Читать книгу Вечерний силуэт - Гаспар Софенский - Страница 6

Утро прошло в безропотности совершенной пустоты. На улице слышалось лишь заливистое пение пересмешников. В пустовавшей столовой шла вялая подготовка к завтрашнему приготовлению. Силой жалости и уговоров Макс и Диана выпросили себе яичницу, пару сэндвичей и несколько яблок в дорогу. Во время завтрака позвонил Эдди, велел быть готовыми через полчаса. Беспокойство усилилось, что Диана сразу заметила.

– Что тебя тревожит?

Макс обдумывал ответ долго, не зная, как объяснить волнение.

– Мне неловко, когда думаю, что мы поедем к твоим родителям, ты останешься с ними, а я уйду с Эдди.

– Хотела бы я предложить тебе отказаться от этой вечеринки, но не хочу нарушать ваш уговор. И наш тоже.

– Понимаю. Прошу тебя, поговори с родителями обо мне, не хочу прослыть в их глазах безвольным подонком.

– Не беспокойся, я все сделаю как нужно. А твои родители знают, что ты едешь в Комптон?

– Нет. Знает Кристина, но ради нашего счастья промолчит, – сказал, улыбнувшись, Макс.

Серебристая «Селика» засверкала раньше обещанного получаса. Пара в это время шагала по дороге в сторону океана. Эдди резко притормозил, вызвав короткий скрип шин, и энергично замахал руками.

– Еще чуть-чуть, и вы бы так дошли до Лос-Анджелеса!

Весь его вид сверкал подвижной нетерпеливостью.

– Ты едва помещаешься в машину, – заметил Макс. В ответ послышалось неопределенное кряканье.

Комптон встретил троицу привычно жаркими безлюдными улицами, дребезжавшими от налетавшего ветра тенями раскинутых ветвей деревьев, ветхими деревянными и металлическими заборами и местами катившимися по асфальту бумажными комками, выпавшими из переполненных мусорных баков. За отсутствием свободных мест Эдди припарковался за перекрестком с Юг-Акация, где находились дома Сеска и Доминика. На перекрестке стояла молчаливая группа чернокожих юнцов. С приближением троицы между ними прошел ропот, сопровождаемый подозрительными взглядами.

– Все в порядке, они со мной, мы идем прямо, – сказал Эдди, указав на продолжение Запад-Клод-стрит. – Юг-Акация-авеню – улица черных, поэтому нужно быть осторожным, – объяснил он, когда перекресток остался позади.

– Но ведь столкновения между черными и латиносами запрещены? – с надеждой спросила Диана.

– Да, сестренка. Нам не о чем волноваться. Жизнь здесь такая тихая, что порой кажется, будто этот город только и делает, что спит.

Макс отметил не меняющуюся с годами умиротворенность. Казалось, мифический Гипнос облюбовал этот город для приложения своих способностей.

Не дойдя несколько шагов до дома, Эдди остановился, смущенно посмотрев на сестру.

– Иди одна, не хочу их тревожить.

– Исключено! – возмутилась Диана, схватила за локоть и настойчиво потянула за собой. – Ты будешь видеться с собственными родителями, понял? Не смей больше допускать подобных мыслей при мне!

Эдди отступил, не желая портить отношений с сестрой, единственной, кто еще верил, что улица не погубит его.

Дверь отворила миссис Назарян, встретив детей и их друга лучезарной улыбкой. От броска Дианы она качнулась назад и сжала дочь в объятиях. Эдди шагнул следом.

– Здравствуй, мама, – потупив взор, вымолвил он, удостоившись не менее любящего объятия. Сразу бросилось в глаза, как ему неловко принимать материнскую любовь, нанося при этом ей такую боль. Не успел Макс ответить на приглашение погостить, как вмешался Эдди:

– У нас много дел, мы должны идти. Побудь с Дианой, мы придем к вечеру.

Тот же повелительно-категоричный тон, как и годы назад, разве что произносимый еще более раскатисто. Мать коротко взглянула на Макса, словно безмолвно вопрошая, согласен ли он со сказанным, и провожала их, стоя на пороге, до тех пор, пока Макс и Эдди не исчезли за кузовами обставивших тротуар машин.

– Дело, конечно, не мое, но ты груб с матерью, – заметил Макс не без опаски.

Назарян метнул на него ошеломленный взгляд, вмиг наполнившийся гневом.

– Ты болеешь классической болезнью большинства населения планеты, – ядовито бросил Эдди. – Плоским зрением. Видишь одну грань и упускаешь всю суть. – Тон его становился резче, голос злее, взгляд стал обжигающе-тяжелым.

– Да, я груб с ней. Еще грубее с отцом. Но, черт тебя возьми, разве ты не задался вопросом, отчего так вышло?

– Знаю отчего, – осторожно сказал Макс. – От различия ваших убеждений.

– Нет, мать твою, из-за права моих убеждений на жизнь!

– Хорошо, не горячись. Я только хотел сказать, что мать по-прежнему любит тебя.

– Любить означает доверять и позволять двигаться своим путем, а не тем, который избрали за тебя, – напирал Эдди, ускоряя шаг и едва сдерживая непримиримый нрав. – Увидим через годы, кто куда придет. Пока же я в начале пути, я могу лишь рассчитывать на вашу веру в мои слова. А говорю я предельно ясно: я никогда не совершу деяния, способного убить или каким-то образом нанести вред здоровью человека. Ты не веришь? Значит, я буду груб с тобой так же, как с родителями. Вы не верите мне – значит, не врите, прикрываясь любовью.

– Ты сумасшедший, – не сдержался Макс. – Откуда такая уверенность? Тем более в таком деле, как твое?

Назарян издал гневный возглас, означающий, что чаша терпения полна и при малейшем дрожании гнев выплеснется наружу. Макс не ответил на этот вой, стараясь держаться смиренно. Только сейчас, увидев впереди ограждение железной дороги, он понял, что шли они вовсе не домой к Сеску, а в сторону границы.

– Куда мы идем?

– Хочешь посмотреть на Кранцев вне школьных стен?

– Нет! Довольно того, что уже видел. Если ты забыл, я дал родителям обещание не посещать Комптон. Идем к Сеску, и без приключений.

Точно не слыша, Эдди подошел к ограждению железной дороги, ловко взобрался и спрыгнул с другой стороны, вызвав хруст щебня под ногами.

– Скорее, здесь негде скрыться от поезда, – сказал он, не оборачиваясь. Пока Макс, кляня его настырность, перелезал через ограду, Эдди одолел вторую и ждал, нетерпеливо ломая руки. Наконец нарушители границы вновь сошлись и пошли в сторону Рив-стрит – Эдди величавой поступью завоевателя, Макс мелкими пугливыми шажками. На повороте им сразу же встретился пухлый чернокожий мальчуган с садовыми граблями, одетый в красные шорты, еле выглядывавшие из-под широченной, на несколько размеров больше, белой футболки, старательно сгребавший опавшие листья и ветки на газоне у дороги. За ним, у въезда в дом, из поливочного шланга тонкой струйкой текла вода, образовав лужицы во дворе и на тротуаре.

Заметив чужаков, юнец нахмурился и исподлобья смерил обоих.

– Кто такой? – обратился Эдди бесцеремонно.

– Я житель этой улицы, – с готовностью бросил он, не прекращая работу, хотя внимание его переключилось на нарушителей. – А вы кто?

– Где живут Кранцы? – продолжал Назарян, не заметив вопрос.

– Через дом. Если не хотите неприятностей, валите отсюда сейчас же.

– Зачем мы это делаем? – спросил Макс шепотом. – Пошли назад, пока тебя не заметили.

– Спокойно, vato. Страх – самое позорное чувство.

– Это простое благоразумие, черт тебя возьми, – шипел Макс, озираясь по сторонам в ожидании неминуемой опасности. Улица была устрашающе пустынной, как бывает на первый взгляд безжизненна саванна, скрывшая в опаленных зарослях крадущегося льва. Тем временем они подошли к светло-серому дому, обнесенному белым забором.

– Смотри, что мы сейчас им учиним, и будь готов сделать ноги, – сказал Эдди.

Походив несколько секунд с невозмутимым видом около дома, он нагнулся и подобрал несколько мелких камушков, отломанных от бордюров.

– Не вздумай! – взмолился Макс, разрывавшийся между желанием немедленно удрать и необходимостью вызволить обезумевшего друга из беды. Камни метнулись в дом быстрой очередью – первое выломало окно, другие с глухими хрустами отлетели от фасада и двери, оставив на последней зияющие сколы. Отклик не заставил себя ждать – через несколько секунд из пустовавшего оконного проема показались изумленно-гневные лица обоих Кранцев и их нескольких товарищей.

– Ловите этих сукиных детей! – завопил Кармак, выйдя на улицу. Ноги сами отодвинули Макса назад, скрыв за спиной Назаряна.

– Жалкие нечестивые собаки! – хохотал упрямец Эдди, добившийся-таки своего. – Вот я, поймайте меня, вонючие гиены!

Еще не закончив фразу, они пустились наутек, преследуемые разъяренной шайкой врагов. Ослепленный ужасом Макс бежал за Эдди; возгласы преследователей раздавались так близко, что казалось, еще секунда, и тяжелая рука схватит за шею, повалит наземь. У ограждения железной дороги он мельком оглянулся на искаженные лютой яростью лица. Впятером или вшестером, они стремительно догоняли друзей, перелезавших ограждения без оглядки на то, нет ли поблизости поезда. В эту секунду в руках одного из головорезов блеснуло что-то черное.

– У них пистолет! – захлебываясь от бега и страха, выдавил Макс.

Выстрел раздался в тот миг, когда они спрыгнули со второй ограды. Пуля с разящим треском отлетела от прутьев в нескольких дюймах от Макса. Отбежав до своей улицы, друзья бегло обернулись. Ватага громил остановилась между оградами, выкрикивая угрозы и размахивая кулаками.

– Ты чуть… не убил нас, – с придыханиями говорил Макс, когда они пролетели перекресток с Юг-Акация. Мышцы его были натянуты, как тетива лука. – Упрямый ты осел, зачем было так делать?

Назарян рассмеялся тем рокочущим, звучным хохотом, каким напуганный до смерти выражает облегчение от минувшего его ужаса.

– Прости, друг, не знал, что у них оружие, – исторг он прерывисто. Несколько секунд шли молча; постепенно осознание смертельной угрозы, от которой они спаслись лишь чудом, овладело обоими, заставив их мысленно вознести хвалу небесам. Эдди пришел в себя раньше:

– Эти уродцы обзавелись оружием. Я это не оставлю без наказания. Нужно сообщить генералам.

– А я на твоем месте держался бы подальше от всего этого жулья, – сказал Макс, боязливо оглядываясь назад. Сердце неистово стучало, швыряя нагретую кровь к ушам и лицу, словно пыталось согнать из мозга осознание, что он был в шаге от верной смерти. – Будь мы оба прокляты, если до сих пор живы не благодаря божественной любви, которая отвела эту пулю. Так зачем испытывать его к нам любовь?

Эдди промолчал, очевидно, из-за неловкости. Происшествие остудило в нем пылкое влечение к подвигам; вместо него возникла стыдливая смиренность, длившаяся, впрочем, пока они не остановились у забора с кирпичными стойками раскаленно-красного цвета.

– Доминго, выходи! – прокричал Эдди раскатисто и посмотрел на Макса. – Не хочу заходить домой, терпеть не могу его маму.

Ждать пришлось недолго. Прокричав что-то наспех, Доминик вышел из дома, покрыл несколькими размашистыми шагами расстояние до ограды и перепрыгнул через нее отточенным движением, хотя сбоку ворота были открыты.

– Привет, братишка из внешнего мира! – Он бойко затряс Максу руку. Толстогубый, скуластый, с орлиным носом и скошенным вырезом глаз, он спустил тонкие усы, струйками впадающие в густой пушок на подбородке. Взгляд его обрел свирепую печать, набитую годами бандитской жизни, безысходность которой все четче представлялась взрослевшему юноше. Черные сальные волосы стягивались в тугой поблескивающий пучок. Эдди сразу приступил к рассказу о пережитых приключениях.

– К черту чернозадых! Скормить их одержимым псам! – чертыхался Доминик, не забывая примешивать к брани и упреки своему лидеру: – Какого дьявола полез один в эту псарню? А если бы вас подстрелили, что тогда?

– Я не знал, что у них оружие.

– Чертов Эрнан Кортес. Зови банду, и пошли размазывать ниггеров!

– Нет! Мы сделаем умнее.

– Я не согласен. Мы должны пойти и бошки им поотрывать!

– Остынь, психопат ты безмозглый! – рявкнул Эдди. – Делай как я сказал! Мы сообщим старшим.

– Идем к Сеску, пусть звонит дяде, – отступил Доминик. – Кстати, он снова помирился с Ким.

– Моей радости нет предела, – фыркнул Эдди. – И что мне с этим делать?

– Подумай сам! Помнишь ее подруг, Майру и Стейси?

– Лучших комптонских стриптизерш. – Эдди закатил глаза и криво усмехнулся. – Еще бы.

– У Сеска все готово к вечеринке. Дома фунт травы, галлон «Хеннесси», Стейси и Майра ждут нашего звонка.

– Ты предлагаешь познакомить Макса со стриптизершами? Как, по-твоему, я должен ответить?

– А если будет действовать правильно, затащит одну из них в постель, – продолжил Доминик и почему-то засмеялся. «Либо у него неисчерпаемый кредит доверия перед своим лидером, либо это еще один экзамен», – думал Макс.

– Или сразу обеих, – сказал Эдди. – Только знай. – Он бросил короткий взгляд на Макса. – Они зарабатывают на жизнь тем, что танцуют стриптиз на вечеринках крутых парней, но они не продаются. Так что если ты надумал заняться с ними…

– Старик, не плети мне паутину, – оборвал Макс. Эдди с Домиником разразились дружным хохотом, заставив Манукяна зардеться и смущенно нахмуриться. Еще не оправившийся от погони, он спрятал руки в карманы, чтобы скрыть их дрожь.

– Забудь об этом! – сказал Доминик. – Просто отдохни, выпей. Тебе нужно расслабиться – выглядишь, как брошенный в воду котенок.

– Звони Сеску, чего ты ждешь, – скомандовал Эдди. – И пусть никого не зовет, хочется просто прийти в себя.

Дом Сеска находился на самом краю Запад-Клод-стрит, где улица упиралась в узкую дорожку, за которой располагался широкий водопроводный канал. От улицы дорожку отделял ветхий, покосившийся забор из металлической сетки, служивший лишь обозначением границы, но никак не преградой. В этом месте царила непререкаемая тишина, разбавляемая разве что голосами соседей и изредка проезжавшими за забором байкерами. Заслоненный пышным лиственным ковром стоящего рядом развесистого дерева, дом Сеска и одновременно штаб «Уэст-Клод-стрит эрманос» обладал завидным преимуществом расположения. Совершенно скрытый с улицы, примыкающий к тупику, из единственного бокового окна дома сквозь тучную крону дерева Запад-Клод-стрит просматривалась почти до перекрестка с Юг-Акация. По этой причине, а также потому, что после смерти родителей Сеск стал единоличным хозяином дома, штабом банды стал именно он. Здесь проходили самые порочные мероприятия и безнравственные сборища голодных до удовольствия подростков, не гнушающихся ничем, лишь бы сполна воспользоваться магической силой хрустящих бумажек, способной одурманить незрелую голову миражами всесилия.

Сеск ждал троицу в полной готовности – бочковатая бутылка «Рон Барсело» в центре стола в гостиной красила комнату насыщенно-медовым цветом, расположенные вокруг квадратные бокалы сияли острыми гранями, а беспорядочно расставленная закуска в виде фруктов и соков довершала ощущение приближающегося веселья. Внешность Сеска годы не подвергли такому изменению, как у Доминика, сделав его суховатым, но крепким, ростом выше среднего. Разве что колючий взгляд стал еще более пронзительным под выступающими веками. Ровные толстые линии бровей чаще скашивались к носу, поскольку Каттано всегда хмурился, слушая что-либо. Курчавые жесткие волосы сбивались на лоб, вынуждая его часто поправлять шевелюру.

Довольно быстро бутылка опустела, жалостливо засверкав стенками, тусклыми от капель рома. После рассказа Эдди о сегодняшних злоключениях Макс в очередной раз выслушал все мыслимые ругательства в сторону чернокожих, сдобренные хмельными угрозами задать им всем трепку. Сеск не преминул немедленно сообщить об этом по телефону дяде.

– Победа за нами, – возвестил Сеск, небрежно бросив трубку на диван. – Грязные псы разоблачили сами себя – генералы оповестят Bloods, что на их земле развелось змеиное логово, и пусть я буду поганым лжецом, если скажу, что не хочу увидеть, как этими змеями свяжут узлы на их собственных заборах!

Молодец, Локо, gloria a nuestro capitán! Uno momento, traeré la botella.1

Он соскочил с дивана и прытью устремился на кухню, обуреваемый воинственными порывами. Вторая бутылка закончилась быстрее первой, беседы становились все более отвязными, наполненными ненавистью к черным (так и оставшейся для Макса необъяснимой), затем стали вразнобой перебираться огромные плоские телевизоры, вред от курения крэка, музыка 40-х годов и несколько выпусков «Тачки на прокачку». Так и длилась бы пьяная беседа неизвестно сколько, если бы входная дверь не заскрипела. Сеск вскочил с места, вероятно, строя в мутной голове образы напавших на дом чернокожих, и рванул в прихожую. Эдди с Домиником последовали за ним. Макс настороженно прислушивался. От прихожей его разделяла тонкая стена, и ему не составило труда расслышать несколько женских голосов. Стейси и Майра, вспомнил он. От позорно разыгравшейся фантазии кровь обдала лицо кипящим румянцем, каждый стук клокотавшего сердца спазмом отзывался в горле и груди.

В гостиную вошли три смуглые девушки в схожих черных джинсовых брюках и куртках. Макс несколько раз окинул взглядом их вульгарно-объемные формы.

– Сеск, наглый ты негодяй, – заговорила певчим голосом одна, очевидно, главная в группе. – Я из-за тебя чуть к врачу не пошла – разок попользовался мной, и бастанте? Ты почему за добавкой не явился?

Сеск поцеловал ее в капризно подставленную щеку.

– Я до сих пор в себя не приду после той феерии.

Эдди и Доминик повели девушек к дивану, Сеск скрылся на кухне.

– Хочу вас познакомить с моим стенсфилдским приятелем, – сказал Назарян, когда все уселись. – Макс Манукян. Макс, это Майра, Ким и Стейси. Очень приятные во всех смыслах девушки. И знаете что? – он посмотрел на подруг. – Ему по силам с вами тягаться.

Они обменялись короткими кивками. Та, что звали Стейси, смерила его пронзительным, с неприкрытым вызовом, взглядом.

– Не видела тебя раньше. – Ее взгляд скользил по нему, оценивая каждую складку на одежде.

– Он редко бывает здесь, – пояснил Назарян. – Так что взяла бы и просветила парня.

Сеск вернулся из кухни с тремя стаканами, потребовал у Стейси освободить место рядом с Ким, так что та пересела на диван рядом с Максом.

– Неплохо вы порезвились до нас, – заметила Ким.

– Малышка, у нас всех полный бак, – сказал Сеск. – Пора вам тоже заливаться. – Он взял стакан, другую руку положил Ким на плечо. – За силу латиносов и наше скорое правление во всем Комптоне! – Говорил Сеск так громко, как кричит фанат с трибуны любимой команде. – И за наше воссоединение! Как вы знаете, мы с Ким долго были в ссоре, но я уважаю ее рассудительность. В конце концов она обсудила со мной причину ссоры, а не, как другие шлюхи, крикнула: «Пошел к черту!» – и бросила трубку. – Не успел он договорить, как Ким хорошенько всадила ему локтем по печени. Сеск согнулся от боли, чуть не выронив стакан.

– Я пошутил! – воскликнул он.

– Так тебе будет спокойнее. Прости, lindo2, продолжай.

– Черта с два я выпью за тебя! – заявил Каттано. – Парни, за нас, мужчин! – Он, не дожидаясь остальных, залпом осушил стакан и энергично откусил яблоко. – А эти нахалки могут поцеловать мою милую сальвадорскую задницу!

– Франсиско Каттано, ты перешел все границы! – Ким вскочила со стула и принялась осыпать Сеска ударами по голове.

– Бить племянника генерала «Королей»?

Сеском овладели возмущенные чувства уязвленной гордости. Он схватил ее за плечи, подхватил на руки и понес в спальню, не замечая дрыгавшихся ног и извиваний Ким. Несколько секунд за дверью раздавались звуки борьбы, потом голоса сменились.

– Мир держался недолго, – пожал плечами Назарян, поставив стакан на стол. – Но они уже на пути к новому миру.

Веселье продолжилось без них. Несметное количество выпитого усердно стирало границы дозволенного; Макс чувствовал, как уверенность завладевает им, подталкивает совершить все то, что кажется непозволительным где угодно, только не здесь, в обители бушующих низменных страстей, столь притягательных, если тебя здесь признают и если в голове рьяно шумит придающий храбрости напиток.

– Почему ты не снимешь куртку? – спросил он вкрадчиво у Стейси.

– Стесняюсь тебя. Жду, пока ты снимешь футболку.

Макс исполнил пожелание немедля, вызвав волну одобрительных оханий. Исчезла всякая неловкость; Макс был твердо уверен, что Стейси очарована его напористостью и уверенностью. Сеск с Ким так и не вернулись, и Эдди пришлось самому идти за следующей бутылкой.

– Нет, дружище, это уже лишнее, – запротестовал Доминик, у которого веки так и норовили свалиться на глаза, унося пьяного в сладкий и долгий сон. Назарян невозмутимо поставил бутылку на стол.

– Это Макс меня заставил, – с трудом пролепетал он. Стейси хихикнула. Она уже полностью облокотилась на плечо Макса, обдавая его возбуждающим теплом объемных форм. Время от времени его руки скользили по ее бедрам.

– Молодец, Макс, – сказала она. – Я как раз нахожусь в подвешенном состоянии.

– В каком?

– В подвешенном, – ответил за нее Доминик. – Когда ты еще не пьян, но уже и не трезв.

– Вот сейчас и поправим! – Эдди корявым движением откупорил бутылку. – Представьте, что коньяк называется «Красный легион».

Макс ужаснулся, вдруг поняв, что вовсе потерял чувство времени; третья бутылка отправилась под стол к двум пустым собратьям.

– Я пошел спать, – заявил Доминик. Он встал, покачиваясь, и несколько секунд смотрел на Майру, словно обдумывая что-то.

– Идем в спальню? – спросил он наконец.

– Нет, приятель, ты большой мальчик и вполне можешь спать один. И вообще мне пора идти. Стейси, ты со мной?

Подруга, напротив, не желала терять верную возможность отдаться власти наслаждения.

Манукян стал жевать яблоко, уставившись в пол. Приторная горечь во рту усиливалась, досаждая все сильнее. Неизвестно, сколько он так сидел, но когда поднял голову, они со Стейси были вдвоем. Алкоголь атаковал изможденный мозг, вот он уже начинает бороться с накатывающей сонливостью. Странно, что Стейси еще здесь. Эдди и Доминик куда-то делись, в комнате наступила тишина. В ушах звенело, как после рок-концерта. Чтобы прервать молчание, он предложил Стейси выпить. Как ни старался он держаться отстраненно, но понимал, что теперь, после всех заигрываний, это будет выглядеть по меньшей мере нелепо. Взгляд его беспрерывно блуждал по телу и лицу Стейси. У нее были полные губы, мясистое лицо, чуть вздернутый крупный нос и черные похотливые глаза. Взгляд ее действовал мучительно сильно, не намекая, а открыто объявляя мысли хозяйки.

– Как долго ты знаком с Эдди? – нарушила Стейси молчание. Максу захотелось зацепиться за этот вопрос, развить беседу, но ничего, кроме «да», его изнеможенный мозг предложить не смог. – Учимся вместе, – пролепетал он. Челюсть словно отмерзла.

– Эдди – один из немногих парней, про которых понимаешь, что не он должен клеить баб, а они его. В остальных чего-то не хватает. Сеск просто красивый, но он избалован дядиной капустой и сам ничего не добился. Другие в этом городке либо озабоченные, либо дебилы. – Она залезла Максу под руку и крепче прильнула к нему. Желание становилось непреоборимым. Стейси принялась расспрашивать о нем самом и слушала с необычайным интересом. Вскоре она прекратила расспросы и лишь томно смотрела на Макса, зажав его пальцы в теплой ладони. Манукян стал на грань сдачи. Недаром, в конце концов, о разнузданности уличных девок ходили легенды. Но чтобы сразу, без намеков, без единого слова хотя бы для вида, такого Макс никак не ожидал. Стейси навалилась всей тяжестью на его детородный орган, им завладело невероятное возбуждение, пробившее даже изнеможенное алкоголем тело. Неимоверное усилие далось ему скорее механически, по велению какого-то бессознательного сигнала.

– Извини, я не могу.

Он закрыл глаза. Посидел немного, а алкоголь тем временем ударил со всей силой. В голове рябило пестрыми, запутанными узорами. Все отодвинулось куда-то далеко, хмельная голова вовсе перестала соображать. Макс сквозь полусон разглядел надвигавшуюся бурю в глазах Стэйси, но невероятная усталость все притупила. Перед глазами стали маячить непонятные образы, голова превратилась в кипящий котел. Стейси, Комптон, Доминик, смертельно опасная погоня, Сеск, «Эрмано» – он падал в пропасть, а в сознании проносились бурные события минувшего дня, смешанные с неразборчивой бранью пьяной стриптизерши.

Лицо Дианы все четче являлось среди безумных образов. Прекрасное, сотворенное из воздушной материи облачной белизны. Диана смотрит на него, с негодующей улыбкой качая головой. Они не виделись несколько часов, но Макс так соскучился по ней, особенно после всего пережитого, что при виде любимого лица даже во сне улыбнулся. Диана нежно провела рукой по его голове, он ощутил тепло ее руки и тут осознал, что это не сон.

– Доброе утро, пьяница, – услышал Макс ее высокий, заливистый голос. Он протер глаза, внимательно посмотрел на нее. Диана сидела на краешке кровати. Макса вдруг неудержимо потянуло обнять ее и попросить прощения за все, но он удержался.

– Привет, – пробормотал Манукян.

– Как голова?

– Не очень. – Он привстал с постели, оглянулся. Голова ужасно кружилась. – Где я?

– У нас дома. В комнате Эдди. Он внес тебя почти на руках.

– Который час?

– Скоро одиннадцать.

– Одиннадцать вечера! – выдохнул он. – Где мой телефон? Наверняка родители в ужасе.

Диана кивнула, улыбка озарила ее неотразимое лицо.

– Они звонили. Мне пришлось обмануть их, сказав, что ты спишь младенческим сном, поэтому позвони им утром. Кристина тоже звонила – она знает, что ты здесь, но обещает молчать.

– А где Эдди?

– Спит в гостиной.

Наступило молчание. Голова больно пульсировала, Макса подташнивало. Он напряженно вспоминал недавние события, воспоминания никак не удавалось расставить в правильной последовательности. Диана взяла с тумбочки стакан воды.

– Таким разбитым мне еще не доводилось встречать начало учебного года. Так родители не знают?

– Когда-нибудь я попрошу прощения у них за сегодняшнюю ложь, но это для их и твоего блага. – Протянув Максу стакан, Диана лукаво улыбнулась. – Видел сны, как черпал воду с колодца, но не мог напиться?

Макс усмехнулся.

– Нет, мне было не до сновидений.

Он жадно приложился к воде. Диана наблюдала за ним.

– Может, скажешь, зачем понадобилось так делать? – спросила она, поставив стакан на тумбочку.

Макс посмотрел на нее, потом растерянно покачал головой. Диана закатила глаза, вздохнула.

– Эх, парни. Какой бы серой была ваша жизнь без водки.

– Мы пили не водку.

– А что?

– Ром.

Диана безразлично кивнула.

– У вас было какое-то соревнование? Что заставило моего не испытывающего любви к алкоголю возлюбленного превратиться в ящик папайи?

– Милая, ведь я дал слово принять участие в этой вечеринке. Как бы ты поступила?

– Отказалась бы, и вопрос решен! Но нет, моего Макса потянуло на гонку.

– На то ты и девушка. А у парней соревнование в крови.

– Судя по твоему виду, в этом соревновании ты стал победителем.

Макс улыбнулся, взял ее руку и крепко сжал. Лишь сейчас, отпив чудодейственной воды, он почувствовал, что краски жизни стали понемногу проявляться, и он заметил глубокую печаль в глазах Дианы.

– Тебя что-то расстроило. Скажи.

Диана опустила голову, не решаясь ответить.

– Приехал отец, – наконец сказала она полушепотом. – Вы уже спали. Увидев Эдди в таком виде, он разгневался и хотел было вытолкать на улицу, мама едва остановила его. – Диана запнулась, не в силах как продолжать, так и выстоять перед желанием разделить с Максом потрясение. – Он стал винить ее в бедах Эдди, разгорелась такая ссора, что мне пришлось пригрозить убежать из дома. Как бы я хотела спать таким же пьяным сном, как вы, и не слышать ничего этого!

Макс вытянул руки, привлекая Диану к себе.

– Прости меня, милая. Я должен был прекратить эту проклятую вечеринку.

– Мне страшно думать, какие вещи творятся, когда меня нет. Макс, разве одна мама или только папа виноваты в том, каким Эдди стал?

– Нет, любимая. Вы не виноваты. Такие, как Эдди, обречены на пожизненный шторм. Если бы в его жизни не было приключений, он бы их выдумал.

– Если бы только мне позволили прийти за вами! – говорила Диана, подрагивая в тихом плаче. – О, я бы вышвырнула этот яд в окно! Ты не знаешь, как родители гордились Эдди, какие надежды связывали с ним. Он так много читал, не упускал из виду ничего, изучал и узнавал весь мир. А теперь он уподобился бандитским сиротам. Кто мог предположить, что такой одаренный, любознательный человек, наследник того Назаряна, чья фамилия в Советской Армении произносилась с таким уважением, своей рукой зачеркнет все прекрасное, чего мог бы достичь, и предпочтет блестящему будущему рабство преступным шайкам.

Диана плакала бесслезно, едва колышась от глубоких обрывочных вздохов. Макс чувствовал ее усиливавшийся жар, крепче прижимал к груди, не в силах вымолвить хоть что-то, оправдывающее и его, и себя. Наконец ему удалось сделать усилие:

– Больше этого не повторится, дорогая. Я теперь понимаю, что должен сыграть в вашей жизни роль большую, чем твоего будущего мужа. Я должен приложить все силы, чтобы вытянуть моего друга из этой беды.

Раздался стук в дверь, вошел Эдди. Обрюзгший, с помятой кожей на заспанном лице, болезненная бледнота оттенялась сверкавшими в глазах хмельными огоньками.

– Не помешал? – Не дожидаясь ответа, он шагнул в комнату и остановился возле кровати Макса.

– Ты в порядке? – Он тяжело опустился на стул, словно до сих пор волочил тяжести. Диана отвела взгляд от брата.

– Настолько, насколько может быть в порядке обсохший от похмелья страдалец.

– Бедняга, – буркнул Эдди, скривив губы наподобие усмешки. – Разгулялись мы с тобой чересчур широко.

– Я буду на кухне, – сказала Диана, нарочито не отводя глаз с Макса. Она спешно вышла из комнаты, не удостоив брата взглядом, и захлопнула дверь. В тишине Макс расслышал быстрый топот удалявшихся шагов. Назарян сел на освободившееся место, взглянул на Манукяна. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, сколь сильное негодование он чувствует к Эдди.

– Что за очередной чертов экзамен ты мне устроил, гад? Покончил с храбростью и перешел на испытание верности? – без обиняков приступил Макс.

Эдди опешил и, казалось, протрезвел.

– В чем моя здесь вина? Или это я заставил тебя сбросить футболку и выставить перед всеми свои дивные соски?

– Не придуривайся! – Макс старался говорить шепотом, но волнение подчас захлестывало. – Собрал проклятых стриптизерш, напоил до состояния слабоумного шимпанзе и наблюдал за ходом опыта. Или не ты говорил мне днем про «затащить обеих в постель»? Так знай, проклятый ты упрямец… – Эдди силился прервать разбушевавшегося друга, но Макс каждый раз грозно шипел, выставляя руку. – Я не твоя подопытная свинка. Если я люблю твою сестру, то пошел к черту хоть весь мир, если он осмелится нас разлучить. Пошел твой Комптон, твоя шайка, все твои мысли про меня. Я пошел наперекор собственным родителям ради нее. Ты действительно считаешь, что меня что-то остановит? Тогда пошел ты к дьяволу! Сознайся, что это было намеренно, и прими, наконец, неизбежное.

– Хорошо, старик. Извини, – произнес Эдди после недолгого раздумья. – Признаться, кое-какие мысли у меня были, но я всем сердцем желал, чтобы ты достойно вышел из этого искушения, что ты и сделал. Прости меня, друг, прости упертого недоноска, но я очень люблю свою сестру. Если хочешь, я ее рьяный фанат.

– А я, знаешь ли, не назойливый папарацци, который сделал снимок и смылся. Я ее фанат до конца дней.

Эдди примирительно хватил его по плечу.

– Не злись, я ведь всего лишь желаю счастья вам обоим, – Назарян широко улыбнулся, протянул руку. Макс, изображая оскорбленное достоинство, пожал ее.

– Прощаю в последний раз, – процедил он. Эдди буквально засиял.

– Спи, приятель. Завтра важный день. – Со скромным радушием Назарян удалился из комнаты, что несказанно обрадовало Макса, иначе еще немного, и он, пожалуй, высказал бы все услышанное от Дианы несколько минут назад.

Прошедший день красноречиво олицетворял всю сущность Назаряна. Авантюризм, подкрепленный личным кредо, безрассудное и неостановимое движение к тому, что в этот момент времени сулит наибольшее удовольствие, будь оно исключительно плотским или вызванным сознанием триумфа искаженных и в некотором смысле схоластических законов вспыльчивой, самоуверенной головы. Доказать себе и окружающим, что Эдди Назарян ни у кого не спрашивает, что можно, а что нет, и неуемное стремление во всем демонстрировать превосходство. Убеждения Эдди, равно как и ревностное радение за них, стороннего человека могли либо ужаснуть, либо восхитить. Такое маниакальное желание утвердить в своем лице молодого вожака, крушащего все прежние догмы, сдувающего родительские нравоучения бешеным духом честолюбия, вероятно, лет двести назад помогло бы ему стать одним из творцов победы революционных колоний над Британией, но в сегодняшнем мире, где границы произвольности весьма сужены, эти качества могут обратиться против их носителя. Макс, Диана и родители Эдди прекрасно это знали, и тем сильнее было горе Назарянов, когда они поняли, что изменения, произошедшие с сыном, необратимы. Обдумывая ночью данное Диане слово всячески способствовать спасению Эдди, Макс пожалел об этом; слишком уж далеко заплыл его друг, и единственное, что он может, – это не поддаться искушению пуститься вслед. Именно поэтому эта ночь стала одной из самых тяжких в его жизни. Те пять часов, что остались на сон, несколько раз прерывались беспокойными пробуждениями, при этом им владел непонятный жар, приходилось каждый раз стирать пот с тела и несколько минут взволнованно ходить по комнате, прежде чем снова лечь. В результате наутро Манукян представлял собой полуживой субъект с гудевшей головой, мечтавший лишь о сладостной постели. Несмотря на то что выехали они под только занявшийся рассвет и тихая езда Эдди способствовала сну, Максу не удалось отдохнуть и в машине. На раннем выезде настояла Диана.

– Не нужно тебе зря раздражать родителей.

В школу приехали в конце восьмого часа утра. Макс и Эдди выразили ожидаемое желание отоспаться до начала церемонии.

– Идите ложитесь, – согласилась Диана. – Стыдно встречать друзей обморочными лунатиками.

– Спасибо за ласковые слова, дорогая, – скривился Макс уже из постели. – Поцелуй, что ли, любимого на ночь.

С первых дней учебы Джефф неизменно будил друга к урокам. И сегодня Макс проснулся от конского топота и бойкого голоса:

– Вставай, старик! – воскликнул Кастелано. – Так ты соскучился по мне?

Друзья крепко обнялись и долго сжимали друг друга в объятиях. Полный сил, разраженный половодьем свежести после каникул Джефф изливал тот задорный пыл, прикоснувшись к которому, невольно заимствуешь его частичку. Годы только закрепляли в нем этот безоговорочный оптимизм, казалось, Джефф живет в некой стерильной капсуле, куда не проникают жизненные неурядицы и суета, не оседает копоть от всего негативного, что испытывает человек, будь то мысли, волнения или заботы. Макс всегда с благодарностью принимал от друга этот благодушный заряд, видя в нем одно из средств обретения стойкости для всего того, что ему предстоит одолеть. Только обняв бесценного друга, Манукян почувствовал восстановление иссякших за лето бравурных искр, мгновенно схлестнувшихся с томившимся в нем беспокойством по поводу скорой встречи с Кранцами.

– Я скучал, – сказал Макс.

– И я по тебе, – скалился Джефф своей задорной ухмылкой, подчас походившей на насмешку. – Рассказывай, как провел лето. Ты совсем не изменился, такой же задумчивый ленивец.

– А ты все тот же задиристый плут.

Убранство школы к началу учебного года, оставшееся без внимания утром, обнаружилось, только когда друзья шли вечером к главному корпусу. Арка парадного входа поочередно подмигивала белыми и бежевыми лентами, а дорожка, ведущая от парковки до входа, была постелена белоснежным ковром с золотистыми узорами, по которому ступала бесконечная вереница студентов. Как Макс с друзьями четыре года назад, так сегодняшние первокурсники жадно и восторженно озирались по сторонам, небольшими гурьбами следуя за проводниками. Ровно без десяти семь, одетые в схожие темно-синие костюмы в тонкую полоску с белоснежной рубашкой, Макс и Джефф стояли возле дверей у входа в зал развлечений, ожидая свои пары. Весь холл был наполнен возбужденным гулом учеников, одинаковым из года в год и всегда обещающим удачный во всех смыслах год. Праздничную атмосферу добавляли расставленные вдоль стен кашпо с карликовыми пальмами, раскинувшими широкие ветки с острыми листьями, а также белые ленты с прикрепленными на них статуэтками птиц, обрамлявшие ручки дверей. Посреди оживленного гула Макс и Джефф едва слышали друг друга.

– Как ни надейся, опоздания у женщин в крови! – возмущался Кастелано.

Макс выдал беззаботную ухмылку и махнул рукой.

– Предлагаю поспорить, кто придет раньше – Диана или Эмма.

Друзья стояли чуть поодаль от главной лестницы, и им отсюда были видны все входившие в вестибюль. В потоке студентов Макс разглядел Эдди и Кристину, шедших под руку, и помахал им. Они шли медленно, нарочито степенно, выверяя каждый шаг, и Манукян подумал, что они так же будут идти и на своей свадьбе. Эдди был одет в черный костюм, лакированные, блестящие туфли, белую рубашку на манер сороковых со стояче-отложным воротником и черной бабочкой. Держался Назарян горделиво, шагая с прямой осанкой; привычно торчащие волосы были уложены вбок, отчего казались еще гуще. Дюжему развороту плеч и могучим рукам было тесно в строгой обертке. Выдавала его лишь едва заметная краснота в глазах. На Кристине было изумительной красоты греческое платье кремового цвета, с шифоновой юбкой в пол, обтекающей фигуру, и отороченной линией груди, расшитой кружевными фестонами и декорированной пряжкой. Распущенные волосы пышными завитушками обрамляли лицо и плечи; в руке она держала крохотный клатч, который неискушенный взгляд мог вполне спутать с большим кошельком. Ее величавая выправка, прямой стан и манерная тактичность гармонично спевались с внушительным положением ее ухажера. Худоба ее еще сильнее выделялась рядом с массивным Эдди.

– Два сапога пара! – восхищенно промолвил Джефф. – Эдди, кажется, ты подрос за лето!

– Рад тебя видеть, дружище, – ответил Эдди с кривой усмешкой. Они с Кристиной по очереди поздоровались с товарищем. – А твоя половина все еще возится?

Джефф развел руками, уныло закатив глаза.

– В таком случае мы займем вам места. Не опоздайте, дети мои! – Назарян подмигнул друзьям, и они с Кристиной чинно поплыли к залу.

Наконец, ожидание друзей увенчалось появлением почти бежавшей, отдувавшейся Эммы, и почти одновременно в недрах зала развлечений раздались призывавшие начать торжество аплодисменты.

– Сколько же можно мучить любимого! – воскликнул Кастелано, довольный, однако, концом томительного ожидания.

– Прости, дорогой, – запыхавшись, сказала Эмма. – Привет, Макс!

– Привет, наш ученый предводитель, – сказал Макс, заключив ее в объятия.

– Здорово, что мы снова вместе! Диана просила передать, что чуть задержится. Но она торопится. Вы готовы пригласить нас на танец во время бала?

– Что еще за бал? Почему о нем не объявлено заранее? – вопрошал Джефф.

– Извещение у главного фонтана ростом с тебя, – сказала Эмма. – Неужели ты не прочел объявление огромными буквами, что приглашен настоящий симфонический оркестр? После приветственной речи все желающие пойдут в зал приемов, где будет играть вальс в исполнении оркестра.

– А если бы я не взял с собой костюм? Вальсировал бы в галифе?

– Это было бы очень в духе Джеффа Кастелано, – сказал Макс с усмешкой. – Ты бы тогда станцевал, как Челентано в «Укрощении строптивого».

В вестибюль вошли Роберт и Мари. Сияющие и счастливые; их руки, казалось, срослись вместе. Эти двое точно ни в чем не нуждались; беспрестанно переглядываясь и хихикая только по им известным причинам, они походили на гальваническую батарейку, работающую только при неразрывном сочетании двух проводников. Вспоминая этих двоих четырехлетней давности, Макс изумлялся их преображению. Из неотесанного, с незатейливо-грубой внешностью и скромным нравом молчуна Уилсон превратился в мягкого добряка с неизменно вежливой улыбкой. Роберт ни за что не смог бы прибить комара, пьющего его кровь. Он бы дождался, пока насекомое, вдоволь напировавшись, улетит, и смиренно претерпевал бы чесание. Благодаря этому качеству и бескрайней обходительности он и завоевал сердце некогда пугливой, замкнутой в бесплодных страхах Мари.

Подросший за лето, он уже нагонял Эдди в росте. Прическа осталась неизменной, растрепанной и прикрывающей скошенный широкий лоб.

Мари также преобразилась. Без тени прежней пугливой неуверенности она красочно поведала друзьям об их с Робертом каникулах в Буэнос-Айресе. В какой-то миг она улыбнулась, слегка приподняв правый уголок рта. Сердце Макса екнуло – улыбка Дианы. Ее почерк, бесспорно, занимал главное место в изменившейся девушке. Внешность также избавилась от вечного полновластия стыдливости – лицо округлилось, детский румянец заменила легкая смуглота, волосы больше не были неприхотливо распрямлены, а завивались и переливались темно-каштановым и медово-золотистым оттенками.

– В который раз вы уже едете в Аргентину? – спросил Джефф. – Если ищете клад, скажите – мы тоже примем участие.

– Во второй, – ответила Мари. – И всегда в Буэнос-Айрес. Мы с Робертом влюблены в этот город. Да, Робби?

Диковатый для забавного прозвища «Робби» кивнул, издав смешок в унисон со своей дамой. Аплодисменты повторились громче, послышалась приветственная речь ректора.

– Идите; я дождусь Диану, иначе не останется мест, – сказал Макс.

– Идем, медвежонок Робби! – не сдержался и передразнил Джефф.

Квартет друзей поспешил в зал, и только они скрылись в темноте амфитеатра, глаза ему ослепило появление в арке парадного входа его любимой.

Диана была совершенно бесподобна. Она сделала что-то такое с волосами, отчего они не ложились скопом на плечи, а были стянуты в блестящий белый элегантный бантик на затылке. Одета была она в бордовое платье с узкой, облегающей юбкой, драпированной белыми защипами и цветами; белый широкий корсет был отделан цветочными кружевами. И она улыбалась. Своей улыбкой. Размеренным, медленным шагом Диана приближалась к Максу, волнистые локоны плавно покачивались в такт шагам. Из зала приплывали слова знакомой речи директора.

– Ты совершенство, – вымолвил Манукян, загипнотизированный красотой своей подруги.

– Я боялась, ты начнешь ругать меня за опоздание. – Диана хитро улыбнулась.

– Ты злоупотребляешь своим очарованием. – Это был единственный упрек, что Макс сподобился высказать. Глядя на свою любимую, он укоренился в мысли, что является счастливейшим человеком в мире. Разом исчезли церемония, беспокойство и все, не связанное с прекрасной Дианой. Диана тоже вовсе не торопилась в зал развлечений. И Макс сказал то, что можно было не говорить:

– Давай не пойдем туда.

Ее неподражаемая улыбка сводит его с ума, хоть он и знает ее четыре года. Эта улыбка одним краем губ, ее невольно повторила Мари пару минут назад. Она означала негласное согласие. Взявшись за руки, Макс и Диана вышли из здания и пошли, не думая куда. Главное – быть вдвоем.

– Помнишь свое обещание? – спросила Диана.

– Да, милая, я больше ногой не cтуплю туда.

Жаркий вечер светился испещрявшими небо звездами. Под их светом на озеро, казалось, было надвинуто гигантское блестящее стекло. Двое влюбленных, не желавших жертвовать возможностью побыть вдвоем в угоду церемонии, расхаживали вдоль озера и леса, садились на скамейки передохнуть, снова шли среди деревьев и кустов, названия которых Макс так и не запомнил.

– Это юкка, – Диана указала на растения с распущенными, как у дикобраза, длинными острыми листьями, росшие вдоль дорожки. – Мы с Мари изучали флору Калифорнии.

– Знаешь, ты ее кумир, – усмехнулся Макс. – Она хочет быть твоей копией.

– Она мне сама это сказала. Но это неправильно. Мари вполне может быть собой, ей только нужна уверенность.

– Думаю, что может. Но почитает она именно тебя, а с такой наставницей она на верном пути.

Незаметно для себя они обогнули территорию по берегу озера, мимо общежитий, стадиона с ледовой ареной, и вернулись к фонтану у парадного входа. Вокруг плыли чарующие звуки классической симфонической музыки. Их друзья там, вся школа празднует, а Макс с Дианой тем временем вошли в портал парадного входа. Поначалу Макс не обратил внимания на очередную заигравшую музыку, но когда через секунду тягуче-прекрасные ноты «Вальса цветов» мягко коснулись слуха, стал подпевать. Он поймал выжидательный взгляд Дианы. Он почувствовал, как его тянет танцевать. А почему бы и нет? Ведь нигде не сказано, что танцевать надо именно в зале.

Не успевая мысленно за движениями рук и языка, он посмотрел на нее и обратился с поданной рукой:

– Все, что нам нужно, – быть вдвоем.

Диана чуть смущенно улыбнулась и уверенно взяла его руку.

– Пусть этот танец будет только нашим. – Они отошли на площадку у фонтана и принялись медленно кружить. Прикосновение к Диане было подобно прикосновению к чему-то небесному, такая хрупкость едва ли может иметь воплощение, и однако его ангельская Диана танцует в его объятиях, положив голову на плечо любимому.

– И не последним, – после долгой паузы добавила Диана.

– У меня был разговор с Эдди. Больше нет необходимости что-либо доказывать. Только мы вдвоем. Я всегда буду с тобой, милая. Всегда, каждую минуту, сделаю все, что понадобится моей принцессе. Я чуть не сбился с пути, но слава богу, что есть ты. Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, – шепотом отозвалась Диана.