Читать книгу Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру - Страница 14

На следующий день он встретил ее в Опере. На пальце Кристины по-прежнему блестело золотое кольцо. Она была нежной и доброй. Она расспрашивала его о планах на будущее, о карьере. Он ей сообщил, что отъезд полярной экспедиции состоится раньше, чем было намечено, и что через три недели, самое позднее через месяц, он покинет Францию.

Она восприняла это известие с радостью, почти весело сказала, что это послужит началом его будущей славы. Когда же он ей ответил, что слава без любви не имеет в его глазах никакой привлекательности, она сочла это ребячеством, пытаясь утешить его тем, что все его неприятности скоро пройдут.

– Как вы можете, Кристина, с такой легкостью говорить о столь серьезных вещах? А что, если мы никогда больше не увидимся?! Я могу умереть во время этой экспедиции…

– Я тоже, – просто сказала она.

Она больше не улыбалась и не шутила. Она, казалось, была поглощена чем-то иным, что ей только что пришло на ум. Ее глаза неожиданно просияли.

– О чем вы думаете, Кристина?

– Я думаю о том, что мы больше не увидимся.

– И оттого вы так просияли?

– И что через месяц нам придется распрощаться… навсегда.

– Но по крайней мере, мы можем обручиться и дать слово ждать друг друга.

Она прикрыла ему рот ладонью:

– Молчите, Рауль… Об этом не может быть и речи, вы хорошо это знаете! И мы никогда не поженимся. Это решено!

Казалось, она с трудом сдерживает неожиданно охватившую ее радость. Она с детской живостью захлопала в ладоши, и сбитый с толку Рауль с беспокойством посмотрел на нее.

– Хотя… – добавила она, протягивая юноше обе руки, словно вдруг решила сделать ему подарок. – Хотя, если уж мы не можем пожениться, то можем… можем устроить помолвку. И никто, кроме нас, об этом не узнает, Рауль. Бывают же тайные браки, значит могут быть и тайные помолвки? Итак, на один месяц мы помолвлены! Через месяц вы уезжаете, и я всю жизнь буду счастлива, вспоминая об этом месяце.

Она была в восторге от своей идеи. Потом сделалась серьезной:

– Это счастье никому не причинит зла.

Рауль понял. Объятый воодушевлением, он захотел немедленно претворить этот замысел в реальность. Он склонился перед Кристиной с бесподобным смирением и воскликнул:

– Мадемуазель, я имею честь просить вашей руки!

– Да они обе уже ваши, дорогой мой жених… О Рауль, как мы будем счастливы!.. Мы будем играть в жениха и невесту.

«Какое неблагоразумие с ее стороны, – подумал Рауль. – Не пройдет и месяца, как я заставлю ее забыть об этом „голосе“ или проникну и разрушу эту „тайну мужского голоса“, а еще через месяц Кристина согласится стать моей женой. А пока – пусть будет так!»

Это была самая прекрасная игра в мире, и они отдавались ей, как маленькие дети, какими, в сущности, они и были. Ах, какие волшебные слова говорили они друг другу! Какими клятвами обменивались! Мысль о том, что через месяц не с кого будет спросить эти клятвы, приводила их в замешательство, которым они упивались с каким-то горьким наслаждением, где-то между смехом и слезами. Они играли в клятвы, как другие играют в мяч, только перебрасывали два сердца, поэтому приходилось играть очень-очень ловко, чтобы не причинить им боли. Однажды – на восьмой день их игры – сердце Рауля не выдержало, и юноша неожиданно прервал партию, решительно бросив:

– Я не еду на Северный полюс.

Кристине, которая по наивности не предполагала такой возможности, вдруг открылась вся опасность этой жестокой игры, и она с горечью упрекнула себя в этой нелегкой затее. Ни словом не ответив Раулю, она ушла домой.

Сцена разыгралась после обеда в ее гримерной, где назначались свидания и устраивались маленькие пиры из трех бисквитов, пары рюмок портвейна и букетика фиалок на столе.

В тот вечер у нее не было спектакля. И он не получил обычного письма, хотя они обещали писать друг другу каждый вечер в течение этого месяца. На другое утро он побежал к матушке Валериус, которая сказала ему, что Кристина отсутствует вот уже второй день. Она ушла накануне вечером в пять часов, сказав, что вернется не раньше чем послезавтра… Рауль был потрясен. Он возненавидел матушку Валериус, которая преподнесла эту новость с удручающим спокойствием. Он попробовал вытянуть из нее еще что-нибудь, но добрая старушка больше ничего не знала. На расспросы влюбленного до безумия юноши она просто повторяла:

– Это секрет Кристины. – При этом старушка трогательно и торжественно воздевала палец вверх, призывая к молчанию и одновременно пытаясь утешить юношу.

– Ах вот как! – Разозленный Рауль стремительно выскочил на лестницу. – Да, у этой матушки Валериус юные девицы находятся под надежной охраной, – бормотал он на бегу как сумасшедший.

Но где же может быть Кристина? Два дня… Целых два дня выпали из отпущенного им счастливого месяца! И это ее вина!.. Ведь ей было известно, что он скоро должен уехать! Но если он принял решение не уезжать, то зачем сказал об этом так рано? Теперь он обвинял себя в неосторожности, на протяжении сорока восьми часов считал, что он несчастнейший из людей, а затем Кристина объявилась так же неожиданно, как исчезла.

Она появилась с триумфом. Триумфом, сравнимым с незабываемым успехом на гала-концерте.

После того известного случая с «жабой» Карлотта не решалась предстать на сцене: сердце ее трепетало в предчувствии неминуемого срыва, это отнимало у нее все силы. Сцена Оперы, свидетель ее необъяснимого поражения, стала ей ненавистна. Она нашла способ расторгнуть контракт, и тотчас Кристину уговорили занять ее место. Ее ждал невероятный успех в «Жидовке».

Разумеется, виконт присутствовал на спектакле и был единственным, кому тысячекратное эхо нового триумфа Кристины доставляло страдания, потому что Кристина по-прежнему носила то золотое обручальное колечко.

– Сегодня она снова надела это кольцо, но не ты подарил его. Она снова отдала всю свою душу, но не тебе, – такие слова прошептал на ухо юноше чей-то далекий голос. И продолжал: – Если она не захочет рассказать, чем была занята эти два дня, если скроет, где нашла убежище, пойди к Эрику и спроси у него сам!

Он кинулся бегом за сцену и преградил ей путь. Она увидела его, поскольку искала его взглядом. Она сказала ему:

– Скорее! Скорее! Идемте!

И увлекла его в гримерную, оставив без внимания толпу поклонников восходящей звезды; те перешептывались перед закрывшейся дверью:

– Вот это скандал!..

Рауль упал на колени. Он поклялся ей, что скоро уедет, и умолял не лишать его больше ни единого часа из того недолгого счастья, что было ему обещано. Она разразилась слезами. Они обнялись безутешно, как брат с сестрой, которых недавно постигла утрата и которые встретились, чтобы оплакать ее.

Вдруг она вырвалась из нежных и робких объятий юноши и прислушалась к чему-то, слышному только ей, потом молча, жестом указала Раулю на дверь. Когда он был на пороге, она сказала, но так тихо, что виконт скорее угадал, чем услышал ее слова:

– До завтра, жених мой. И будьте счастливы, Рауль, ведь сегодня я пела только для вас.

Он откланялся. На следующий день он почувствовал, что прежнее очарование их любовной игры исчезло. Они грустно переглядывались, сидя в гримерной, молчали, не зная, что сказать друг другу. Рауль с трудом удерживался, чтобы не крикнуть: «Я ревную! Ревную!» Но она все же услышала это.

Она предложила:

– Пойдемте прогуляемся на свежем воздухе.

Рауль сначала подумал, что она предлагает ему отправиться за город, подальше от этого монументального здания, которое он теперь ненавидел как тюрьму, которая неусыпно охраняется тюремщиком по имени Эрик… Однако она провела его на сцену и усадила на деревянную приступку у фонтана, где они долго сидели в обманчивом покое декораций, установленных для предстоящего спектакля.

На другой день, держась за руки, они бродили по покинутым аллеям сада, с листвой и ветвями, подрезанными умелой рукой декоратора, как если бы реального неба, цветов, земли им не суждено было увидеть. Им, приговоренным дышать лишь воздухом театра. Юноша старался не задавать ей вопросов, потому что сразу понял, что она на них не ответит, а он не хотел попусту огорчать ее. Время от времени в отдалении проходил пожарный, поглядывая издалека на их меланхолическую идиллию. Иногда она храбро пыталась обмануть и себя, и своего спутника фальшивой красотой этого искусственного пейзажа – иллюзии, морочащей человеческое воображение… Ей казалось, что природа не способна сотворить эти ярчайшие цвета и эти необыкновенные формы. Она с восхищением оглядывала все, что их окружало, а Рауль нежно сжимал ее пылающую руку.

Она говорила:

– Смотрите, Рауль, эти стены, деревья, кусты, эти написанные на холсте декорации видели самую возвышенную любовь, созданную воображением поэтов, которые стоят на сотню локтей выше обычных людей. Признаемся, что наша любовь, Рауль, тоже живет здесь, ибо она также выдумана, она – увы! – лишь иллюзия!

Рауль не отвечал, и она продолжила:

– Любви слишком грустно на земле, давайте вознесем ее на небеса! Смотрите, как там все просто.

И она увлекла его за собой выше, выше искусственных облаков, свисавших в живописном беспорядке с решетки; доводя его до головокружения, она бесстрашно перебегала по шатким перекрытиям арок, среди множества тросов, соединенных с бесчисленными шкивами, лебедками, барабанами, посреди настоящего воздушного леса снастей и мачт. Увидя, что он колеблется, она бросала ему с очаровательной гримасой:

– Эх вы, а еще моряк!

Потом они сошли на твердую землю, попав в какой-то коридор, который привел их в пространство, заполненное смехом, танцами и детской радостью, прерываемой строгим голосом: «Плавнее, плавнее, мадемуазель! Следите за носком!» Это был танцевальный класс, где занимались девочки от шести до десяти лет – уже в декольтированных корсажах, воздушных пачках, белых панталончиках и розовых чулочках; они работали изо всех сил, напрягая маленькие, болевшие от усталости ступни ног в надежде когда-нибудь получить партию корифейки, маленькую, но уже самостоятельную роль, а со временем, может быть, стать примой и блистать бриллиантами. Кристина угостила их конфетами.

Назавтра она привела его в просторный зал своего дворца, полный театральной мишуры, рыцарских доспехов, оружия и плюмажей; словно проводя смотр, она обошла вереницу неподвижных, покрытых пылью, но по-прежнему воинственных призраков. Она обратилась к ним с ласковой речью, пообещав, что они еще увидят залитую ослепительным светом сцену, спектакли и продефилируют вдоль рампы под раскаты оркестра.

Она обошла таким образом всю свою империю, искусно сотворенную на огромном, в семнадцать этажей, пространстве, населенную полчищами персонажей. Она ступала среди них, как добрая королева, поощряя подданных к работе. Она заходила в мастерские, давала мудрые советы работницам, чьи руки так и сновали над великолепными тканями, которым суждено было одеть героев будущих постановок. Жители этой страны были мастера на все руки – от сапожного ремесла до ювелирного дела. Все они любили Кристину, а она вникала в их заботы и маленькие слабости. Ей были известны глухие уголки, где втайне от дирекции обретались дряхлые супружеские пары. Она стучала в их двери, знакомила их с Раулем – сказочным принцем, который попросил ее руки, и оба, присев на источенные жучком стулья, слушали легенды Оперы, как некогда в детстве слушали старые бретонские сказки. Эти старики уже не помнили ни о чем, кроме того, что касалось Оперы. Они жили здесь бог знает сколько лет. То и дело менявшееся руководство и не ведало об их существовании, дворцовые перевороты не задевали их, там, снаружи, кипела жизнь, вершилась история Франции, и никто не вспоминал о них.

Так один за другим утекали драгоценные дни, а Рауль и Кристина за интересом к внешнему миру неумело пытались скрыть друг от друга и от самих себя то единственное, чем были полны их сердца. Разве что порой с Кристиной, которая обычно лучше владела собой, случался сильнейший нервный срыв. Она то принималась бегать туда-сюда без всякой причины, то вдруг резко останавливалась и сильно сжимала Раулю руку своей внезапно похолодевшей рукой. При этом глаза, казалось, следили за воображаемой таинственной тенью. Она вскрикивала: «Сюда! За мной! Скорее!», смеясь задыхающимся смехом, который часто сменялся слезами. Раулю порой хотелось поговорить с ней, несмотря на обещание, расспросить обо всем, хотя он обязался не делать этого. Однако он не успевал даже сформулировать вопрос, как она лихорадочно бросала ему:

– Ничего!.. Клянусь вам, ничего нет!

Однажды, когда они проходили по сцене перед распахнутым люком, Рауль склонился над темной пещерой и сказал:

– Вы показали мне верхние этажи вашего царства, Кристина, но в его подземельях, говорят, случаются странные истории; не хотите ли спуститься туда?

Услышав это, она обхватила его руками, будто опасалась, что он исчезнет в черной дыре, и с дрожью в голосе прошептала:

– Никогда! Я вам запрещаю ходить туда! И потом, это не мое. Все, что под землей, принадлежит ему.

Взгляды их скрестились, и Рауль хрипло спросил:

– Значит, он живет в подземелье?

– Я вам этого не говорила!.. Кто вам такое сказал? Идемте же! Знаете, Рауль, я иногда задаюсь вопросом: не сходите ли вы с ума? Вы все время слышите что-то необычайное! Пойдемте отсюда.

И она буквально силой увела его, хотя он хотел остаться возле люка, его так и тянуло туда.

Вдруг люк со стуком захлопнулся, да так внезапно, что они не заметили, кто бы смог это сделать; они оба застыли на месте, почти оглушенные.

– Может, это был он? – тихо спросил Рауль.

Она пожала плечами, заявив не совсем убежденно:

– Нет, нет! Это «закрывальщики дверей», которые следят за люками. Надо же им что-то делать! Они открывают и закрывают их просто так, без всякой причины. Чтобы заполнить время – ну, как швейцары в подъездах.

– А если это он?

– Да нет же! Нет! Он заперся у себя. Он сейчас работает.

– А? В самом деле? Он работает?

– Да. Не может же он открывать и закрывать люки и в то же время работать. Мы можем быть спокойны.

При этом она вздрогнула.

– Над чем же он работает?

– О, это что-то ужасное! Когда он работает над этим, то ничего не видит: не ест, не пьет, даже не дышит… Целыми днями и ночами. Как живой труп… и у него нет времени возиться с люками.

Она снова вздрогнула и чуть склонилась, будто прислушиваясь к чему-то в той стороне. Рауль предоставил ей действовать. Он боялся, что звук его голоса может заставить ее одуматься, остановить слабый поток ее признаний.

Она оставалась с ним, по-прежнему держа его за руку.

– А вдруг это он?! – выдохнула она.

– Вы его боитесь? – нерешительно спросил Рауль.

– Да нет! Нет!

Юноша почувствовал к ней невольную жалость; Кристина как будто еще не опомнилась от недавнего дурного сна. Он собирался сказать ей: «Не бойся, ведь я же здесь», он протянул руку, но жест его невольно получился угрожающим; Кристина с удивлением взглянула на него, осознав, что сей храбрый и доблестный рыцарь бессилен защитить ее. Она обняла бедного Рауля, как сестра, признательная за то, что брат пытается, грозя сжатым кулачком, защитить ее от опасностей, которыми всегда чревата жизнь.

Рауль понял и покраснел от стыда… Он чувствовал себя таким же слабым, как она. «Она только делает вид, что не боится, но, дрожа от страха, пытается увести меня от люка», – подумал он. Это и вправду было так.

Со следующего дня они унесли свое целомудренное чувство под самую кровлю, подальше от люков. Часы текли, лишь усиливая беспокойство Кристины. Однажды в послеполуденный час она пришла с опозданием; в бледности ее лица, во взгляде покрасневших глаз билась такая безнадежность, что Рауль решился идти до конца, объявив ей напрямик, что отправится к Северному полюсу только в том случае, если она откроет тайну «голоса».

– Замолчите! Во имя Неба, замолчите! Что, если он вас слышал, бедный мой Рауль?!

И взгляд девушки заметался по сторонам.

– Я вырву вас из его власти, Кристина, клянусь вам! Необходимо, чтобы вы перестали даже думать о нем.

– Возможно ли это?

Она опрометчиво позволила себе это сомнение и тут же потащила юношу на самый верх театра, как можно дальше от люков.

– Я спрячу вас в таком укромном месте, где он никогда не додумается искать вас. Вы будете спасены, и тогда я уеду, ведь вы поклялись никогда не выходить за меня замуж.

Кристина бросилась к нему, и руки Рауля подхватили ее. Потом она снова с тревогой оглянулась.

– Выше! – проговорила она. – Еще выше! – И опять потащила его наверх.

Он едва поспевал за ней. Скоро они оказались под самой крышей, в настоящем лабиринте, скользя между аркбутанами, стропилами, опорами, каркасными стенками; они перебегали под скатами от балки к балке, как в лесу – от дерева к дереву, огибая огромные стволы.

Но несмотря на все предосторожности, Кристина, поминутно оглядывавшаяся назад, не заметила тени, которая следовала за ней неотрывно, – как и подобает настоящей тени, она застывала, когда они останавливались, возобновляла путь вместе с ними, производя шума не больше, чем положено тени. Рауль также ничего не заметил: когда Кристина была рядом, ничто в мире для него больше не существовало.