Читать книгу Сибирские рассказы - Геннадий Гончаров - Страница 5

Шёл 1929 год. Местные комсомольцы во главе с Варей-пролетаркой (так прозвали эту девушку), исполняя богохульные призывы властей и прикрываемые чекистами, приступили к разграблению храма Петра и Павла.

Выносилось, грузилось на подводы и увозилось куда-то ценное имущество, чудом оставшееся после первых изъятий в 1922 году. Что невозможно было вывезти, сжигалось в полыхавшем костре. Ненасытное пламя пожирало церковное облачение, книги и деревянные иконы.

Стоявшая вокруг толпа тупо молчала с угрюмым видом и лишь тогда, когда с колокольни был сброшен колокол, люди отшатнулись, исторгнув вопль отчаяния и ужаса. По земле прошла мелкая дрожь, и колокол издал звук, похожий на стон. Варя прибаутками подбадривала изумлённых замешкавшихся соратников и, слегка пнув по колоколу, воскликнула:

– Товарищ Ленин сказал, что религия – это опиум для народа. Долой религию!.. Долой монахов и попов!.. Да здравствуют мировая революция и всеобщее счастье! Смерть врагам революции!

К ночи храм опустел, костёр прогорел, толпа разбрелась.

И только юродивая нищенка рылась в золе, выгребая оплавленные кусочки металла и стекла и прижимая их к груди. Время от времени она посылала кому-то проклятья, устремив в бездонное небо костлявую руку. Храм для неё был единственным пристанищем и возможностью кормиться. Теперь же всего этого она лишилась по воле одурманенных властью безбожников.

Колокол лежал на земле несколько недель, и по ночам около него собирались те, кто ещё не утратил Совесть и Веру, и припадали лбами и ладонями к холодному металлу. Многим казалось, что от колокола исходит таинственное сияние и слышатся странные звуки, словно кто-то невидимый шепчет молитвы, замаливая грехи сошедшего с ума общества.

Среди них была и мать рассказчицы, истинная христианка-католичка. Исправно по вечерам (а иногда и ранним утром) она, стоя на коленях перед колоколом, произносила молитвы на латыни и по-польски, вымаливая прощение и милость для своей семьи с пятнадцатью детьми.

А на Варю-пролетарку вскоре навалилась неизвестная болезнь, и в дополнение разбил паралич. Почерневшая и дурно пахнущая, со взором одержимой, корчась в муках, она лежала на кровати и умоляла судьбу послать ей смерть. Но Смерть не спешила накрыть её своим покрывалом, вынуждая в полной мере испытать адские муки.

Через месяц колокол стали грузить на машину, чтобы увезти на станцию и отправить на переплавку, поскольку начинающаяся индустриализация, помимо всего прочего, нуждалась в цветном металле.

По покатым брёвнам десяток подвыпивших мужиков с помощью верёвок и под крики: «А ну давай, поднавались! И-эх, пошёл, родимый! Пошё-о-ол!» – оторвали его от земли. Колокол, медленно поворачиваясь, постепенно подвигался к платформе, но неожиданно сорвался и под матерные крики грузчиков упал на землю со звуком, напоминающим стон раненого зверя.

Одновременно с крыши храма слетела стая ворон и с карканьем закружилась над колоколом, привлекая всё новых и новых птиц не только с посёлка, но и с окрестностей. Вскоре эта стая превратилась в тучу, которая то спиралью взвинчивалась в небо, то, как гигантское колесо, кружило над храмом. Крики вороньей стаи перекрывали лай собак, ржание лошадей, голоса людей и даже паровозные гудки на станции.

И в это же самое время Варя-пролетарка, потерявшая до того голос и лежавшая неподвижно, вдруг дико закричала, стала сучить ногами и руками, корчась в страшных муках. Глаза её вылезли из орбит, на губах показалась жёлтая пена, а из кишечника и мочевого пузыря поплыло содержимое. Её престарелая бабушка достала из тайника спрятанную там икону Божьей Матери и поднесла к губам Вари со словами: «Покайся и поцелуй!». Та промычала что-то нечленораздельное, коснулась губами иконы и, перестав корчиться, тут же испустила дух.

И странное дело… Вороны вмиг успокоились: одни мелкими стаями разлетелись по окрестностям, а другие расселись на храме и близлежащих домах.

А колокол со второй попытки удачно втащили на грузовик и отвезли на станцию.