Читать книгу Еврей в России больше, чем еврей, и больше он, чем русский - Геннадий Александрович Разумов - Страница 6

В отличие от сотен тысяч или даже миллионов ровесников Жени, та ужасная война, хотя тяжелым катком и прокатилась по нему, но, слава Богу, не искалечила. Хотя она и переломила детство пополам, но он остался жив, так как не стоял под дулом немецкого шмайссера над обрывом Бабьего яра в сентябре 1941 года. А если бы там стоял, то, скорее всего, не был главным персонажем нашей книги или эта ее страница была бы последней.

* * *

На том клочке киевской земли, где бурные весенние потоки талых вод когда-то прорыли ничем раньше не примечательный овраг, Жене довелось побывать намного позже случившейся здесь во время войны страшной трагедии, которая стала одной из начальных акций Холокоста, обрушившегося на восточно-европейское еврейство.

Первый раз в Бабьем яру он оказался здесь пыльным жарким летом 1949 года, когда приехал в Киев к родственникам, жившим тогда на северо-западной окраине города. В выходной день один из его двоюродных кузенов пошел с ним прогуляться и показать окрестности. Попетляв по узким зеленым улочкам частной застройки, они вышли к краю грязного забросанного мусором оврага. Пугливо оглядываясь по сторонам, его попутчик тихо прошептал:

– Здесь немцы стреляли евреев. Из пулеметов и автоматов. Это было еще тогда, когда они не додумались до душегубок и газовых камер и не жалели патроны на очищение планеты от иудейского мусора.

Он пристально посмотрел на оторопевшего Женю, ничего не знавшего про ту ужасную трагедию, и, пригнувшись к его уху, добавил:

– Только это держится в большом секрете, поэтому, прошу тебя, не болтай языком. Лучше помалкивать на эту тему, а то, неровен час, могут быть большие неприятности. Можно даже и срок схлопотать.

Потом они пошли дальше по берегу оврага, и вдруг заметили на его склоне трех мальчуганов лет по 12–14, которые, сидя на корточках, возились в песке.

– Такие большие, а играют в куличики, – сказал Женя.

Его сопровождающий, молча, взял кузена под руку и подвел поближе к обрыву оврага. Они подошли к мальчишкам. И тут увидели, как у одного из них что-то блеснуло на ладони.

– Покажи, – попросил Женя.

Мальчик сначала испуганно оглянулся и крепко сжал свой вымазанный в земле кулачок. Но, увидев улыбку и, по-видимому, сообразив, что незнакомец не из тех, кто дает подзатыльники и отнимает добычу, разжал пальцы и протянул ладонь. На ней лежала потемневшая от времени и грязи золотая брошка.

– Эти золотоискатели ежедневно находят здесь десятки и сотни золотых коронок, сережек, колец, цепочек, браслетов, – грустно усмехнулся женин спутник, – евреи шли на смерть, одев на себя все драгоценности, которые их матери и бабушки десятилетиями хранили «на черный день».

Второе свидание Жени с Бабьим яром было не настоящим, а бумажным, чиновничьим. На этот раз они встретились на одном Вот что от них осталось из заседаний «Комиссии Минводхоза УССР» по выяснению причины только что происшедшей там гидротехнической катастрофы (наш герой к тому времени был уже инженером-гидротехником, работавшим в проектном институте «Гипроводхоз»).

Шел хрущевский «оттепельный» 1957 год. Тогда уже о трагедии в Киеве знали за границей, писали журналисты, о ней говорили на международных встречах, конференциях, совещаниях. Правда, еще пылилась на полке в издательстве замечательная документальная книга А. Кузнецова «Бабий яр» и не появилось на странице «Комсомолки» пламенное и смелое по тем временам стихотворение Е. Евтушенко с тем же названием.

Но веяние переменивших направление ветров эпохи заставило советскую власть со скрежетом зубным отказаться от позорного и преступного утаивания содеянных фашистами и их местными приспешниками злодеяний. Украинское партийное и министерское начальство вместе с центральным начало долгое тягомотное обсуждение вопроса Бабьего яра.

Что с ним делать? Продолжить его жизнь стихийной городской свалки, которой он стал в послевоенные годы? В таком случае его, конечно, пришлось бы слегка облагородить, почистить, посеять травку, подсыпать песочку, посадить цветочки. Но такая косметическая культивация вряд ли помогла бы, все равно заграничные крикуны продолжали бы свой ор – от этих евреев никогда нигде нет никакого покоя.

Второй вариант был немного дороже, но зато кардинальнее и спокойнее – овраг должен был быть засыпан, сравнен с землей, застроен. Тем более, что с послевоенным ростом городского населения Киеву, ой как, нужна была новая территория для строительства домов. А главное, при таком решении вопроса вообще не будет больше повода для споров, обсуждений, упреков. На нет, и суда нет.

После длительных заседаний, совещаний, обсуждений, рассмотрений на разных многочисленных специальных и общественных Комиссиях, Комитетах и Советах в конце концов именно этот второй вариант и был принят.

В то время в СССР на гидротехнических стройках широко применялся метод перемещения больших объемов земли не сухим способом с помощью землеройных экскаваторов и самосвалов, как раньше, а с помощью воды. Гидромеханизация с перекачкой разжиженного грунта (пульпы) земснарядами стала широко повсюду применяться. В том числе ее использовали и для «окончательного решения вопроса» Бабьего яра. Кроме простой земли, в него же сбросили и нашедшие, наконец-то, свое место глиняные отходы Петровских кирпичных заводов.

Так шла к своему логическому (с точки зрения коммунистических властей) завершению долгая и тяжелая, трагическая и скандальная жизнь киевского Бабьего яра.

В советском прошлом на (в?) Украине неоднократно происходили очередные «пробуждения национального самосознания», почти всегда сопровождавшиеся вспышками антисемитизма. Так было и в 60-х годах, когда на посту 1-го секретаря в Киеве стоял «национально ориентированный» комлидер П. Шелест. Пока ему в Москве не дали по шапке, он заставлял всех вести деловые разговоры только по-украински, а на госучреждениях повесил украинские названия.

Одновременно с этим задымились и головешки государственно-бытового антисемитизма, особенно в Западной Украине. Там на городских улицах можно было увидеть тротуарные бордюры с могендовидами – на них употребили могильные камни еврейских кладбищ. А в Черновцах крупнейшая в Восточной Европе синагога была окончательно переоборудована под кинотеатр. К этому же ряду антисемитских деяний относилась и засыпка (замыв) Бабьего яра.

Благодаря использованию мощных земснарядов к марту 1961 года этот овраг фактически уже исчез под широкими картами намыва. Но тут случилось нечто не предвиденное. Последовавшее в тот год за снежной зимой резкое весеннее потепление привело к обильному снеготаянию. Прошли и многодневные ливневые дожди. В результате к массе поступившей в овраг разжиженной земли-пульпы добавилось большое количество талой и дождевой воды. Вот тогда-то Бабий яр неожиданно, а, возможно, и заслуженно, постигла еще одна гигантская катастрофа.

Напор воды со стороны намыва превысил все допустимые нормы, ее уровень поднялся до самых крайних пределов. Давление на плотину-дамбу обвалования, до тех пор удерживавшей пульпу, стало критическим. В конце концов она потеряла прочность, прорвалась в нескольких местах, а потом совсем развалилась и рухнула.

Целая река земляной грязи, сметая все на своем пути, понеслась к жилому району Куреневка. По крутой спускавшейся вниз улице поплыли скамейки, бочки, садовые калитки. Некоторые обитатели домов, чтобы спастись, взбирались на крыши. Сколько человек погибло и было ранено никто не знает точно. Понадобилось несколько лет, чтобы восстановить все разрушенное.

Вот так сама земля восстала против новых преступлений теперь уже других фашистов, советских.

Последняя встреча Жени с Бабьим яром была односторонней. Он пришел на нее один, так как никакого Яра уже не было. Вместо него перед ним лежала равнинная плоскость, где росли вверх этажи блочных домов. Рядом пробегало новое шоссе, а еще подальше стояли вешки для разбивки городского стадиона. Женя прошел на одну из стройплощадок. Около экскаватора стояла группа людей, громко и возбужденно что-то обсуждавших. Он приблизился к ним и увидел грустную картину. Возле экскаваторного ковша в мокром каменистом грунте лежала похожая на вязанку дров кучка обугленных человеческих костей, скрученных колючей проволокой.

– Да, тяжело на это смотреть, – отходя в сторону, сказал высокий человек в строительной каске и, увидев женин недоуменный взгляд, добавил: – Это немцы перед отходом из Киева, чтобы следов не осталось, обливали трупы соляркой и сжигали.

Только в 1976 году под давлением общественности брежневские чиновники позволили в укромном уголке этой территории установить небольшой памятник. На каменной стеле была выбита странная надпись, гласящая, что она установлена на месте массового уничтожения немецко-фашистскими оккупантами в 1941-43 годах мирного населения и советских военнопленных.

И ни слова о том, что эти мирные жители были евреи…

Хорошо известно стихотворение Е. Евтушенко о Бабьем яре. Но об этой трагедии не менее пронзительные строфы еще до него и в противовес ему без широкой огласки написал И. Эренбург:

Эти стихи долго не публиковались так же, как в советское время практически было невозможно почитать и старый роман И. Эренбурга (1922 год), в котором его герой «Учитель» Хулио Хуренито задолго до Холокоста предсказывал:

«В недалеком будущем состоятся торжественные сеансы Уничтожения иудейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах. В программу войдут, кроме … традиционных погромов, … сожжение иудеев, закапывание их живьем в землю, опрыскивание полей иудейской кровью и новые приемы».

А на высказывание одним из своих учеников сомнения о невозможности в XX-м веке такой гнусности прозорливый Хуренито уверенно ответил:

«Напрасно ты думаешь, что это несовместимо. Очень скоро… ты убедишься в обратном. Двадцатый век окажется…веком, безо всяких моральных предрассудков».

* * *

Тема страданий еврейского народа в лихолетье 2-ой Мировой войны без всякого перерыва много десятилетий доходно эксплуатировалась мировой кино и теле-индустрией. С. Спилберг, Р. Полански, В. Херман, десятки других менее известных кинорежиссеров сделали хорошие деньги на Катастрофе европейских евреев.

Россия, повторяя Запад, тоже не пыльно пахала эту черноземную ниву. Взять, хотя бы, 2017 год, когда голубые экраны российских телевизоров посинели от сериала «Тяжелый песок», смастеренного «по мотивам романа А. Рыбакова». То, что эта полу-мыльная опера мало соответствовала первоисточнику, было вполне естественно, но то, какие идеи она проповедовала, вызывало справедливое недоумение.

По воле изготовившей этот телесериал кинокомпании «Риск» чисто еврейское черниговское местечко Сновск было превращено в многоликий вавилон евреев, немцев, украинцев, поляков, слившихся в смешанных браках и благолепии «сталинской дружбы народов». В ассимиляционном раже авторы даже заставили евреев в синагоге принять решение построить… православную церковь.

На самом же деле, никакой плавильный котел народов СССР, впрочем, как и во всех других империях прошлого, так и не образовался. «Новая общность людей» под названием «советский человек» не возникла (если не считать некоторых их общих черт, именуемых «совковыми»). Особенно характерно, что в том горячем насыщенном растворе-вареве именно евреи и не растворились. И это вопреки беспрецедентному на них давлению, перемешиванию и даже усердию самих евреев, особенно полукровок (об этом ниже).