Дома я, конечно, я отправлю анализ на посев, – говорил Антон, – но на дизентерию не похоже.

Старый доктор кивнул:

– Вы правы, коллега, полагаю, это стафилококк – он у нас и Воронежской, и в Липецкой областях имеется, в основном только маленькие детишки болеют – пять-семь лет. Это уж ваша, видно, ослабла, переутомилась. Зимой-то на селе народу мало – одни бабки и деды остались, так никто особо и не тревожится, а летом ко всем начинают родственники с детьми из города приезжать, так постоянно в больницу бегут – то понос, то рвота. Я, конечно, сразу всех на посев отправляю, но дизентерию до сих пор не находили, от тифа или вибриона холерного тоже бог миловал.

– А стафилококк?

– Стафилококк чтобы определить, у нас в райцентре диагностики нет. Конечно, если б эпидемия была с летальными исходами, то они бы быстро все организовали, а так… – Викентий Михайлович махнул рукой. – Стул у вашей дочки мне, конечно, надо посмотреть, тогда я сразу скажу. Я уже на глаз определяю, и сам лечу. Травку мою попьет – за недельку на ноги встанет. Я всех детишек тут травками отпаиваю – у меня свои рецепты.

– Видите ли, мы торопимся, – тактично возразил Антон, – и если бы вы были так добры одолжить нам из вашей аптечки левомицетин или что-нибудь из тетрациклинового ряда…

Старик рассмеялся.

– Разве вам Матильда не сказала? Постеснялась, видно. Нет у нас, дорогой, коллега, никаких антибиотиков – даже пенициллин в прошлом месяце не привозили. Фталазол только могу дать – еще немного осталось. Да у нас и больных-то в больнице никого нет – кому операцию делать, тех в районный центр отправляю, а от мелких травм, от изжоги или от живота, скажем, травами все больше лечу. Спирт вот присылают – для дезинфекции. Так в тот день, как пришлют, трактористы с утра пораньше начинают к Матильде ломиться – налей, мол, сто грамм. Она их гоняет – одно удовольствие послушать.

Антон вспомнил, как встретила его Матильда, и улыбнулся.

– Да, она у вас строга, сочувствую вашим трактористам.

– Мне и самому их жаль, – лукаво блестя глазами, согласился Викентий Михайлович, – прежде им бабка Евдокия самогон варила, а теперь, как ей за сотню перевалило, вздумала замуж выйти. Ездила на рынок картошкой торговать, ну и познакомилась на рынке с одним кавказцем, лет тоже за девяносто, а где-то через месяц свадьбу сыграли – весь район пировал. Но только зря веселились – кавказец тот, оказывается, прежде прокурором работал и строго-настрого запретил ей варить самогон. Теперь все село страдает. Что у вас такое удивленное лицо, молодой человек, что вас так удивляет? – с нарочитой строгостью спросил он, увидев, что у гостя от изумления расширились глаза. – Вы считаете, что только вы, молодые, имеете право на счастье? Нам вот с женой уже под восемьдесят, у нас пятеро детей, десять внуков и пять правнуков, а мы себя еще стариками не считаем, и я ей всегда говорю: если со мной, мол, какой несчастный случай или что, так ты вдовой не майся, сразу замуж выходи! Так что не делайте такие широкие глаза, юноша!

– Нет, отчего же, – попробовал вывернуться Антон, – я совсем не удивляюсь! Я вот только хотел спросить – откуда у вашей медсестры такое романтическое имя? Матильда!

– Ничего странного – у нее отец в войну партизанил где-то во Франции, и была у него там любовь. Договорились они после войны пожениться, а он как вернулся в Союз родителей повидать, так и закон вышел – запретили браки с иностранцами. Так и пришлось ему на нашей Катерине, а не на Матильде жениться, но старшую дочь он все же в честь своей прошлой любви назвал. Молока вам налить, юноша? Парное.

Увидев, что съел больше половины того, что стояло на столе, Антон смутился.

– Спасибо, немного чаю, если можно.

Старик довольно усмехнулся.

– Вот ведь как я вас заговорил, а? И поели, а то нет, да нет. У меня старший внук с детства такой же – пока я ему байки за столом не начну рассказывать, так он и в рот ничего не возьмет. Это к нему сейчас жена поехала, в Воронеж. На месяц – у него третий сын родился, так помочь надо. Она у меня педиатр, а в травах лучше меня разбирается. В городе-то врачи чуть что, так сразу антибиотиками травят. Ладно, пойдем смотреть вашу девочку.

В больнице, внимательно изучив и понюхав содержимое горшка Тани, Викентий Михайлович безапелляционно изрек:

– Стафилококковое отравление. Сырую воду пила? Ела что? Мясное небось? – добродушно спросил он Таню, и она застенчиво пролепетала:

– Мы тушенку ели, а водой из речки запивали.

– Что же вы так? – старый доктор укоризненно посмотрел на Антона, – вы же сами врач, коллега.

Антон не стал объяснять и лишь виновато вздохнул, но Танечка тихо погладила его руку и возразила:

– Папа не виноват, это я сама. Но сейчас мне уже лучше.

– Лучше-то лучше, а температура под тридцать девять. С такой температурой я бы в любом случае не советовал вам ее трогать с места коллега. Пусть полежит у нас пару недель – тут тихо, воздух у нас хороший, больных кроме нее нет – Матильда даже скучает. Да, Матильда?

Глаза Тани налились слезами.

– Папочка, не оставляй меня, папочка! Я хочу с тобой!

– Что ж ты – такая большая и боишься? – укорила ее Матильда, стоявшая все время рядом с доктором и имевшая при этом вид солдата, ожидающего приказаний.

Антон достал мобильный телефон, но, увидев, что на дисплее высветилась надпись «Нет сети», торопливо сунул его в карман и спросил:

– А что, если все же попробовать антибиотик? Я попрошу товарищей, с которыми мы ехали – они отвезут в мою клинику записку и завтра к вечеру привезут мне все препараты. Я пока побуду с дочерью – где-нибудь поставите мне на ночь в ее палате раскладушку.

Викентий Михайлович равнодушно пожал плечами, а лицо Матильды выразило глубочайшее презрение – по всему было видно, что из-за хронического отсутствия антибиотиков в этой больнице к ним выработалось определенно скептическое отношение.

– Попробуйте, конечно, отчего же, – сказал доктор. – А ночевать – милости прошу ко мне, дом пустой.

– Нет, что вы, спасибо. Но нельзя мне отсюда как-нибудь связаться по телефону с Москвой? Я оплачу переговоры, – он достал из бумажника деньги, при виде которых в глазах Матильды мелькнул восторг, но старик отмахнулся.

– Что вы, коллега, от нас и с райцентром связаться проблема. Я в Воронеж жене пробовал дозвониться пару дней назад – слышимости никакой.

– А я скоро поправлюсь? – Таня немного успокоилась и крепко вцепилась в указательный палец отца.

– Пару недель – не меньше, – Викентий Михайлович погладил ее по голове и повернулся к Антону. – Только хочу вас предупредить, коллега, что, как показывает практика, еще в течение двух недель после выздоровления переболевшие дети являются бациллоносителями, так что если у вас в доме есть грудные дети…

Антон подумал и решил: раз судьба распорядилась таким образом, придется им с Таней на пару дней задержаться в этой больнице. Прежде он собирался сразу по приезде в Москву отвезти дочь к Кате, но теперь было ясно, что делать этого никак нельзя. Он вышел из здания больницы, спустился к терпеливо ожидавшим его спутникам и объяснил им ситуацию. Денис Жаров кивнул:

– Проблем нет, ты напишешь, что надо, я смотаюсь. А Гринек пусть с тобой здесь останется – покараулит тебя на всякий пожарный.

– Чего меня караулить, – удивился Антон, – тут тихо, я буду все время с дочкой. Езжайте оба. Кто-нибудь один пусть потом привезет мне лекарства – в Москве зайдите в клинику и передайте записку моей секретарше, она выдаст все, что нужно.

Денис переглянулся с Огановым, и тот кивнул.

– Мы сначала должны связаться с Григорьевым – отсюда с мобильного нет соединения. Выедем на шоссе, и оттуда свяжемся – так он велел. Ты не тревожься, командир, возвращайся в больницу и лечи дочку, остальное – наша работа. Постарайся только до нашего возвращения никуда не выходить.

Оганов сел за руль, подождал, пока Антон вернется в здание больницы, и включил зажигание. Они выехали на шоссе, но связь с Москвой восстановилась лишь километрах в двадцати от Ельца. Денис облегченно вздохнул, увидев на дисплее высветившуюся надпись, но сумел дозвониться не сразу.

– Где вы, черт побери, пропадаете? – рявкнул ему в ухо Артем. – Докладывай обстановку!

Как раз в тот момент, когда Жаров заканчивал докладывать, Гриша Оганов свернул налево и увидел машину автодорожной инспекции.

– Слушай, шеф, – сразу же прервав доклад, сказал Денис, – тут поста нет, а нас патруль собирается тормознуть. Остановиться?

– Остановись – может, случайно. Перезвонишь.

Они предъявили дорожному автоинспектору документы, но тот не собирался их отпускать и, отойдя к машине, что-то сказал сидевшему там товарищу, а потом с кем-то связался по рации. Жаров немедленно перезвонил Григорьеву.

– Слушай, Артем, нас тут, кажется, ждали и ждали с нетерпением. А, вот и две машины с воронежскими номерами – они, видать, по нашу душу. О, а вот и наш друг собственной персоной!

Действительно, в одной милицейских машин с воронежскими номерами сидел бородатый Степан Владимирович. Он вылез первым, а следом за ним из обоих автомобилей высыпали люди в милицейской форме.

– Скажи номера машин, быстрее, – потребовал Артем и, записав номера, добавил: – Не сопротивляйтесь, дальше я сам разберусь. Когда отпустят, гоните прямо в Москву.

Велев обоим сыщикам выйти из машины и завести руки за голову, воронежские милиционеры тщательно обыскали их и обнаружили в кармане Оганова пистолет.

– На оружие имеется разрешение, – спокойно объяснил Гриша, – посмотрите в машине. Там же найдете наши удостоверения. Мы – частные детективы, действуем в рамках закона.

– Обыщите машину, – буркнул один из оперуполномоченных и, отвернувшись, отошел.

Бородатый, вплотную приблизившись к Жарову, сквозь зубы процедил:

– Где девочка?

– Девочка? – Денис с притворным недоумением поднял брови.

– Я знаю, что Кайгородцев передал ее тебе, где она? Учти, если ты мне не скажешь, в твоей машине сейчас найдут несколько пакетов героина. И тогда твое удостоверение частного сыщика тебе не поможет.

– Шутишь, начальник, – весело усмехнулся стоявший рядом с Денисом Оганов, – без понятых обыск незаконен. К тому же мы только что сообщили своему шефу ваши номера, и он сейчас звонит в соответствующие инстанции. Так что ничего ты нам не сделаешь.

Подошедший лейтенант, услышав слова Гриши, внезапно размахнулся и с силой ударил его по лицу.

– Сука! Сейчас я покажу, кто тебе чего сделает!

Оганов вытер кровь и спокойно пожал плечами, а Денис возмущенно воскликнул:

– Мы не понимаем, чего вы хотите – мы работали, выполняя задание клиента. Мы зарабатываем деньги, начальник.

– Куда ты дел девчонку? Это ведь ты в Воронеже шлялся по бомжовнику, чтобы ее разыскать! – бородатый схватил Дениса за волосы и отогнул ему голову назад. – Она была у вас, где она?

– Была да сплыла, – прикрыв глаза и напрягая шею, говорил Жаров. – Мы передали ее клиенту еще на рассвете, он с ней уже, наверное, подъезжает к Туле – посмотри на время и посчитай, начальник. А нам с приятелем торопиться некуда – мы после выполнения задания имеем право на отпуск, поэтому немного развлеклись в Воронеже с девочками. В Москве ведь накладно развлекаться, там цены заоблачные, а у вас тут дешево и чисто.

Бородатый выпустил его волосы и, выругавшись, отошел. Лейтенант поднес к уху запищавшую рацию, выслушал сказанное ему Чеботковым и повернулся к бородатому:

– Чеботкову сейчас звонили из Москвы насчет этих двоих. Что будем делать?

– Ладно, отпускайте, – махнув рукой, угрюмо буркнул Степан Владимирович и отошел.

У него не было оснований сомневаться в словах Жарова, и он лихорадочно раздумывал, кем может быть тот загадочный клиент, которому сыщики передали девочку – ему было доподлинно известно, что Григорьев и его люди работают не на Воскобейникова и не на Лилиану Шумилову.

Не дождавшись людей Григорьева с антибиотиками, Антон в течение трех дней изнывал от тревоги за дочь и больше ни о чем не мог думать. К счастью, Викентий Михайлович не зря гордился своим умением лечить травами и прочими народными средствами – через три дня температура у Тани упала, стул нормализовался. Успокоившись, Антон задумался о том, как им добраться до Москвы – никакой транспортной магистрали поблизости не было, ни автобусной, ни железнодорожной, а пешком тащиться с еще не оправившейся девочкой до шоссе было совершенно невозможно.

– Чего вы волнуетесь, коллега, – благодушно увещевал его Викентий Михайлович, очень довольный тем, что у него в отсутствие жены появился собеседник, – воздух у нас прекрасный, молочко свежее, сметанка. А природа? В вашей Москве вы разве увидите такую природу?

Все было бы правильно, и Антон с удовольствием расслабился бы, но его ждали в клинике, и тревожила мысль о Кате с малышами. Таня, чувствуя его тревогу, беспокоилась:

– Папочка, мы скоро поедем? Я уже хорошо себя чувствую.

– Подождем немного, все будет хорошо.

Однажды она робко спросила:

– Папа, я теперь всегда буду с тобой? Ты не отдашь меня маме?

– Ты будешь со мной, пока сама не захочешь уйти.

Антон знал, что сделает все возможное, чтобы сдержать свое обещание. Засмеявшись, Таня погладила его руку и весело сказала:

– Ну, куда же я могу захотеть уйти? Тетя Оксана, конечно, была добрая, и она меня всегда защищала, но когда пила водку, то так кричала! Мне даже было страшно. А в тот раз она опять выпила и заснула, и тот человек с бородой меня увел.

Антон подумал, что бородатый человек скорей всего подмешал что-то в водку, но не стал высказывать этого вслух.

– Забудь обо всем этом, теперь защищать тебя буду я. Пока ты не найдешь себе защитника помоложе и покрасивее, чем я, – пошутил он.

– Смешной ты, папочка, кто же может быть красивее тебя? А где мы будем жить, у тебя дома?

– Да, – сказав это, Антон вспомнил, что его квартира уже продана, и поправился: – Вернее, мы будем жить у моей сестры – твоей тети Кати. Только предупреждаю, что там будет все не так, как у твоей мамы или у дедушки в Швейцарии – у тебя не будет отдельной комнаты. У тети Кати два крохотных мальчика – твои братья. Она будет с ними в одной комнате, а мы с тобой – в другой.

Глаза Тани полыхнули восторгом.

– Папочка! Это же так хорошо, я так всегда боялась спать одна! В Швейцарии со мной всегда ночевала одна из горничных, а в Москве – Лидия Михайловна. Но с тобой спать – лучше всего на свете! Я так люблю тебя, папочка! Только… – лицо ее вдруг омрачилось, – это, наверное, будет нельзя, да? Викентий Михайлович говорит, я буду заразная, а там маленькие мальчики.

Прижав дочь к себе, Антон поцеловал ее и погладил по голове.

– Ничего, родная, – он неожиданно подумал о Диане, которая удивится, но все же наверняка будет рада приютить на несколько дней его дочь. – Ты пока остановишься у одной моей знакомой. Только тебе нужно будет вести себя очень тихо – там коммуналка.

– А что это такое?

Дочери Лилианы Шумиловой, внучке Александра Филева, выросшей в особняке на берегу Женевского озера, неведомо было, что такое коммунальная квартира, и ее отец попытался в силу своих возможностей это объяснить:

– Это когда много семей живут в одной квартире. У них все общее – кухня, ванная, туалет, коридор.

Таня задумалась.

– Все здесь так странно, да, папа? Когда бабушка один раз лежала в больнице из-за своего сердца, у нее была палата из двух комнат – спальня и кабинет. Когда мы навещали ее, то сидели в кабинете. А в этой больнице нет даже ванной комнаты, и туалет на улице.

– Дым отечества, – усмехнулся Антон, – ничего, дочка, главное, что ты со мной. Как только появится возможность, вернемся в Москву, и все опять у тебя будет.

Возможность попасть в Москву появилась у них лишь через десять дней. Внук Викентия Михайловича – тот самый, которому за столом кусок в рот не шел без дедушкиных баек, – ехал в командировку в Тулу и по дороге завез домой свою бабушку, супругу доктора.

– Вот ваш вопрос сам собой и решился, – говорил старик, не спуская с жены сияющего взгляда, – видите, как хорошо? Малыш вас довезет до Тулы, а там уже до столицы-матушки рукой подать. Такси возьмете или на машине кто из знакомых поедет. Как же я рад, что моя бабуля приехала, а? Теперь и без вас не так тоскливо будет. А говорят, что бога нет!

– Это ты так говоришь, Кеша, – проворчала его жена, – а я тебе всегда говорю: съезди в райцентр в церковь, поставь свечку за упокой души родителей. Мне хоть в это время дома убраться можно будет, а то ты турникетов везде понавешал, а пыли на них – вагон и маленькая тележка. Гости вон были в доме, а у тебя грязь, – она повернулась к Антону и извиняющимся тоном попросила: – Вы уж простите нас, если что не так, а то правду говорят: без хозяйки дом сирота.

– Я был счастлив познакомиться с вашим супругом, – Антон низко поклонился ей и поцеловал крохотную сморщенную ручку.

Старушка просияла.

– Смотри, Кеша, какой, а? Вот поеду в райцентр, найду себе молодого – как бабка Евдокия.

– Ничего себе – молодого! – весело воскликнул ее внук, которого в честь деда назвали Викентием, а старики называли «малышом», – этому прокурору уже за девяносто!

– Так, ей-то уж за сто! – не сдавалась его бабка.

Викентий-младший, крепкий мужчина лет тридцати пяти, хлопнул Антона по плечу.

– Ладно, парень, не слушай стариков, собирайся, а то мне некогда.

– Помните, коллега: первое время диета, диета и диета, – прощаясь, говорил старый доктор.

До Тулы доехали без приключений. Таня всю дорогу дремала, положив голову отцу на колени, а Викентий, оказавшийся не меньшим говоруном, чем его тезка-дед, без умолку рассказывал о своем старшем сыне – чемпионе области по шахматам среди юниоров. В Туле Антон еще раз проверил содержимое своего кошелька, поблагодарил Викентия и договорился с таксистом, который набирал пассажиров для поездки в Москву.

До дома Дианы они добрались часам к восьми вечера. Она, как и ожидал Антон, сначала обрадовалась, потом удивилась:

– Я даже не знала, что у тебя есть такая взрослая дочь.

– У меня проблемы, – хмуро ответил он, – хочу оставить ее у тебя дней на десять, можно? В квартире маленьких детей больше нет?

Диана просияла.

– Конечно, оставляй! Какие у нас дети – два деда и три бабки, все сейчас на своих участках копаются. Так что квартира пустая, ванная свободна. Правда, горячую воду на месяц отключили, но я согрею в котелке и ее помою. И для тебя тоже согрею – помойся и иди ужинать.

– Ничего, мы привыкли без горячей, – отмахнулся Антон, – я только позвоню Кате.

Он несколько раз набирал номер телефона квартиры Баженовых, но в трубке слышались лишь долгие длинные гудки. За это время раскрасневшаяся от радости Диана отвела Таню в туалет, принесла ей в ванную чайник с горячей водой, и пока мыла девочку, они успели подружиться. Выйдя на кухню, Таня в полном восторге разглядывала облупившиеся от плесени стены и ободранный пол.

– У вас такая интересная кухня! Я никогда еще такой не видела.

– Ремонт никто не хочет делать, – равнодушно объяснила Диана, – у стариков денег нет, а я что – на свои буду ремонтировать? Тем более, что меня тут сто лет не было – пока муж живой был, я у него жила.

– Мне очень нравится! – Таня указала на отошедший от стены и нависший над одной из плит кусок грязно-зеленой краски. – Только вдруг он упадет в суп?

– Леший с ним, это не моя плита, моя возле окна. Сейчас мы с тобой быстренько картошки отварим, а суп у меня уже готов. И вообще, детка, я поняла, что быт и прочее – ерунда. Главное – другое. Хотя, конечно, все в жизни связано.

– А что главное?

– Чтобы было не одиноко. Но ты маленькая, тебе этого еще не понять.

– Нет, я понимаю, – тихо возразила девочка.

Антон вышел из комнаты и подошел к ним.

– Никак не могу дозвониться до Кати, и аккумулятор в телефоне у меня сел – не работает.

– Наверное, гуляет с детьми – погода хорошая, – предположила чистившая картошку Диана, однако ее оживление при упоминании о Кате немного угасло.

– Да, наверное. Я хочу к ней съездить – проверю, как дети, и машина моя тоже у ее дома во дворе припаркована. Ничего, если Таня побудет здесь без меня?

– Конечно, – Диана вновь оживилась.

– Конечно, поезжай, папочка, – поддержала ее Таня, понимавшая, что сюда-то уж за ней отец точно вернется.

Машина Антона стояла там же, где он ее оставил перед отъездом, но гуляющей Кати с детьми нигде поблизости видно не было. Войдя в подъезд, Антон направился к лифту и вздрогнул от неожиданности, когда на плечо его легла чья-то рука.

– Погоди, – негромко сказал Артем Григорьев, – войдем в квартиру вместе.

– Что? – став белей стены, Антон, покачнулся. – Что с Катей, где мальчики?

– Я виноват – понадеялся на своего приятеля с Петровки, рассчитывал, что этот гад пробудет в КПЗ месяц-другой. А он выбрался оттуда через два дня. Позавчера Катя и дети исчезли.

Антон бросился вверх по лестнице и, открыв дверь своим ключом, ворвался в пустую квартиру.

– Катя! – его безумный взгляд скользнул по кровати, на которой были разбросаны детские вещи, и уперся в синюю «близнецовую» коляску. – Катя! – безнадежно повторил он и, упав на диван, закрыл лицо руками.

Григорьев, вошедший следом, тихо притворил дверь и опустился рядом.

– Мои ребята дежурили около квартиры по очереди, – негромко начал он. – В тот день один из них ждал, пока она выйдет с детьми гулять – она всегда выходит в половине одиннадцатого. Его оглушили и сбросили в лестничный пролет. К счастью бомжи расстелили под лестницей старый матрас, парень отделался переломом руки и сотрясением мозга средней тяжести. Когда пришел в себя, связался со мной и отправился в больницу – его стало рвать, кружилась голова. Я приехал, расспросил бабок у подъезда – одна видела, как Катя вынула детей из коляски и села с ними в какую-то машину. Я поднялся в квартиру – здесь была та девушка, что помогает Кате по хозяйству, Таис. Она вся тряслась: ей позвонили и велели забрать домой коляску. Звонивший мужчина сказал: если она обратится в милицию, то Кате и детям не жить. Я велел ей идти домой и обо всем молчать, а сам со своими парнями здесь дежурю – жду тебя. Гришу с Денисом по дороге в Москву задержали, потом отпустил, но сели им на хвост. Поэтому я не велел им за тобой возвращаться – два дня назад хотел сам поехать за вами, но теперь вот из-за Кати… Как вы добрались, где Таня? Очнись, Муромцев, сейчас не время расслабляться!

Судорожно вздохнув, Антон отнял от лица руки и слегка потряс головой,

– Нас подвезли добрые люди, Таня в надежном месте. Слушай, Григорьев, наверное, стоило бы обратиться в милицию, а? Как ты считаешь?

Артем пожал плечами.

– Тебе решать, я не хотел ничего делать без твоего согласия.

– Ты точно уверен, что это Стас?

– На все сто. А милиция… Раз он так просто выбрался из КПЗ, то на милицию ему плевать с высокого потолка. Могу, конечно, связаться со своим приятелем с Петровки, но искать они будут долго и не факт, что найдут. А за это время… Так что, звонить мне в милицию?

– Ясно, – буркнул Антон, – подождем. Ты хоть знаешь, где его логово?

– Там, где он постоянно обитает, Кати нет, мы проверили. У тебя мобильник работает? Может, ей удастся позвонить или прислать сообщение.

– Черт, он же у меня разряжен!

Антон торопливо отыскал зарядное устройство и включил в сеть, но едва телефон подзарядился, как начал пронзительно верещать, и на дисплее высветилось «Илья»

– Старик, ты где пропадаешь? – голос Ильи звучал устало и расстроено, – я уже поставил вас всех на дозвон – и тебя, и Лилиану. Она тоже куда-то исчезла – время от времени присылает секретарше сообщения, что находится на отдыхе, а потом исчезает с концами. Тебе что-нибудь о ней известно?

Меньше всего в эту минуту Антона интересовала Лилиана.

– Ты так жаждешь ее слышать? – язвительно поинтересовался он. – Ничем не могу помочь, лично мне ничего о ней неизвестно.

Илья не стал обижаться, видно, был слишком издерган.

– Звонил Александр Иннокентьевич, умерла ее мать, – объяснил он, не называя имени тещи, которую недолюбливал (как, впрочем, и она его), – похороны состоялись еще на той неделе, но до Лилианы так и не смогли достучаться. Возможно, конечно, она получила сообщение, но просто не захотела приехать – с нее все станется.

– Да, возможно. Ты был на похоронах?

– Нет, дядя Андрей сейчас в Швейцарии – он передал соболезнования от нас всех. Мама не захотела поехать, она из-за чего-то обижена, а Инга не смогла – ей нужно было заниматься Настей. Ты ведь знаешь, что Настя с Дональдом помирились? Пару дней назад они уехали на один из островов Капри – в августе собираются торжественно отпраздновать бракосочетание.

– Нет, я ничего этого не знал, – ответил пораженный Антон. – Это с ее согласия?

– Я ее видел, мы с ней говорили. Она была не очень весела, но держалась спокойно, сказала мне, что это ее собственное решение, никто ее ни к чему не принуждал. Я звонил тебе, но ты куда-то исчез – Катя объяснила, что уехал по делам. А последние два дня звоню – она тоже не отвечает. Хотел сегодня даже зайти. Ты у нее? У вас все в порядке?

– В порядке, как же! – иронически процедил Антон, однако тут же опомнился. – Ладно, старик, я позвоню Филеву и выражу свои соболезнования, но помочь найти Лилиану не могу – сам только что приехал и ничего не знаю.

Закончив разговор, он положил перед собой телефон и сел, уставившись на маленький приборчик таким взглядом, каким смотрят на последнюю надежду.

– Подождем до завтрашнего утра, мы с ребятами сейчас пробуем проверить еще две их московские явочные квартиры. Хотя, думаю, из Москвы он их увез, – сказал Григорьев и поднялся, – ее квартирный телефон мы поставили на прослушивание. Я пойду, а ты, если что…

Его слова прервал звонок домашнего телефона. На миг оба застыли, и висевший на стене аппарат настойчиво дребезжал, пока Антон не протянул дрожащую руку и не поднес к уху трубку.

– Привет, доктор, – весело прокричал Стас, – приехал, наконец? И Григорьев с тобой рядышком? Привет передавай и мои наилучшие пожелания – от меня и от Катеньки.

Внезапно Антон осип.

– Где… где Катя? – сделав над собой усилие, прохрипел он, а Григорьев торопливо протянул руку и щелкнул переключателем режимов телефона, после чего голос Стаса громко зазвучал на всю комнату:

– Чего-то голос твой так дрожит, доктор? Не слышу, не слышу в нем былого полета, Антон! Прежде ты со мной иным тоном говорил, даже когда я тебя под пушкой держал – все свысока. Где ж твоя прежняя гордость?

– К черту гордость, Стас, послушай, Стас! Хочешь – я перед тобой на коленках поползаю? Хочешь – сальто-мортале сделаю, хочешь – задницу твою поцелую. Только отпусти Катю и детей. Я сам к тебе приду и один – можешь в меня стрелять, сколько хочешь.

Стас засмеялся своим особым смехом – тихо и ласково.

– Поздно, доктор, ты мне больше не нужен – Малеев в любом случае уже не простит, что я тогда с тобой и Григорьевым обложал. Так что я собираюсь от него отойти. К тому же, он теперь дохлый, и еще год будет приходить в себя со своим сердцем. Я с ребятами отделяюсь, буду работать самостоятельно, и мне нужна семья. Катенька мне подходит, мы с ней поладили, у нас сын, будут еще дети. Твой, конечно, нам был не нужен, и я ее в этом убедил. Но я ведь тебя об этом заранее предупреждал, так что ты морально готов.

Как ни странно, ужасные слова Стаса немного успокоили Антона, и он достаточно ровным голосом ответил:

– Ты врешь, Стас, моя сестра никогда и никому не позволит причинить вред моему сыну. Скажи, чего ты хочешь – денег? Я отдам тебе все, что у меня осталось, продам еще и Катину квартиру.

– Денег? Ты шутишь, доктор? – удивился киллер. – Да я тебя смогу купить вместе со всеми твоими потрохами и квартирами – я ведь не доктором работал все эти годы, даже хотя бы и в частной клинике. Нет, я звоню только сказать, что у нас с Катенькой все хорошо, мы решили создать семью. Она ведь очень ласковая и семейная, ты же знаешь. К тому же интеллигентная – профессорская дочка! А насчет твоего пацана, так ты пока прав – она мне еще не сказала, кто из них есть кто. Но скажет – чего только женщина не скажет в постели своему мужу. Или мне надоест ждать, и я сам определю – сейчас ведь есть всякие экспертизы и прочее. Так что скажи уж лучше сам – конец все равно один, только ты меньше будешь мучиться. Так кто – темненький или рыженький?

– Мразь, – с трудом выговорил Антон, вытирая выступивший на лбу холодный пот, – если что-то случится с детьми или с Катей, то…

– А ты мне не грози, Антон, не надо, я не боюсь, – продолжал смеяться Стас. – Посиди спокойно, подумай о жизни, а через часок-другой я, может, разрешу Катеньке позвонить и с тобой поговорить – почему же нет, мы ведь с тобой теперь родственники.

Он отключил связь, а Антон посмотрел на Григорьева глубоко запавшими глазами, вокруг которых пролегли черные круги.

– Он сумасшедший, садист, он потерял контроль над собой, и невозможно даже предположить, что он сделает дальше.

Сыщик позвонил куда-то, поговорил и огорченно вздохнул:

– Он звонил с мобильного, но номер не высветился – антиопределитель. Давай я посижу пока с тобой – если он действительно позволит тебе поговорить с Катей, она, возможно, что-то сообщит. У меня было впечатление, что этот тип в сильном напряге.

Закончив разговор с Антоном, Стас какое-то время сидел неподвижно, потом провел рукой по лбу и, широко улыбнувшись одной из своих самых обаятельных улыбок, пошел наверх. Поднявшись по лестнице, он набрал код на дверном замке и вошел в небольшую светлую комнату.

На диване лежали, весело суча ножками, одетые в тонкие ползунки Максимка и Женька. Дверь в ванную комнату была открыта, а Катя, сняв очки, стояла, наклонившись над раковиной, и сцеживала молоко. Увидев Стаса, она смущенно опустила футболку и выпрямилась, близоруко щуря глаза.

– Извини, Стас, мне после кормления нужно сцедить молоко.

– Неужели ты меня стесняешься, Катенька? – вкрадчиво и ласково спросил он.

– Нет, но… мужчине, наверное, неприятно на это смотреть.

Он подошел к ней, обнял за плечи и, коснувшись губами ее уха, тихо шепнул:

– Но ведь я не посторонний для тебя мужчина, нет? У нас есть сын, неужели для тебя это ничего не значит?

Катя мягко отстранилась.

– Нет, конечно, нет. Но все это немного странно – мне, во всяком случае, так кажется. Ты сбежал, как только я сообщила тебе о своей беременности, от тебя столько месяцев не было ни слуху, ни духу. Вдруг в один прекрасный день я выхожу с детьми гулять, а тут появляются какие-то люди, принуждают меня сесть с детьми в машину и везут куда-то загород, а тут ты. Почему ты не мог прийти ко мне домой, если ты хотел меня видеть?

Стас отошел от нее и встал рядом с диваном, на котором лежали мальчики.

– Сцеживай свое молоко, Катенька, я отвернусь, чтобы тебя не смущать. Ты говоришь, я сбежал. Я не сбежал, обстоятельства вынудили меня исчезнуть – я был в опасности и не мог рисковать тобой и ребенком. А знаешь ли ты, сколько раз за это время я говорил с твоим братом и виделся с ним? Он рассказал тебе, как я переживал, когда ты должна была родить? Как он запретил мне даже приближаться к тебе? Нет, об этом он тебе не говорил, я вижу. И теперь ты даже не хочешь сказать мне, кто из этих мальчиков мой родной сын! Неужели тебе это так трудно? Плохой я или хороший, но я мужчина, а каждому мужчине хочется прижать к сердцу свою плоть и кровь. Скажи мне, Катенька, умоляю тебя! Которого из них родила ты?

Катя, надев очки, вышла из ванной и в смущении остановилась рядом с горестно смотревшим на детей Стасом.

– Не надо так, Стас, – ласково сказала она, – зачем? Оба мальчика – мои сыновья, и не имеет значения, кого из них я родила.

– Пусть для тебя это и не имеет значения, – страстно воскликнул он, – но для меня это важно, пойми! Где мой сын? Этот? У него волосы темные, как у тебя, хотя темней, чем у меня. Этот, да?

– Смотри, не ошибись, – улыбнулась Катя, – мой отец был темно-рыжего цвета, и ты не знаешь, какие волосы были у женщины, родившей от моего брата. Давай прекратим эти загадки в наследственность, я сказала: оба мальчика – мои сыновья, и никто никогда не узнает, кого из них родила я. Я заменю мать моему племяннику, мой брат заменит отца моему сыну – мы обещали друг другу, что никогда не станем делать между ними различий.

– Твой брат! С какой стати он должен стоять между нами, почему он должен быть отцом моему сыну? Отдай ему его ребенка, а мы с тобой будем вместе растить нашего. В моей жизни сейчас многое изменилось, я больше не хочу быть чужой тенью, я буду работать сам. И мне нужна семья – жена, сын.

– Но ты ведь говорил, что женат, у тебя есть сын, – удивилась Катя.

– У меня больше никого нет, одна ты! Я дам тебе все, что захочешь – деньги, украшения, выстрою дом на берегу Адриатики. Ты родишь мне еще сыновей. Только отдай своему брату его ребенка, чтобы он не стоял между нами. Который? Я хочу знать!

Катя опустилась на диван рядом с детьми, взяла сначала Максимку, потом Женьку. Прижала их к груди и начала тихо покачивать.

– Я уже сказала: оба мои сыновья. И я, кажется, не давала согласия стать твоей женой.

– А как ты представляешь себе свое будущее? Твой брат сделал из тебя няньку для своего ребенка, а сам наслаждается жизнью и развлекается с бабами. Почему он не женился на матери своего сына?

– Это тебя не касается, Стас. Скажу одно: если кто-то предложит мне выйти за него замуж, и я соглашусь, то он должен будет принять обоих моих сыновей. И мы обговорим все это вместе с Антоном.

– С Антоном! – язвительно хохотнул Стас. – Да ты просто влюблена в своего брата, Катенька, вот и все. Так бывает – сестры, влюбленные в своих братьев.

Катя вспыхнула.

– Ты сумасшедший!

– Ничуть. Ты готова ради него и его ребенка пожертвовать своей личной жизнью, отказаться от семьи, от мужа, от секса, наконец. Дура!

Последнее слово он выкрикнул так громко, что Женька испугался и заплакал. Катя вновь покачала его, чтобы успокоить, положила детей, поднялась, стоя лицом к лицу со Стасом, тихо попросила:

– Пожалуйста, Стас, говори тише, если можешь – ты испугаешь мальчиков.

– Извини, извини, милая, – обняв Катю за плечи и сняв с нее очки, Стас внезапно впился в ее губы долгим затяжным поцелуем. Она пыталась высвободиться, а он шептал ей на ухо: – Ты ведь все помнишь, правда? Я чувствую, что ты тоже меня хочешь – ведь я весь горю от желания. Иди ко мне, моя Катенька, радость моя. Я хочу, чтобы мы сейчас были вместе, я хочу еще одного сына.

Катя уперлась руками в его грудь, чуть отведя назад голову.

– Подожди, Стас, подожди. Сейчас у нас с тобой в любом случае ни сына, ни дочки не получится – я кормлю, а когда кормят, то не беременеют. Кроме того, у меня были тяжелые роды, и врач запретил раньше, чем через три месяца, понимаешь?

Внезапно помрачнев, Стас разжал объятия, тон его стал резок:

– Кто принимал у тебя роды – твой брат?

Словно не замечая перемены в его настроении, Катя с нарочито простодушным видом затараторила, стараясь при этом говорить как можно тише:

– Принимал Антон, но потом меня наблюдал другой врач – молоденький, но такой ответственный! Он расписал мне режим на год вперед, представляешь? И вообще мне в клинике надавали кучу советов – даже смешно! Никто ведь не знал, что я – сестра Антона, и все решили, что я его любовница, на которой он не хочет жениться. Тем более, что он записал детей на себя. Забавно, да? Все, кому не лень, давали советы – как его охмурить, чтобы заставить оформить отношения.

Стас стиснул ее плечи и встряхнул так, что она охнула.

– Три месяца, говоришь? Ладно, я подожду. Мы отпразднуем три месяца со дня рождения нашего сына, а потом ляжем в постель и продолжим праздник, и ты опять будешь моей – как прежде.

Катю испугали звучавшие в его голосе истерические нотки.

– Хорошо, Стас, хорошо, ты не волнуйся, ладно? Когда ты разрешишь мне позвонить Антону? Я ведь говорила тебе: он уехал по важному делу, и я тревожусь – от него давно не было известий. Я даже не знаю, вернулся ли он.

– Твой брат сегодня вернулся, но позвонишь ты ему лишь для одного: сообщить, что остаешься со мной. Пусть забирает своего сына и оставит нас в покое. Ты согласна или нет?

В вопросе его звучала неприкрытая угроза, и Катя растерянно пролепетала:

– Я… я не знаю, ну… хорошо, я скажу, но…

– Не советую тебе меня дурить – это может плохо кончиться, очень плохо. А теперь говори и побыстрее: который мой? Я жду.

Хотя Стас ясно объяснил ей причину своего желания знать, кто из мальчиков его сын, в его настойчивости было что-то неестественное. Опустившись на диван рядом с детьми, Катя взглянула на них и нежно улыбнулась.

– Оба мои.

Киллер тоже улыбнулся.

– Я бы, конечно, мог найти экспертов, Катенька, но у меня нет времени. Мог бы выбрать наугад – этот, не этот. Тогда я рискую всю жизнь прижимать к груди отродье твоего братца. Поэтому, если ты не скажешь, для меня остается один выход: я уничтожу обоих.

Когда смысл его слов, сказанных спокойно, почти ласково, дошел до Кати, ее начала колотить мелкая дрожь.

– Ты… ты действительно сумасшедший, Стас? Хочешь убить собственного сына?

Его улыбка стала еще очаровательней.

– Ты родишь мне других – ты еще молода, да и я не стар. Неужели ты думаешь, что я тебя когда-нибудь отпущу? Ведь нам было так хорошо, и твое тело это прекрасно помнит. Так что выбирай: или мы будем жить с нашим сыном или… без нашего сына.

Вскочив на ноги, Катя резким движением протянула ему обоих детей.

– На, убивай! – вне себя закричала она. – Убей их и меня тоже, потому что теперь я понимаю, с кем связалась, Антон предупреждал меня.

Проснувшись, пронзительно завопил Максимка, вслед за ним закричал Женька. В руках Стаса блеснул пистолет, и Катя в ужасе уставилась в черное дуло.

– Который из них мой, говори, Катенька, если не хочешь стать убийцей своего ребенка! Ну? Считаю до трех: раз, два…

Упав на диван, Катя прижала к себе детей и закрыла глаза.

– Оба, – с трудом выговорила она посиневшими губами, – оба мои. Стреляй.

Стас спрятал пистолет и смерил ее холодным взглядом.

– Даю тебе время подумать до завтрашнего дня, – сказал он и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

– Господи, – прошептала Катя, прислушиваясь к его удалявшимся шагам, – Господи, помоги мне! Антоша, братик, где ты?

Спустившись вниз, Стас вытащил мобильник и вновь набрал номер телефона Баженовых. Когда аппарат на стене затрещал, Григорьев задержал рванувшегося было к трубке Антона:

– Говори с ним спокойно – его заводит, когда ты психуешь.

– Что, доктор, сидишь и ждешь моего звонка? – весело поинтересовался Стас. – Правильно, жди. А я хотел сообщить тебе радостную новость: мы с Катенькой уже назначили день свадьбы, так что скоро сможешь нас поздравить. Она сама тебе об этом скажет сегодня вечером и объяснит, что твой пацан в нашей семье будет лишним – ведь мы решили, завести еще парочку. Так что, доктор, мои детки будут жить и цвести в этом мире, а твой – увы! Сейчас Катенька готовит ужин, а как поужинаем – жди звонка. Чего молчишь, доктор, скажи что-нибудь хорошее.

Антон угрюмо усмехнулся.

– А что хорошего я могу тебе сказать, Стас? Разве что пожелать приятного аппетита.

– С юмором у тебя порядок, доктор, хвалю, – Стас засмеялся в трубку. – Ладно, пока до свидания.

Он отключил телефон, и Григорьев, сочувственно вздохнув, одобрительно кивнул.

– Молодец, ты хорошо держался. Немного успокоился? Правильно, держись.

– Просто понял, что он врет – Катька совершенно не умеет готовить. Но мне хреново, я…

Раздавшийся в прихожей звонок прервал его и заставил обоих подскочить на месте. Григорьев поднялся, вытащил пистолет и встал у двери, спрятавшись за косяком.

– Открой, Антон, но если кто-то из знакомых, то постарайся его побыстрее спровадить – нам сейчас не до гостей.

– Может, Таис?

Антон поспешно открыл дверь и, невольно отшатнувшись, отступил – перед ним стоял Алеша Малеев. Приняв шаг Антона назад за приглашение войти, юноша переступил порог и протянул руку.

– Здравствуйте, Антон Максимович, я так рад, что нашел вас! Где Настя?

– Настя? – вне себя закричал Антон. – Ты имел наглость сюда явиться и спрашивать у меня, где Настя?

Протянутая рука Алеши упала вниз, лицо стало расстроенным.

– Понимаю, и вы, и она возмущены – я так внезапно исчез. Но это не моя вина, я… Короче, не думайте, что я оправдываюсь – просто меня ввели в заблуждение. Я уехал, но вернулся, как только смог. Я еще даже домой не звонил – прямо из аэропорта приехал сюда. Потому что везде звонил и ни с кем не смог связаться, чтобы узнать про Настю – в клинике вас нет, позвонил вам домой, а мне сказали, что вы там больше не живете, ваш мобильник отключен, и Лиза тоже не отвечает. Я помнил этот адрес, взял такси и прямо…

Антон чувствовал, что кровь отливает у него от головы, слова Алеши доходили словно издалека, но имя Лизы внезапно вызвало прилив бешенства. Схватив юношу за воротник, он отшвырнул его к стене с такой силой, что тот едва устоял на ногах.

– Убийцы! – даже голоса своего Антон почти не слышал, хотя от его крика зазвенели стоявшие в буфете хрустальные бокалы. – Что вы сделали с Лизой? Где Катя? Где мои сыновья?

Оскорбленный и недоумевающий Алеша выпрямился, но все же сумел сдержаться. Глядя на Антона, как на полоумного, он поправил воротник своей рубашки и постарался говорить спокойно:

– Вы здоровы, Антон Максимович? У вас что-то случилось? Какие убийцы, вы меня, наверное, не узнали? Вспомните, я – Алеша Малеев, друг Насти.

Григорьев крадущимся кошачьим шагом вышел из-за двери и направил на Алешу пистолет.

– Сын Виктора Малеева? – взгляд его загорелся яростью. – Что ж, приятно познакомиться. Не двигаться, стой, где стоишь, а то я сейчас твои мозги по стенке размажу, и ничего мне за это не будет, бандитский сынок.

Лицо Алеши вспыхнуло, не обращая внимание на нацеленное на него оружие, он шагнул к Артему.

– Как вы смеете оскорблять моего отца!

Антон, уже пришедший в себя, поспешно вклинился между ними.

– Не надо, – сказал он, – пусть уходит, Стас говорил мне, что он ничего не знает.

– Чего я не знаю? – Алеша гневно скрипнул зубами.

– Ладно, – проворчал Григорьев, пряча оружие, – пусть убирается, – он повернулся к юноше. – Уходи. Передай папаше, что я до него доберусь. Иди, иди, пока цел!

Однако Алеша стоял неподвижно, переводя взгляд с одного на другого.

– Не уйду, – резко возразил он, – когда вы разговаривали с дядей Стасом?

Антон вновь вспылил.

– Когда? Тогда, когда он пришел убить меня по приказу твоего отца! Так же, как они убили Лизу – подругу Насти. Видно я совсем сошел с ума, когда своими руками устраивал Насте встречи с сыном бандита.

– Убили… Лизу? – потрясенный Алеша прислонился к стене. – Лизу? Лиза умерла?

– Ее убил твой отец, – угрюмо подтвердил Григорьев. – Ты вообще-то знаешь, что твой отец – профессиональный киллер? Или ты думаешь, что ваш особняк и ваши машины куплены на зарплату оперативного работника?

– Это… этого не может быть, вы ошибаетесь. Я бы знал.

– Ты много чего не знаешь, мальчик, – со смешком заметил сыщик, – отец тебя обожает и оберегает, этого у Малеева не отнимешь. Даже не сообщил, что болен – боялся, примчишься.

– Отец… болен?

– По моим данным его уже выписали, можешь особо не волноваться. Правда, работать он еще долго не сможет, поэтому Стас решил от него отколоться и работать самостоятельно. И начал с того, что похитил Екатерину Баженову, сестру господина Муромцева, вместе с детьми.

– Катя – ваша сестра? – Алеша растерянно посмотрел Антона. – Но Настя мне…

– Катя – дочь моего отца, – устало кивнул тот, – мы на эту тему особо не распространяемся, поэтому Настя ничего не знает. Сейчас ее похитил этот тип, которого ты называешь дядей Стасом. Ладно, Алеша, я был расстроен и вспылил, но ты действительно ни в чем не виноват, извини. Поэтому иди – у нас и без того проблем хватает.

– Нет, – взгляд юноши внезапно стал суровым, и лицо окаменело. – Вы можете мне рассказать все подробно? Возможно, я сумею как-то помочь. И еще – я хочу знать все о гибели Лизы. Можете говорить – я успокоился, и никаких эмоций не будет, обещаю.

Григорьев, переглянувшись с Антоном, пожал плечами.

– Ладно, пошли в комнату и поговорим – время есть. Если ты действительно хочешь помочь.

Алеша сдержал свое обещание, и слушал Григорьева так спокойно, что Антон подивился выдержке паренька, которому было чуть больше двадцати. И голос его звучал ровно, хотя, может, даже чересчур:

– Мне все ясно, больше можете ничего не говорить. Теперь о деле: нужно определить, где Стас прячет Катю.

– Это нам и без тебя понятно, – буркнул Артем, – вопрос в том, как это сделать. Если можешь, припомни все явочные квартиры и прочие резиденции твоего отца – Стас может прятать ее с детьми в одной из них.

Подумав с минуту, Алеша предложил:

– Можно сделать так: позвоню ему на мобильный и назначу встречу. Все номера его у меня есть.

– С какой стати он придет на эту встречу? – удивился Антон. – Если он собирается порвать с твоим отцом, то на кой черт ты ему нужен?

– Постараюсь его заинтересовать – с учетом того, что дядя Стас очень любит деньги. А о его намерениях я ведь знать не обязан, правда?

Григорьев вздохнул.

– Ладно, звони, попытка – не пытка.

Стас ответил Алеше почти сразу, и в голосе его слышалось изумление, смешанное с недоверием:

– Алексей? Ты откуда? Что случилось?

– Дядя Стас, – с обидой в голосе произнес юноша, – я в Москве, только что прилетел. Сразу говорю: этого обмана я вам с отцом не прощу. С ним я вообще говорить не желаю, даже видеть его не хочу. Передай ему сто тысяч, что он мне дал, и скажи, что мне от него ничего не нужно. Пусть не ищет меня. Никогда. Я сам разберусь со своей личной жизнью.

– Гм, – киллер слегка растерялся, но тут же взял себя в руки, – брось, Лешка, не дури. Ты говорил с шефом?

– И не собираюсь. Так ты встретишься со мной, возьмешь у меня деньги? Или мне их сразу на помойку нести?

– Эй, погоди, парень, не суетись! – торопливо воскликнул Стас. – Ладно, встретимся, а там будет видно – поговорим. Ты сейчас где?

– Какая разница? Сможешь минут через двадцать подъехать куда-нибудь на МКАД в районе особняка? Теперь уже поздно, пробок нет.

Стас слегка смутился.

– Через двадцать минут? Не успею – я не дома.

– Ладно, я сам к тебе подъеду, только скажи, куда.

– В том-то и дело, что я не в столице и, главное, не один. Понял, да?

Алеша понимающе усмехнулся:

– Понятно, не буду мешать твоей личной жизни. Давай тогда встретимся рано утром, потому что потом я уезжаю. Говори куда, и я подъеду. Только не вздумай сообщить отцу.

Стас по-отечески добродушно засмеялся.

– Ладно, с Витьком будешь сам разбираться, а я только хочу убедиться, что с тобой все в порядке. Сможешь подъехать в Пушкино часам к шести утра? Мне, понимаешь, не хочется надолго отлучаться – тут у меня серьезно.

– Ладно, подъеду. Строй личные отношения, удачи тебе.

Отключив телефон, Алеша наморщил лоб и потер пальцем бровь.

– Это уже что-то, – с надеждой в голосе воскликнул Антон, – я сейчас еду прямо в Пушкино и буду ждать.

– Ладно, предположим, он в шесть приедет в Пушкино – если еще придет, конечно, – вслух размышлял Григорьев, – но я не успею до того времени собрать моих людей – они на заданиях в разных местах, – а этот гад наверняка будет не один, его так просто не взять. Если проследить… Нет, одному мне вряд ли удастся его выследить. Почему ты так рано назначил встречу?

– Я вычислял, – пояснил Алеша, – если Стас говорит, что не сможет добраться до места, чтобы получить сто тысяч, значит он физически не в состоянии этого сделать. Стало быть, он не в Москве. И еще: ему наверняка не хочется надолго оставлять Катю, поэтому он назначил встречу на Ярославской дороге. Теперь я уверен: Катя в охотничьем домике моего отца. И мы не будем ждать утра, мы освободим ее этой ночью.

– Втроем? – изумился Григорьев. – Там наверняка его парни с пушками, а у нас даже бронежилетов нет.

– Боишься? – стиснув кулаки, закричал Антон. – Я поеду за своей сестрой один, мне никого не нужно!

– Совсем спятил, – вздохнул сыщик и похлопал себя по карману, где лежал пистолет. – Пушка у нас на всех одна, маловато. Ладно, была не была. Только учти, Муромцев, если начнешь пороть горячку, я тебе первому шею сверну.

– Антон Максимович, правда, успокойтесь, – мягко сказал Алеша, – Хотя, конечно, я понимаю ваши чувства.