Читать книгу Баронесса Z. Цикл «Отшельники». Том 2 - Геннадий Анатольевич Бурлаков, All Season Interceptor, Вадим Андреев - Страница 7

По рождению он был так близок к Солнцу, как не был никто в его селении. Эту уверенность со своим молоком передавала ему мать, которая родила его на границе ночи и зори высоко в горах. Роды начались раньше срока, когда она возвращалась домой от родителей и как раз была на перевале. А когда он стал подрастать, то отец стал брать его высоко в горы, ближе к светилу, первым услышавшему изданные им при рождении звуки в розовом свете новой зори.

Зорац-Карер (Զորաց Քարեր – камни воинов, каменное войско) или (Քարահունջ – поющие камни) – так переводилось его имя. Родители долго спорили об имени: камень или воин, – но к общему согласию так и не пришли. Потому пришли к компромиссу – камень и воин в одном лице. Родители так и звали его: мать, если в гневе, кричала Зорац, отец – Карер. Но в основном родители звали его Зора, друзья – Зор, девушки – Кремень. Никому никогда не было интересно ни значение его имени, ни то, что имя само диктовало в жизни сначала ребёнку, мальчику, потом юноше его последующий путь, возможно, судьбу.

Никто в их селении никогда не задумывался, может ли имя ребёнка определить его жизненный путь. Было слишком много других забот у этих молчаливых горцев и их многословных крикливых жён. Как-будто немногословие мужчин, как и гор, которые они так любили, компенсировали их женщины, которые так любили этих мужчин.

Когда ему было 6 лет дядя Гагик, – брат матери, – взял его на всё лето в горы пасти отару овец. Свобода, которая сопровождала мальчишку во всех отношениях, ограничивалась только тем, что он не мог побежать домой, к родителям. Да ещё вставать надо было рано, пока солнце не припекло, и овцы могли вволю полакомиться сочной травой. Спать по вечерам ему не хотелось вообще, но под длинные разговоры и рассказы дяди с напарником он невольно быстро приходил в сонное состояние, и его относили в постель из травы.

Было интересно смотреть из пещеры, когда шёл дождь. Мужчины все спали около входа в пещеру, куда на ночь загоняли овец, – чтобы овцы не попытались сбежать, а звери не рискнули войти. И когда шёл сильный дождь, никто из укрытия не выходил. Овцы ели припасённую траву, а мужчины оставались на своих ложах около костерка и вели бесконечно долгую беседу. А мальчик стоял или сидел около выхода и наблюдал за каплями и ручейками.

Небо в такой день было закрыто грязно-серым покровом из туч, иногда становящимся чёрным. Через него не могли пробиться лучи солнца. В расселинах гор в такие дни становилось почти темно. По небу плыли грязные обрывки облаков, словно грязная вата в мутной воде. А вода лилась с неба крупными каплями, омывая зелень и скалы. Дождь приносил прохладу и какой-то покой, от которого хотелось – нет не спать, – дремотно сидеть у входа и бесконечно смотреть перед собой наружу.

Но чаще всего погода была яркая, солнечная. Сочная трава зеленела на склонах, редкие деревца коряво тянулись к свету из расщелин. На таких деревьях редко вызревали крупные плоды, – им что-то мешало, – или недостаток влаги, или просто высота над уровнем океана. Но зато ягод было много, и они были большим подспорьем в рационе пацана. Он каждый день наедался их, что называется, «от пуза», вечно ходил с выкрашенными в разные цвета губами. Рубашки и штаны тёмных оттенков не всегда показывали оставленные на них следы ползания по траве и раздавленных ягод.

Можно было громко кричать, бегать по склонам, играть со сторожевыми собаками, тискать к груди маленьких ягнят, пить овечье молоко и лакомиться свежим овечьим сыром. Когда пастухи готовили шашлык, то ему доставались самые вкусные, как он считал, куски мяса. По губам на землю текли жир и сок этого мяса, он облизывал губы и руки, чего дома ему категорически не позволяли родители.

Дядя Гагик сделал ему из ствола какого-то дерева лук, а из веток того же дерева и перьев диких птиц стрелы с острыми наконечниками их заточенных обломков овечьих костей. Этот лук потом всегда хранился в пещере на постоянном стойбище пастухов, и каждый год, когда мальчик, а потом и юноша, приезжал к ним в гости, он находил его там и охотился на мелких птиц и грызунов. Иногда попадались какие-то зайцы, однажды он даже попал в лисицу. Постепенно благодаря этим упражнениям с луком оттачивался глазомер и точность движений рук.

Когда Зорацу было 7 лет, он впервые увидел море, куда приехал вместе с родителями. Своей спокойной в тот первый день голубизной морская поверхность сливалась по линии горизонта с таким же голубым небом, была на вид такая же ласковая и притягивающая, как небо над его горами. На другой день над морем начался шторм, и чёрно-серые оттенки волн напомнили ему серое небо в бурю над горами, а белая пена стала аналогом несущихся над горами рваными облаками.

И Зор полюбил море почти наравне с небом гор.

Учился он в большом городе около моря. Учёба давалась ему так же легко, как и стрельба из лука. Родственники, гордые его достижениями в учёбе, пророчили ему учёбу в институте и даже аспирантуре, – да и какие родители не хотят такого для своих детей? Мальчик же хотел после школы поступить в военное училище и стать кадровым офицером.

Не сказать, что разразившаяся война с близким и очень сильным соседом сказалась на укладе семьи, но теперь, когда он приехал на каникулы, мать и отец категорически настояли, чтобы он «отдыхал» всё лето в горах у дяди Гагика. Он не был против, т.к. все его сверстники разъезжались на лето по городам и по горным пастбищам, а девушки у него ещё не было. В домах почти никого не было. Да он и не страдал от этого. Ему было хорошо в горах с дядей, с овцами, с солнцем и небом. Он опять, как и в детстве, собирал ягоды, гонял и собирал в кучу овец с помощью сторожевых собак, которые узнавали и принимали его как родного. Стрельбу из лука давно уже дополнил тренировками стрельбы из отцовской винтовки и дядиного ружья. За все лето он только однажды собрался сходить домой за вином к какому-то празднику для дяди, и начал спускаться в долину к дому…

…и вдруг взрыв. Он был очень похож на взрыв атомной бомбы, только маленькой. Был "гриб", наподобие ядерного, очень сильная ударная волна, только светового излучения не было, как при атомном взрыве. Интересно, что воздух пошёл не от эпицентра взрыва, а наоборот, к эпицентру – потом ему рассказали знающие люди, что это было скорее всего вакуумное оружие. При взрыве такого заряда мгновенно разбрасываются аэрозольные частицы, и они поджигаются одновременно автоматически. Таким образом и создаётся безвоздушное пространство на большой территории, в которую, как в воронку затягивается все живое и неживое. Минут через 15 с неба на голову посыпалась сажа и копоть, а в воздухе долго стоял запах бензина и резинового клея. Но он не замечал этого – бежал по склону к дому, уже чувствуя, что бежит уже зря.

Двух соседей – парня и деда, нашёл сразу на площади в центре кишлака, который обстреляли этим новым оружием. Их тела были очень сильно изуродованы. В деревне не осталось ни одного целого дома – появилась пустыня с разбросанными обломками. Его родители, когда он их откопал из-под обломков дома, были мертвы. Их тела тоже были сильно изуродованы, и он узнал их только по одежде и медальонам, которыми, как он знал, они обменялись в день свадьбы. Зор не плакал, только сжимал губы.

После похорон он забрал свои оставшиеся неповреждёнными немногочисленные вещи и медальоны родителей в рюкзак и ушёл по горной тропе. Никому не ответил, куда он идёт. Просто пошёл навстречу солнцу с рюкзаком, отцовской винтовкой, луком и колчаном за плечами.