Читать книгу Движущиеся подземелья. Интеллектуальные рассказы - Газинур Хузаирович Дюсимбиев - Страница 15

«Говорят, что Геракл получил смерть от рубашки, пропитанной его женой кровью Кентавра. А Кентавр был колдун

и посмертно отомстил Гераклу, нашептав жене его, что кровь Кентавра придает верность. То был не Хирон.» Что за странность моя отшельническая жизнь. Кто-то сказал, что отшельничество сближает с богом, только в нем «я» человека может создать то блаженное, отрешенное от мира состояние, когда бог, видя чистоту помыслов, нисходит до тебя и одаривает истиной, истиной бесконечной, непередаваемой, но я не знаю, кто это сказал. Возможно, я вырвал эти воспоминания из будущего во время моих ученых занятий. Но то верно, что я

вовсе не одинок, люди, блуждающие где-то далеко темны. Мне иногда хочется понять тот смысл, который они придают своему скоплению воздвижением гигантских сооружений. Меня тяготит желание каждого из них пройтись по головам других. Возможно, в этом есть

какой-то тайный смысл, но я чувствую, что они в чем-то беспомощны. Иногда они воюют, и тогда я начинаю понимать, до чего несправедливы их противники, что бываю неспособен стать на чью-либо сторону.

В детстве я очень много бегал и казалось обежал все части света. Сейчас порядком

утомлен. Мне кажется, что усталость ко мне забралась, когда я нашел кусок телячьей кожи

с загадочными знаками, я разгадал эти знаки и с тех пор стал облачать свои мысли в эти

знаки. Мне нравилось вначале появляться в тех местах, где люди убивали себе подобных, и все я заносил на эти шкуры. Но после понял, что в этих убийствах есть некоторая закономерность, и почувствовал, что подо мной может открыться пропасть скуки. И тогда я был

волен временами разглядывать людей и искать едва различимые движения в их облике, отношениях между собой. Мне открывалась та тайна, которую они придают отношениям, что

у животных происходит безболезненно. Я понял те бесчисленные вариации простого. Для

начала я объясню вам, что эта масса имела два разных существа, они иногда так привязывались друг к другу, что даже были склонны отталкивать ту массу, которой принадлежали. Разобравшись в их несколько сотен вариациях, я научился сам составлять эти отношения в

телячьей шкуре. Я заносил туда и начал им объяснять. Они удивились и с тех пор начали

еще больше усложнять и без того неразборчивые отношения. Чаще всего в них два чело- века, очень молодых, кончали собой. Однажды они меня пригласили на одно из многочисленных пиршеств, устроенных в

честь одного из своих идолов. Было там очень много чаш возлияний, торжественных

треножников, благовоний и заклания быков. Но в конце, когда люди, усевшись за стол, поглощали дорогие вина, ели мясо, политое оливковым маслом, появился высокий сухой старик. В руке он держал лиру. Ему дали вина, он выпил, поблагодарил служителей и запел, аккомпанируя себе, неведомые мне гекатомбы. Мне сказали, что этот слепой бард знает поведанную богами знание о великой войне. Вокруг него были его ученики. Никогда я ничего

подобного не слышал. В минуту своего поэтического экстаза он поведал мне, что боги

хотят, чтобы я своей смертью убил героя. В другом откровении он поведал, что моя кровь

дарует верность. Я не придал этому значения: мало ли что может говорить безумный, странствующий бард. С тех пор прошло много времени. Меня эти люди почитают за мыслителя, врачевателя. Я несколько раз участвовал в их походах на варварские племена. Всегда я приносил удачу. Иногда я гадал-предсказания сбывались. Люди меня стали почитать за ученого, за колдуна

и за воина. Я не чувствовал уже скуки, мне нравилось то, что эти двуногие, слабые существа

частью живут моей жизнью и подражают мне. Иногда все ж мне для изучения их анатомии

приходилось умертвлять отдельные экземпляры, но делал это не часто: настолько, насколько

требовала наука. Но сейчас мне надо идти к людям. Они меня пригласили на праздник

владыки моря. Но что это такое? Почему-то пространство начало кружиться, предметы, дома взмывали

ввысь и бесшумно падали в пропасть. Кружение все увеличивало свою скорость, постепенно

теряя свою предметность. Воздух сгущался. Вдруг все рассыпалось. Люди, вызванные из

памяти удлинялись, делились надвое в своих утончениях и исчезали. Кружение ускорялось, так что уже невозможно было различить предметы. И тогда он увидел свое тело, оно уходило

от него. Он мчался по бесконечно длинному коридору, конец которого светил. Он понимал, что

там есть нечто, что было постижением всей жизни. – Возьми, Геракл, вскрой вон ту жилу, мне нужна его кровь. – Но зачем тебе? – Я сама знаю.