Читать книгу Моя еврейская бабушка (сборник) - Галия Мавлютова - Страница 15

Моя еврейская бабушка
Секреты Агеевны, или как отвадить от дома разлучницу

Оглавление

Женский палец с острым лакированным коготком нерешительно замер перед дверным звонком, пребывая в глубокой задумчивости. Тонкая рука нервно вздрагивала. Миловидная блондинка неопределенного возраста то приближала палец к кнопке, то испуганно отдергивала. Вдруг там за дверью притаилась опасность, страшно…

Так и не нажав на кнопку, женщина в бежевой юбке модного фасона «тюльпан» опустила руку и судорожно всхлипнула. Опять неудача! Слишком долго собиралась, наконец, набралась смелости, пришла… а позвонить боязно. Она вытащила из сумочки газету и внимательно прочитала короткое объявление: «Агеевна снимет порчу, сглаз, присуху, отвадит от дома разлучницу, нивелирует приворот». Больше всего привлекало в объявлении особенное слово «нивелирует», казавшееся каким-то странным, случайно забредшим на страницы рекламной газетенки, но именно оно первым бросалось в глаза читателю. В любом деле требуется креатив, у продвинутой колдуньи должно быть нет отбоя от клиентов.

Блондинка сердито взмахнула газетой, словно решив отбиться от кого-то неведомого, но в разгар битвы с виртуальным врагом дверь распахнулась. Еще не старушка, но уже не женщина в пестром широком платье пытливо воззрилась на газету, затем на напуганную обладательницу наманикюренных пальцев.

– Ты чего под дверью ошиваешься? – спросила она басом.

– Я?.. А что, нельзя? По объявлению… у вас тут присуха, приворот, вот… – запинаясь, бормотала заплаканная посетительница.

– Проходи! – скомандовала еще-не-старушка и вышла на площадку, видимо, для того, чтобы визитерша не сбежала. Они зашли в квартиру друг за дружкой, как привязанные, хозяйка была замыкающей.

– Проходи, не бойся, я не кусаюсь. – Жесткий бас немного помягчел, словно изнутри его подогревали на электроплитке.

В неопрятной квартире пахло затхлым бельем, выношенной одеждой и старческой неопрятностью. Газета, скомканная в тугой рулон, шумно скользнула на пол, видимо, от избытка чувств.

– Вы Агг-ее-вна?

У посетительницы дрожало все: поджилки, желудок, голос, колени, пальцы и прочие части тела, как внутренние, так и внешние.

– Да Агеевна я, Агеевна, – миролюбиво поддакнул бас, в тон ему тонко взвизгнули стеклянные висюльки на люстре, через некоторое время что-то пискнуло из кухни. Все в этой квартире ходило ходуном, но в разные стороны, не сообщаясь друг с другом, как если бы однажды отменили все расписания и поезда вдруг стали ходить самостоятельно. Кто куда захочет, тот туда и едет. И неважно, в какую сторону.

– Милочка, я ведь и гадаю, и приворот снимаю, и разлучниц отваживаю, будь они неладны, но, учти, это денег стоит… А ты пятьсот рубликов-то приготовила? – Агеевна посмотрела на блондинку тяжелым взглядом, со страху той показалось, что еще-не-старуха не просто посмотрела – дробью выстрелила. Женщина молча кивнула, дескать, да, принесла кое-что в клювике.

Агеевна заметно подобрела. В комнате вкусно запахло деньгами.

– Садись, рассказывай, чо случилось у тебя, милочка. – Хозяйка подвинула расшатанный стул, нервная гостья покосилась на замызганное сиденье, перевела взгляд на свои блестящие лайкровые ноги в колготках, и осторожно присела на краешек, будто боялась свариться заживо.

– Да не знаю, как сказать… вроде ничего не случилось, все хорошо у меня…

Несмотря на оптимистичное утверждение, клиентка заметно пригорюнилась.

– С мужем что? Или как? – Агеевна грозно сдвинула брови.

– Или как, – согласилась женщина.

Она осторожно подобрала газету с полу и принялась медленными движениями разглаживать мятые страницы. Ее лоб покрылся испариной, женщина боялась даже взглянуть на хозяйку, сидящая напротив Агеевна казалась ей настоящей ведьмой. Со сдвинутыми бровями и неразбавленными густым басом старая кикимора будто нарочно прячется в полумраке, временами густо басит, сопит и хмурится. Ведьма, что ни на есть ведьма, без прикрас.

– Да брось ты эту дрянь! – строго приказала старая ведьма. – Говори быстрее, а то мне в магазин надо. Некогда тут с тобой возиться!

Алые ноготки послушно скомкали газету, хотели бросить ее на пол, но передумали, осторожно положили на край стола.

– К моему мужу подруга повадилась… – Женщина запнулась.

– Домой ходит, что ли? – подзадорила ее гадалка. Она притопывала ногой от нетерпения. Голод – не тетка.

– Нет, не домой, на дачу, она в этом же поселке снимает комнату, весь день мается от безделья, делать-то ей нечего, она одинокая, ни денег, ни участка, и вот повадилась, каждый день к нам приходит, и сидит, и сидит, и сидит. – Алые ногти выбивали на столе барабанную дробь. Обе стучали в такт: одна ногой, вторая – ногтями, и вдруг осознали, что стучат одновременно, как два барабана, недоуменно переглянулись и замерли.

– Да ты успокойся, успокойся, – приказным тоном велела Агеевна, – тебя звать-то как?

– Аллой… Алла я, – жалобно всхлипнула обладательница экстравагантного маникюра.

– Аллочка, все поправим, все снимем, отвадим, нивелируем!

От необычного слова посетительницу снова передернуло.

Ведьма брезгливо покосилась на нее, но промолчала, лишь подергала крючковатым носом, будто поторапливала: дескать, выкладывай все «по чесноку», как есть, так и говори.

– Мы случайно оказались соседями по даче, она его сослуживица, – всхлипывала Алла, – бывшая… они раньше вместе работали, а теперь ходит и ходит. Спасу нет. Каждый день является, без выходных. То есть, по выходным как раз и приходит, мы же все на даче…

Женщина уставилась в потолок, удерживая в глазах слезы, тяжелые, блестящие, выстраданные, издали они напоминали спелые виноградины.

– А ты что? – рявкнула Агеевна, и от тяжелых трубных звуков старческого баса две слезы-виноградины обрушились на стол, растекаясь по корявой клеенке мокрой лужицей.

– А я ничего… сижу в комнате, плачу, аппетита никакого, жить не хочется, а они о чем-то разговаривают. Я один раз подслушала, но ничего не поняла. Все одно и то же талдычат. Она ему, а он ей. И смеются. А я вот слезами обливаюсь.

Кровавые ногти напряглись, неловко зацепили клеенку и потянули вниз, но Агеевна вовремя перехватила ее, поправила и сказала, тайком взглядывая на часы:

– Вижу, что обливаешься, вижу.

Обе вновь замолчали, в тишине слышались глухие всхлипы посетительницы, кряхтенье грудной клетки еще-не-старушки и тонкое повизгивание стекла в допотопной люстре.

– Красивая хоть? – скривилась Агеевна, ее словно стошнило от чужой воображаемой красоты, но блондинка пожала плечами: мол, так себе. Ни то ни се. Ни рыба ни мясо. Красоты кот наплакал.

– А что говорит? Над чем смеются-то? – Она собралась с силами и надела на себя роль бойкой следовательницы прокуратуры. Словно шалью укуталась. Теперь Анна Ковальчук и Елена Яковлева могут спать спокойно.

– Что говорит? Да ерунду всякую, вроде «держись от начальства подальше, к кухне поближе», в общем, муть одна. А мужу нравится, как она смеется.

– Значит, красоты мало, а покушать любит, это хорошо, ты, милочка, вот что сделай…

Агеевна наклонилась к женщине и что-то тихо прошептала. Сначала у клиентки вспыхнуло маковым цветом одно ухо, затем второе, после загорелись лицо и брови, а когда она слилась целиком в один тон с ногтями, то раздался громкий крик:

– И это всееее!

– Все, а ты чего ждала?

Хозяйка сердито расправила клеенку, она явно злилась на блондинку: «Недаром все хают их за глупость». В желудке давно извивался голодный червяк, Агеевна с нетерпением ждала заработанных денег, чтобы быстрее добраться до магазина, но несчастная Алла не спешила с расчетами. Непунятая жена пыталась справиться с шоком: сначала она вытаращила глаза от удивления, затем похватала ртом воздух, подергалась, в завершение всех манипуляций схватила газету и звонко шлепнула ею по столу.

– А где все эти кресты, магия и свечи? Где ваша обещанная ворожба? Гдееее?

В квартире черной вороной заметался женский истошный крик. Агеевна поморщилась. Еще одна скандалистка попалась. С такой греха не оберешься. Начнешь с нее требовать свой законный заработок, она тут же в налоговую поскачет кляузничать.

– Какие тебе свечи? Иди уже, иди с богом, – с плохо прикрытой грустью произнесла ворожейка, елозя заскорузлой ладонью по грязной клеенке. Заветные деньги уплыли в неизвестном направлении, видимо, нужные фарватеры затопило. Никак до магазина не добраться. Придется ждать следующую дурочку. Тяжелый это бизнес – гадание на кофейной гуще.

– И пойду! Нечего мне здесь делать! – Блондинка стремительно бросилась к дверям.

– Постой, а где деньги-то? Мне же в магазин надо! – завопила Агеевна, переходя с обычного баса на бас-профундо. Она понапрасну надеялась получить честно заработанный гонорар и понапрасну торопилась, спешка была излишней. В магазин идти не с чем. Алые коготки отказались оплачивать оказанную услугу.

– Какие еще деньги? За что платить? Я и без вас обойдусь, мой муж любит меня! – донеслось из прихожей, затем яростно громыхнула входная дверь. И сразу все стихло, только стекляшки на люстре еще долго позванивали, будто прощались со странной визитершей навсегда.

Предпоследнее воскресенье июля выдалось солнечным и жарким. «Еще утро, а такая жара! Сейчас эта дрянь припрется, господи, и когда мои мучения закончатся?» – Алла глядела на прихорашивающегося мужа, гоняя злобные мысли по кругу, они прыгали и скакали, как теннисные шарики по корту.

Она проснулась рано и принялась мучительно искать выход из создавшейся семейной ситуации, но ничего не придумала, и от безысходности совсем измучилась, даже мигрень себе нажила. Но муж ничего не знал о тайных мучениях супруги, он тщательно брился, упирая изнутри языком намыленную щеку. «Как на любовное свидание собирается. Когда ее не было, не брился по утрам. Что мне делать, что?..» В этих мучениях было что-то сладкое и гнойное одновременно. Алла явно наслаждалась процессом: можно жалеть себя, несчастную страдалицу, столько, сколько душе пожелается… но вот беда, никто об этом не догадывается. Даже родной муж. Но он давно стал неродным. Его приручила подруга Галя.

– Эй, ты что, уснула? – Голос мужа вывел ее из ступора.

– Чего тебе? – сердито буркнула она, разглядывая алые ногти на руках. Все в ней было ярким и пестрым, но муж не замечал красочных пятен. Сказал-замолчал. Не ответила-не обратил внимания. Надоело. Семейная рутина заела обоих, но они редко ругались, все больше отмалчивались. Тоска смертная, и когда все это кончится?

– Сегодня к нам Галя придет, приготовь что-нибудь вкусненькое, ты же умеешь, – подсластил горькую пилюлю муж, заканчивая утомительное бритье.

– Умею-умею, – фыркнула Алла.

– Вот и приготовься, она уже выехала из города, приедет голодная, ты же знаешь, что Галя живет одна, без семьи, – последние слова муж бросил из-за двери, и вскоре послышался стук топора.

«Хочет свеженьким быть перед подругой, вместо утренней зарядки дрова пошел колоть. Дружба с Галей держит его в форме. А кто виноват в том, что у нее нет семьи? Я здесь при чем?» И вдруг Аллино лицо засветилось. «Что говорила Агеевна? Кажется, есть выход, надо провести эксперимент по методу старой мошенницы, вдруг получится? Надо хоть что-то делать, чем слезы ведрами лить». Ей казалось, что она прыгает в пропасть, но с парашютом. А если не раскроется? Тогда семейной жизни наступит конец. Вместо Аллы в доме станет хозяйничать подруга Галя.

Незаметно утро переросло в знойный полдень. Алла торчала на кухне, голодная Галя болталась на участке, шутливо отнимая у Аллиного мужа топор и рукавицы.

– Гена, хватит глупостями заниматься, не переходи в первобытное состояние, ты же цивилизованный человек, – доносилось в открытое окно. В кухне было жарко, как в доменной печи. Алла переворачивая на раскаленной жаровне злобно шипящие и плюющиеся жиром бараньи котлеты и поглядывала в окно на «сладкую парочку». От ярости – или от жары темнело в глазах. «Милуются и меня не стесняются. Убила бы обоих, разом, одним ударом!»

– Галя, я не могу бездельничать, за домом нужно следить! – Гена громко рассмеялся, разгоряченный притворной борьбой. Алла едва не задохнулась от гнева, глядя на все это безобразие. Муж и Галя стояли рядом и о чем-то тихо шептались. «Мне не вынести этого! Что из того, что они не любовники, все равно это издевательство надо мной… Крупные и ледяные от нестерпимой злобы слезы ручьем полились на огненные котлеты. «Ничего, пусть, зато обед будет вкуснее!». Пока готовилось субботнее пиршество, Алла наплакалась вволю.

Обеденный стол поставили во дворе. Целую неделю стояли роскошные погоды, позволяя дачникам чревоугодничать на воздухе. Клещи и комары притихли, наверное, задремали: говорят, в жару на них сон нападает. Стол убивал наповал своим великолепием: томатный суп с зеленью, котлеты, ледяной квас, кислый морс из прошлогодней клюквы, свежее сало, нарезанное тонюсенькими ломтиками; огромная головка чеснока с фиолетовыми прожилками, его выдернули утром, еще на росе; трепещущая на легком ветру петрушка, благоухающие кустики укропа, а под ними безвольно развалился красавец-шпинат, и на десерт пироги с зеленым луком и яйцами. Все вместе издавало приятный аромат обжорства и лени; сидеть бы за этим столом, полным вкусной снеди, до скончания следующего века, чтобы не задумываться о кризисе в частности и исторических катаклизмах в целом, и лишь бы не вспоминать о работе. В такие минуты хочется обнять все человечество.

– …Хочется обнять все человечество, – с набитым ртом произнес Гена, жадно поглощая румяные пирожки.

«Ест, будто семечки: один-другой-третий-четвертый…» Алла уже сбилась со счета, хотя исподтишка зорко наблюдала за вражьим станом. Блюдо опустело, и хозяйка быстро подкинула новую порцию. Только бы не проглядеть удобный момент! Ни минуты передышки.

– Эти с капустой, – будто невзначай сообщила она. Теннисные шарики в голове прыгали в разные стороны: «Я семью спасаю, меня бог простит. Этой карьеристке Гале мой дурак-муж не нужен, она же от скуки наши пороги обивает, а он и рад, слюнтяй несчастный! Лишь бы чужая юбка была под боком. У него всегда наготове оправдание, дескать, у нас с Галей нет ничего такого, за что ты могла бы меня упрекнуть. А мне просто обидно! Почему он со мной слова не скажет, никогда не улыбнется, только ухмыляется, а с ней и смеется, и чепуху городит, и весь светится от счастья. Я устрою им счастье! Они меня надолго запомнят!»

Алла наготовила целую гору угощения и теперь затягивала кольцо осады. Она спасала свою семью, так как больше всего на свете боялась, что Гена ее бросит. Муж был обычным, как у всех, ничего экстраординарного, но когда он разменял пятый десяток, почему-то сразу изменился, став настолько привлекательным, что все женщины на улице оборачивались, завороженные обаянием зрелого мужчины. А кто помогал ему преодолеть кризис среднего возраста? Разумеется, жена. И ладно бы, если рядом с Геной крутилась молоденькая, а то ведь нашел себе под стать, Галька тоже из возрастных дамочек, но выглядит… Хорошо выглядит, чего уж там. Старается женщина, из последних сил выбивается, но держит себя в узде.

Тонкая и изящная Галя, измученная в долгих и продолжительных боях за стройную фигуру, явно маялась и изнывала, борясь со слюной и горячим желанием проглотить все и разом, но ничего не ела, жеманничала. Короче говоря, держалась достойно, как партизан на допросе. Алла решила ударить по тонкой талии разлучницы очередным секретом Агеевны. Пушки заряжены, артиллеристы наготове, огонь, пли-и!

– Гена, а ты почему чесночок не ешь? Ты же его так любишь, – проворковала заботливая хозяйка, подвигая между тем Гале тарелку с салом. – И ты, Галочка, попробуй. Хорошее сало, поросеночек был молоденький, я сама солила, ломтики тоненькие. Возьми кусочек, он тоненький, аж светится, о-о-о-о, как вкусноооо!

И вечная диетчица Галя сломалась, не выдержав испытания (да и кто в состоянии вынести эту пытку салом, вряд ли есть такой человек на белом свете), положила на язык кусочек прозрачного нежно-розового лакомства и немного пососала, проверяя на вкус, затем ее рука невольно потянулась ко второму, третьему – и понеслось. Артиллеристы окончательно выбились из сил, устав бить по врагу. Можно немного передохнуть. «Понравилось сало, ишь, как лопает, сейчас вместе с тарелкой умнет», – злорадно усмехнулась про себя Алла, ставя рядом с Галей еще одну тарелку, но побольше. Вроде как запасной вариант.

Затем на столе появилось жаркое, бефстроганов и много-много всяких других яств. И все это великолепие искрило, пылало и сочилось! Гена и Галя с аппетитом уписывали огненную баранину, заливая пожар в желудках ледяным квасом.

– Ешь-ешь, Галь, не стесняйся, – уговаривал Гена свою изголодавшую от разнообразных диет боевую подругу.

– Дорогие мои, одинокая женщина – не бездомная кошечка, хватит меня кормить! – взмолилась боевая подруга, изрядно посоловевшая от обильной трапезы, но ее никто не слышал.

– Галочка, а вот еще пирожки… Генусичек, смотри, что я припасла! – Алла вытащила из сумки-холодильника на свет божий запотевшую бутылку «беленькой». Какой мужчина устоит против заветной «путинки»!

– Господи, я не верю своему счастью! В кои-то веки жена мне предлагает выпить! – обрадовался Гена. – Давай сюда рюмки. Галя, а ты что будешь?

– Вина чуть-чуть, – снова принялась жеманничать Галя.

«Воображуля, ломака, сама налопалась от пуза сала с чесноком, бараниной залакировала, потом догналась пирожками, и надо же, сидит, придуривает, вина ей подавай!» Алла хоть и злорадствовала, но у нее стало полегче на душе. Она с удовлетворением отметила, что Галин жантильный животик от обильной еды налился спелым арбузом. Генино отвисшее пузо мало волновало жену. «Пусть трескает все, что хочет и сколько в него влезет, я позже выколочу из него весь жир».

День незаметно перевалил за вторую половину, близился вечер. Застолье продолжалось. Алла еле стояла на ногах, но ее мысли-скакуны летели в одном направлении, не раздрыгиваясь по сторонам: «Агеевна все правильно насоветовала, дескать, прикормить надо разлучницу, упоить ее, ублажить, чтобы юбка у нее по швам полезла. Отличная бабка Агеевна, зря я на нее наехала, зря! Хоть научила меня уму-разуму».

Так и повелось отныне: Алла – у плиты, Галя с Геной – за столом.

– Алла, ну присядь на минутку, с нами интересно, – умоляла Галя, хватаясь за Аллин фартук.

«Ишь, как запела, дескать, интересно с нами, а вот шиш тебе, мне нельзя с вами рассиживаться, Агеевна велела, чтобы я с ног сбилась вас ублажаючи, вот я и ношусь, как умалишенная», – мысленно свирепствовала Алла, нежными движениями высвобождая фартук из Галиных рук, а вслух продолжала гнуть свою линию:

– Ешьте-ешьте, а ты, Генусик, рюмки-то освежай! – И спешила к плите.

Вся кухня была заставлена кастрюлями, сковородами, латочками, жаровнями и противнями. Повсюду высились горы продуктов. Алла завела на даче два холодильника (лишь бы отвадить соперницу), которые громко урчали и кряхтели, замораживая и сохраняя продукты впрок.

К середине августа муж с подругой заметно округлились. Оба лениво сидели в шезлонгах и вяло переговаривались. Ушли в никуда разговоры о философии и литературе, закончились стихи, сошли на нет дискуссии и споры. Недоколотые дрова безнадежно валялись у ворот, прохожие сельчане тихонько прихватывали по полешку «на ход ноги», не догадываясь, что за ними зорко следит хозяйкин взгляд. «Всех достану, гады проклятые, все дрова обратно принесете, а этих красавцев, как свиней откормлю!» – вихрем проносилось в Аллиной голове, когда она с подносами выбегала на летнюю веранду.

Незаметно прошло лето. Потихоньку стали накрапывать дожди, обещая, что совсем скоро начнутся затяжные, осенние. В конце августа безнадежно растолстевшая Галя бесследно исчезла. Она не звонила, сотовый не отвечал. Гена продолжал обжираться в одиночку. Алла уже подумывала, как бы поубавить ему рацион: «А то еще заболеет, диабет какой-нибудь подхватит, возись с ним потом. Экий боров жирный! Пора переводить его в другой режим».

– Ген, а почему к нам Галя перестала ездить? – сказала Алла, подливая водку в опустевшую рюмку.

– А она домик себе купила, в Карташевской, совсем недорого, и кредит не понадобился, – сообщил муж и вновь погрузился в поглощение пиши.

Алла внутренне возликовала и тут же вылила водку обратно в бутылку. «Все жалобилась, что средств у нее нет, дескать, одинокая, на жизнь не хватает… сразу денежки нашлись. Все, кончились мои мучения. Полный каюк разлучнице! Пусть диетничает в своей Карташевской».

– Хватит пить, иди-ка с дровами разберись, вон они, до сих пор у дороги валяются. Люди половину уже по домам разнесли, – ее голос звучал сухо и неприязненно, глаза завострились, как концы у лыжных палок. Гена встрепенулся, посмотрел на жену…

Он поднялся, послушно сходил в сарай, взял топор, и вскоре из-за забора раздался методичный стук. «Агеевна была права, напрасно я ей тогда денег пожалела, старушка, голодает, наверное», – деловито размышляла Алла, убирая стол с веранды. Кастрюли и сковороды надолго залегли на дно кухонного шкафа. Оставшиеся продукты Алла спрятала в морозилку, отключила второй холодильник и легла в гамак.

– Ген, а здесь есть почта? – крикнула она, лениво приподняв голову.

Муж тупо и методично стучал топором по суковатому пню. Тот не поддавался.

– Есть, – наконец отозвался он.

– Вот вам адрес, вот деньги, отправьте срочный перевод! – Алла протянула в окошечко старую газету с адресом и деньги.

– А кому отправить? – спросила девушка из «окошечка», растерянно теребя пятисотенную купюру.

– Как это кому? Агеевне, кому же еще…

С умиротворенным сердцем возвращалась Алла на дачный участок. Отвадила-отвадила-отвадила. Спасла семью. Спасибо Агеевне, научила уму-разуму. Старуха рекомендовала кормить и поить подругу Галю до отвала, чтобы у разлучницы брюхо выросло. Хорошо, что послушалась старуху, в итоге разлучница вместе с брюхом отвалила по другую сторону от железной дороги. Нам с боевыми подругами не по пути!

Женщина-победительница шла по улице, размахивая натруженными руками с алыми ногтями. Издалека казалось, что руки у нее в крови.

Санкт-Петербург-Карташевская, 22 июля 2009 года

Моя еврейская бабушка (сборник)

Подняться наверх