Читать книгу Три ада русских царей - Геннадий Азин-Соколов - Страница 7

Примерно так отзывались о Годунове и другие современники, оставившие свои письменные свидетельства эпохи.

Английский посол при дворе Грозного Еремей Боус: «благородный и честный дворянин некто Борис Федорович Году нов».

Другой английский посол, Джайлс Флетчер, в 1588 г. был в Москве с делами Англии от Елизаветы.

В 1591 г. в Лондоне вышла его книга «Of the Russe Common Wealth» («О государстве русском» 1906 г. СПб.).

Любая политика любого государства состоит из внешней и внутренней. Видимо, не приходится выделять, какая важнее – обе важны и существенны. Другое дело, всегда ли правительство или правители (государи) одинаково хорошо управляются и там, и там на благо своей Отчизны.

Во внешней политике Годунов в определенных направлениях следовал политике Грозного, проявляя хорошую преемственность. Я имею в виду расширение торговли с иностранными государствами и вообще развитие связей, в том числе и культурных.

Что касается европейских стран, то многие: и немцы (ганзейцы), и голландцы, и англичане, желали получить привилегии в пошлинах и других правах для торговли в городах России. В отношении Москвы к Литве и Швеции историки не усматривают личного участия Годунова.

* * *

Итак, 7 января 1598 г., спустя 7 лет после гибели младшего брата, почил в бозе царь Федор Иоаннович – в день рождества Христова, а именно в час ночи. И это дало толпе возможность говорить о божественности русского государя. И ей же – приписать раннюю смерть Федора I, отравленного якобы Годуновым. Впрочем, после смерти царевича Димитрия, а он был канонизирован, на Бориса Федоровича вешали всех собак.

На Руси был четкий обычай – великое княжение передавалось старшему в роде. В новой Руси, или Руси Московской, со времени Ивана III, прадеда скончавшегося царя Федора, этот обычай не поддерживался. Иван III заявил так: «Разве я не волен в своем внуке и в своих детях? Кому хочу, тому и дам княжество». Такое положение – а попросту самодурство – могло создавать крайне опасные для стабильности политической обстановки в государстве ситуации.

Слава Богу, до сих пор престолонаследование (а до закона еще очень далеко) проходило гладко и более-менее спокойно. И вот образовался случай, когда смерть царя, не имевшего потомства (его дочь Феодосия малолеткой скончалась в 1593 г.), поставила государство перед вопросом: Как быть? Что делать?

Царь Федор, устранявшийся от земных забот при жизни и почти все передававший в управлении государством своему шурину Борису Годунову, не оставил завещания и не решил вопроса, заданного ему патриархом и боярами.

По свидетельству летописца, умирающий государь тихим голосом блаженно ответил: «Во всем царстве и в вас волен Бог: как ему угодно, так и будет; и в царице моей Бог волен, как ей жить, и об этом у нас улажено».

Божий человек – Богу и доверил решать дела государственные, оставив потомкам право домысливать: как быть и решать?

И здесь мнения разделились. Патриарх Иов утверждал, что царь передал скипетр супруге – царице Ирине Федоровне (т. е. сестре Бориса Годунова).

В грамоте братьев Годуновых (Бориса и Федора) говорилось, что «после себя великий государь оставил свою благоверную великую государыню Ирину Федоровну во всех своих великих государствах».

Витиевато. Как это понять? Оставить на престоле и доверить ей управление? Но если вручен ей скипетр, значит и право дано?

Бояре, боясь междуцарствия, присягнуть хотели тут же царице, но Ирина Федоровна от престола отказалась и заявила свое желание постричься в монахини и уйти от мирской жизни в тихую обитель.

Патриарх и бояре били челом и просили (а значит ли, что и народ?), чтобы она осталась царицей, а право управления государством передала бы брату – Борису Годунову, как и было при царе. Т. е. все шло бы по-прежнему – в России не любят перемен, их боятся, потому что к хорошему, как показала практика, они не ведут.

Ходили на поклон к царице много раз и каждый раз получали отказ, а на девятый день по кончине мужа Ирина Федоровна удалилась в Новодевичий монастырь, где был произведен постриг, и не стало царицы Ирины, а появилась инокиня Александра.

Ирина Годунова

Но самое интересное, что в монастырь летят гонцы от разных князей и бояр к инокине Александре, которая остается для них царицей и должна принимать указы. Исходя из разбирательства дел, в которых участвует бывшая царица, ее указам следуют бояре и патриарх, хотя просматривается приоритет патриарха Иова, ему принадлежит первый голос. В те времена светская и церковная власти настолько переплетались, что в этом нет ничего удивительного.

Нет ничего удивительного и в том, что патриарх Иов, практически возведенный Годуновым на вершину церковной иерархии, высказывается в пользу правления Годунова.

В пользу Годунова говорило его прошлое – близость к царю Ивану Грозному, настоящее – умелое правление во времена регентства при царе Федоре, его известность в других странах, с которыми Россия находилась в состоянии мира или войны.

Когда Ирина Годунова ушла в монастырь и дьяк Василий Щелканов вышел к собравшемуся в Кремле народу, он предложил присягнуть Боярской Думе.

Ответ народный был четким и единодушным: «Незнаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу».

Думный дьяк еще раз объявил, что царица в монастыре, и вот здесь впервые раздались голоса: «Да здравствует Борис Федорович!»

Годунов не мог слышать этот бальзам на душу и поликовать внутренне: «Наконец-то дождался он своего часа!»

Борис Федорович в это время сопровождал свою сестру в монастырь и находился при ней. Поэтому патриарх со своим синклитом, бояре и часть народной толпы направились в Новодевичий монастырь просить царицу благословить брата на принятие царского престола. Просили и самого Годунова принять царство и править далее мудро и милосердно.

Борис Федорович не то искренне, не то потому, что был, как и Иван Грозный, великий игрок, отвечал: «Мне тогда и на ум не приходило о царстве; как мне помыслить на такую высоту, на престол такого великого государя, моего пресветлого царя?» И далее красивые слова о том, что он удалился молиться за беспорочную душу царя Федора Иоанновича, а о делах помышлять надобно святейшему патриарху и боярам. Ну, а если он пригодится где, то он готов и силы отдать, и кровь пролить за свое государство.

Лукавил, конечно, Годунов, играл, но корректно, красиво и просил отложить дело в тайных личных совещаниях с патриархом до 40 дня по кончине царя, когда съедутся в Москву многие духовные лица, которые на Соборах бывают, бояре и князья, царские и другие служивые люди.

Иностранцы – современники событий, указывают на то, что Борис Годунов вообще требовал созвать государственные чины от каждого города (по 8 или 10 человек), чтобы таким образом всенародно решить, кого возвести на престол. Что-то типа Новгородского вече…

Трудно утверждать со стопроцентной уверенностью, но дыма без огня не бывает, а слухами земля полнится, и не все из них пустые и неправильные. Говорят также, что царица встречалась тайно со стрелецкими сотниками и пятидесятниками и обещаниями (посулами) и деньгами склоняла их на сторону Бориса. Ну что же, где выборы, там используются разные технологии – не чужды им были и в конце XVI века. На кону стояла большая ставка – российский престол. Да и сам Годунов согласно молве и летописям приобретал сторонников благодаря «агитаторам», разосланным по городам и весям (в основном монахов – им больше доверяли) России.

По прошествии 40 дней, когда отслужили все положенные по православному обычаю панихиды по усопшему царю Федору Иоанновичу – 17 февраля 1598 г., в пятницу перед масленичной неделей в Москве собрали Собор. Его открыл патриарх Московский и всея Руси Иов речью, которая была на две трети посвящена заботам государственным, объяснил всю предшествовавшую Собору ситуацию, для чего и собраны были люди выборные, чтобы совет дать, кому на престоле государем быть.

И не дожидаясь мнения собравшихся, патриарх выходит с предложением от своего имени, духовенства и части бояр и служилых людей: «Кроме Бориса Федоровича иного государя не искать и не хотеть (помните времена, когда Политбюро рекомендовало – так было в советский коммунистический период. – Прим. авт.)».

В субботу 18 и воскресенье 19 февраля в Успенском соборе служили молебен и просили Господа даровать православному христианству русскому государя Бориса Федоровича.

Земский собор

В понедельник 20 февраля началась Масленица, и после очередного молебна отправилось собрание во главе с патриархом в Новодевичий монастырь к Годунову, чтобы согласился он на царствие в России.

Увы! Получили отказ. Крепка была вера у Годунова, сила характера или уж очень верил в свою звезду или хорошо знал русский народ, который еще раз придет поклониться… А ведь так и произошло.

21 февраля, во вторник, двинулся вновь крестный ход в Новодевичий, присоединились к нему и другие люди, и жены просителей, и дети.

У стен монастыря произошла сцена, которую описали только историки, а не писатели и живописцы. Сцена удивительная и по пафосу, драматизму и театральности, хотя и очень естественная для страны, в которой вера христианская порой играет такую роль, которую никогда не поймут на Западе. Мы и сами не можем понять, чем движимы в такие моменты массового безумства, а вернее отрешенности от земных реалий, обращенности (погруженности) в такие омуты душевного состояния, которое на самом деле описать или представить сложновато и большому писателю. Для этого нужно быть русским, православным и участвовать в массовом религиозном действе…[3]

Вот как описывает сцену у Новодевичьего монастыря известный историк С. М. Соловьев: «…К нему навстречу (т. е. навстречу крестному ходу. – Авт.) вынесли при звоне колоколов икону Смоленской Богородицы, за иконою вышел Году нов. Подошед к иконе Владимирской Богородицы, он громко возопил со слезами: «О, милосердная царица! Зачем такой подвиг сотворила, чудотворный свой образ воздвигла с честными крестами и со множеством других образов? Пречистая Богородица, помолись о мне и помилуй мя!» Долго лежал он перед образом и омочал землю слезами, потом приложился к другим иконам, подошел к патриарху и сказал ему: «Святейший отец и государь мой Иов-патриарх! Зачем ты чудотворные иконы и честные кресты воздвигнул и такой многотрудный подвиг сотворил?» Патриарх отвечал ему, обливаясь слезами: «Не я этот подвиг сотворил, то пречистая Богородица с своим предвечным младенцем и великими чудотворцами возлюбила тебя, изволила прийти и святую волю сына своего на тебе исполнить. Устыдись пришествия ее, повинись воле божией и ослушанием не наведи на себя праведного гнева господня». Году нов отвечал одними слезами. После этого Иов пошел в церковь, Году нов к сестре в келью, а бояре и весь народ вошли в монастырь, которые же не поместились в монастыре, те все стояли около ограды».

Неужели, прочитав эту сцену, описанную Соловьевым с большим художественным даром, можно подумать, что она срежиссирована? Неужто все так талантливо могли сыграть? А если поверить в ее истинность, то никак нельзя отказать в величии такому народу. Это яркое проявление высокой духовности. Ну да оставим наши комментарии и вернемся в Новодевичий монастырь.

…После отслуженной обедни патриарх с духовенством в священных одеждах с крестом и образами пошли в келью к царице и били ей челом со слезами, стоя на коленах, просили ее благословить Бориса Федоровича на царство.

«А дворяне, приказные люди, – пишет Соловьев, – гости и весь народ, стоя у кельи по всему монастырю и около монастыря, упали на землю и долго с плачем и рыданием вопили: «Благочестивая царица! Помилосердуй о нас, пощади, благослови и дай нам на царство брата своего Бориса Федоровича!»

Царица долго была в недоумении, наконец заплакала и сказала: «Ради Бога, пречистой Богородицы и великих чудотворцев, ради воздвигнутия чудотворных образов, ради вашего подвига, многого вопля, рыдательного гласа и неутешного стенания даю вам своего единокровного брата, да будет вам государем царем». Годунов с тяжелым вздохом и со слезами сказал: «Это ли угодно твоему человеколюбию, владыко! И тебе, моей великой государыне, что такое великое бремя на меня возложила и предаешь меня на такой превысочайший царский престол, о котором и на разуме у меня не было? Бог свидетель и ты, великая государыня, что в мыслях у меня того никогда не было, я всегда при тебе хочу быть и святое пресветлое равноангельское лицо твое видеть».

Александра отвечала ему: «Против воли божией кто может стоять? И ты бы безо всякого прекословия, повинуясь воле божией, был всему православному христианству государем».

Тогда Годунов сказал: «Буди святая твоя воля, господи». Патриарх и все присутствовавшие пали на землю, воссылая благодарение Богу, после чего отправились в церковь, где Иов благословил Бориса на все великие государства Российского царствия.

Соловьев С. М. не берет на себя авторство этих строк, он сообщает: «Так говорится об избрании Году нова в акте официальном, утвержденной грамоте об этом избрании, составленной уже в августе 1598 г.».

Ну, и талантливые же клерки были у нас в XVI веке – такие высокохудожественные документы составляли…

Если же судить по неофициальным документам – всенародное избрание происходило не совсем так пафосно и красиво, как живописуется в утвержденной грамоте. Сохранилось предание, что «народ неволею был пригнан приставами» к Новодевичьему монастырю.

А как же слезы? Слезы заменяли слюни, которыми якобы мочили глаза. Короче говоря, театральное действо все же-таки было, хотя и наговоров на Годунова столько было, что лишний комок грязи бросить в него – это было нормальное явление.

Итак, 26 февраля на широкую Масленицу царь Борис I торжественно въехал в Москву, присутствовал на молебне в Успенском соборе, а потом принимал поздравления. Потом ходил по кремлевским соборам: Архангельский, Благовещенский и всюду просил молиться за него. Потом поехал к сестрице в Новодевичий монастырь, а по возвращении уединился с патриархом. Простившись с ним и духовенством, на Великий пост отправился в Новодевичий монастырь.

Итак, свершилось! Он стал царем всея Руси. Свершилось то, о чем он безусловно мечтал: искусный дипломат говорит одно, думает другое, делает третье. Годунов делал движение к престолу искусно, осторожно, корректно, но целеустремленно и твердо. Впереди 40 дней раздумий и отдыха от распрей, внутренней и внешней борьбы и пугающая махина власти, всевластия. Это трудно понять, это можно только пережить. Недаром в народе говорят, что самое серьезное испытание – это испытание властью. Далеко не все проходят это испытание с честью. Очень крепка должна быть сила воли, характера, чтобы из самодержца не превратиться в самодура, как бывало у Ивана IV, а потом и у Петра I. У А. В. Суворова есть хорошая фраза: «Строгость от прихоти есть тиранство».

Очень трудно судить по прошествии пяти веков, с вершин совершенно другой культуры и демократии о своих предшественниках, тем более правителях, да еще в царском ранге. Летописных портретов и характеристик, т. е. прямых свидетельств современников, остались крохи. Да и они судили обо всем глядя со своей колокольни. А мы судим глядя со своей. А они очень разные, эти колокольни.

Вот ведь и все историки XIX века и XX столетия ссылаются, как правило, на исследования трех человек: Карамзина, Соловьева, Ключевского. Карамзин – официальный историограф, проделавший, безусловно, колоссальный труд и давший нам возможность иметь представление о прошлом государстве, которое исторически является нашей Родиной. Он первый, остальные цитируют его.

Наверное, права мадам Stael (г-жа де Сталь), сказавшая: «История почти всегда приписывает отдельным личностям, а также правительствам, больше комбинаций, чем у них на самом деле было». А другой француз (историк), Марк Блок, полагает так: «В оценках прошлого мы часто очень скованы; кто знает, может быть, мы судим о нем по совершенно второстепенным, случайно уцелевшим сочинениям, в то время как рядом были другие, более ценные…»

Нет смысла спорить с обоими публицистами: оба правы, хотя и отчасти. Можно добавить к этому, что мы всегда добавляем к оценке летописца, историка, исследователя свою оценку, свой взгляд, свое толкование событий и тем даем пищу для новых рассуждений и осмыслений.

Подтверждение мыслей, высказанных французом Блоком, мы находим у нашего знаменитого историка В. О. Ключевского в его статье «Юбилей общества истории древностей российских»[4], в которой мы встречаемся с любопытными попытками либо приукрасить историю, так сказать причесать, либо вообще устранить из нее некоторые нежелательные свидетельства.

Указом от 3 ноября 1657 г. царь Алексей Михайлович (вошедший в нашу историю под кличкой «Тишайший») повелел учредить «Записной приказ». Для чего создавалось новое учреждение? Каковыми подразумевались его функции? А функции предназначались наиважнейшие: «Записывать степени и грани царственные с великого государя Федора Иоанновича».

Значит, после так называемой Степенной книги, которую вели при Иване IV, история нашего государства прерывалась? Нет, конечно, известен «Временник» дьяка Ивана Тимофеева, который начинал его в период опричнины, а заканчивал временами Бориса Годунова.

Келарь Авраамий Палицын оставил свои записки о Смутном времени.

Но любопытно, что достать эти памятники истории дьяку Кудрявцеву, который возглавил новый Приказ не удалось за два года службы. Он обращался в другие Приказы, изучал случайные Хронографы и другие рукописи. Однако к моменту передачи дел преемнику в Приказе не имелось даже Семейной книги времен Иоанна Грозного (а всего-то прошло 80 лет). Сметливый Кудрявцев – дьяк – так и не увеличил собрание важных исторических документов, хотя и пытался искать Степенные и летописные книги в архиерейских домах и монастырях.

Это что, неумение работать с архивами? Неудачи? Или просто история не готова была выдавать свои тайны и не пускала в них официальных историографов царя?

Ведь судя по грамоте, в которой излагалось пришествие во власть Бориса Годунова, были на Руси едкоталантливые писатели, были и правдивые летописцы.

* * *

Однако вернемся в Москву 1598 г., к ушедшему на богомолье в Новодевичий монастырь новоизбранному царю Борису Годунову.

Что, так спокойно было на Руси в это время, что царь на 40 дней мог оставить государственные дела? Или так доверял своим служилым[5] людям?

Пожалуй, положение было более-менее спокойное, т. е. угроз ждать с севера не приходилось. Шведская война закончилась 5 лет назад, три года уж как Тявзинский мир подписан. Поляки приутихли. Да и кто зимой вел тогда войну?

А вот с юга могли пожаловать татары. Давно, 7 лет они не совершали серьезных вылазок на южные земли России.

И 1 апреля 1598 г. пришла худая весть о том, что крымский хан Казы-Гирей свою орду собрал, да и турецкие полки к нему присоединились, хотят на Русь идти.

Разведчики рано известили о готовящемся выступлении, а потому русские могли неторопливо собрать свою рать (а по некоторым данным она достигала 500 000 человек). Вначале, мол, государь сам выехал из Москвы к войску и устроил свой штаб в Серпухове.

Не то и ханские тайные люди выведали, что новый русский царь готов оказался к отпору и сражению, не то не захотели никчемного кровопролития восточные правители, но фактом было явление мирных послов в Серпухове.

Годунов разыграл и здесь спектакль со стрельбой, чтобы произвести грозное впечатление от своего войска.

Этот своеобразный смотр войска и игра в военные учения сыграли свою роль – послы были напуганы и, явившись перед царем, не знали, чего от него ждать.

Годунов был щедр, одарил послов подарками и богатые дары отправил хану. Лучше некий убыток казне, чем разорение стране – дипломатия.

И вернулся в Москву торжественно, как въезжают победители. Его встретило множество народа и духовенство во главе с патриархом, который благодарил царя за избавление христиан от кровопролития и плена.

Только 1 сентября, в праздник Нового года, Борис Федорович венчался на царство. И вот здесь были произнесены слова, которые, видимо, сами вырываются из уст людей, дорвавшихся до власти: «Бог свидетель, что не будет в моем царстве бедного человека! – и, потирая ворот рубашки своей, изрек, – и эту последнюю рубашку разделю со всеми».

Это сказал Борис I. Много лет спустя Борис II уже в постсоветской России пообещает, что он ляжет на рельсы, если ухудшит благосостояние людей. История…

Первый не сумел сделать всех богатыми, второй – ухудшил положение больше чем половины населения. Бойся обещаний царевых.

Все-таки права народная молва: «Испытание властью – тяжкое (и суровое) испытание». Борис Годунов оказался среди тех, кто не выдержал его. А назовите мне того, кто выдержал.

Сказался, видимо, в первую очередь комплекс неполноценности. Какой? А тот, что он не был династическим царем. Он был боярином, причем боярином второго поколения – не из родовитых русских бояр, а из пришлых служивых людей.

Пока он был вторым – после подлинного государя Федора Иоанновича, – все было на месте. Я не имею в виду гены, гены, наверное, у Бориса были более здоровыми и дали расцвет уму и способностям, а также перешли к детям. Нет. Разговор идет о нравственно-психологическом состоянии (имидже, если хотите). Каким бы авторитетом и властью не обладал Борис Годунов при царе Иване, царе Федоре – он был один из, он был второй. А тут стал первым и единственным.

Пушкин правильно передает это состояние: «Достиг я высшей власти…», и переживает всю трагедию этого положения; «Ему неспокойно…».

Ни в коей мере я не претендую «нарисовать» нравственно-психологический портрет Бориса Годунова – слишком мало мы о нем знаем, хотя написано о нем много.

Нет, я пытаюсь представить, как тонкий, пусть изворотливый, умный, корректный человек постепенно деградировал в недоверчивого, боящегося, подозрительного человека, который славословие в свою честь довел до совершенства (брежневские времена – это лишь жалкое повторение, слепок с эпохи Бориса Годунова). А может, это в природе царей заложено – лесть ласкает самолюбие и дает дополнительную энергию на дела? Или это вообще в русскую (или просто человеческую) натуру заложено – льстить вышестоящим (для своего благополучия), а высшим принимать лесть от своих холопов и считать ее правдой жизни, а видно, и отмечать людей, преуспевающих в искусной лжи. Как ни говори, а тоже искусство.

Как бы то ни было, терзался царь Борис I многими сомнениями и не хватало ему династического чувства править государством по-царски.

Вспомним вариант: из грязи в князи? Далеко не во всем – да и не совсем, чтобы нет.

Конечно, историки и писатели, как бы ни хотели быть объективными, субъективны в оценке деятеля, эпохи и поступков. И в этом есть прелесть – человек проявляется в этом, в том, на что обращает внимание.

Но ведь и летописец субъективен, он записывает то и так, как ему кажется, как он считает нужным. В летописной записи присутствует его мнение, его оценка.

Возвысившись при Иване IV, Борис Годунов не был замешан в опричнине, если не считать, что был женат на дочери главного опричника Григория Лукьяновича Бельского, известного в популярной истории как Малюта Скуратов.

Увы! Мы ничего почти не знаем о жене Бориса Годунова – дочери Малюты Скуратова – в этот жестокий период правления Ивана, получившего прозвище Грозного. Мы встречаемся с Марией Григорьевной в художественных произведениях XIX столетия в пьесах А. К. Толстого. В знаменитой трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» жена царя упоминается… среди трупов в возгласе Масальского в заключительной сцене: «Народ! Мария Годунова и сын Федор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы».

(Не знаю, почему здесь не исправлено ни Пушкиным, ни кем – мертвые тела, ибо это не по-русски – «мертвый труп» – или просто труп, или мертвец, или мертвое тело.)

Нет никаких ремарок о ней у С. М. Соловьева, кроме летописных сносок типа: «молилиза государыню, или просили…».

Ни ее отношение к мужу, к детям, к царскому престолу – ничего, просто тень Бориса Годунова. А ведь они прожили в браке 33 года – срок немалый. Зато о детях нам известно довольно много: о сыне Федоре, убитом в 1605 г. по приказанию Лжедмитрия I, и дочери Ксении, по его же приказу оставленной в живых, но обесчещенной им. Но это особый разговор. Во-первых, они в делах отца не принимали активного участия, а только готовились. А во-вторых, самостоятельных шагов у царя Федора Борисовича не было. А Ксения после гибели отца и брата провела остаток жизни в монастырях (после семимесячного пребывания в наложницах Лжедмитрия I).

Чем же знаменательно правление Бориса Годунова, пообещавшего народу безбедную жизнь?