Читать книгу Обрывок реки - Геннадий Гор - Страница 12

Вот Тайная вечеря.

На месте Иисуса Христа – поп. На месте двенадцати учеников – двенадцать его учеников. Каждый на своем месте. Все, кроме Иуды. Эта Тайная вечеря построена на опыте Тайной вечери Иисуса Христа, и потому здесь нет Иуды. На месте Иуды сидит сын попа. Маленькая разница, делающая попа похожим одновременно на Иисуса Христа и на Бога Отца, не так существенна!

Эта Тайная вечеря устроена по образу и подобию Тайной вечери Иисуса Христа и Леонардо да Винчи. Все художники, изображавшие Тайную вечерю до Леонардо и после Леонардо, отброшены. И за основу взят Леонардо. Так угодно попу, следовательно, так угодно Богу. Всё, как у Леонардо, – длинный стол. Учитель сидит на том месте, а не на другом. Ученики сидят так-то и так-то, а не так-то и так-то. Стена такая-то и такая-то, а не такая-то и такая-то. Лица всех такие-то, а не другие. Предметы такие, пища такая, а не другая. И на всем вместо пыли лежит святость. Святость, как бороды, растет из их лиц. Святость заменяет стены и воздух. Все дышат святостью, смеются святостью. Только скамьи остаются скамьями, потому что святость существует вовсе не для того, чтобы на ней сидели. И поп, как Иисус Христос, конечно, творит чудеса. Он приносит ведро воды, разливает ее в чашки. Все пьют, и что же – вода оказывается не вода, а водка.

– Как же вы сделали такой фокус? – спрашивают ученики. – Мы и в цирке этого не видели.

– Очень просто, – скромно говорит поп, – всякий школьник может сделать то ж. Достаточно знать грамоте. Чем вода отличается от водки? Водка отличается от воды тем, что в водке есть буква «ка», а в воде нет буквы «ка». Добавьте к воде букву «ка», и получится водка. Но, конечно, кроме этого нужна и святость. Святыми руками можно сделать всё.

И все смотрят на свои руки: святые ли?

Но вот говорит сын, он упрекает отца:

– На Тайной вечере не было этого чуда. Оно было совершено Иисусом Христом на Кане Галилейской. Нужно быть точным и придерживаться того, что было на Тайной вечере. Не пить водку, а пить воду.

Но все обрушиваются на него. Петр говорит:

– Какой же вечер без водки.

– Водка определяет вечер, – подсказывает Лука. Он интеллигентен и потому говорит так.

Симон стучит кулаком.

– Не пьешь сам, – кричит он, – так не мешай другим. Здесь тебе не партячейка.

«Но нет худа без добра, – думает сын попа, – пусть пьют водку. Напьются и будут лежать. Где же видано, чтобы древние иудеи сидели за столом. Они лежали. Нужна историческая точность».

Между тем историческая точность осуществляется. Вечер и темнота – союзники всякой иллюзии. Недаром романтики любили описывать и писать вечер. Вечером и в темноте можно увидеть все, что захочешь. Вечером и в темноте можно принять ель за озеро, море за курицу, птицу за попа, попа за Иисуса Христа, а двенадцать кулаков за двенадцать его учеников.

Но Иисус Христос неизвестно существовал или не существовал. Скорее всего, не существовал. А поп существует. Он – вот. Следовательно, он достовернее, чем Иисус Христос. А двенадцать кулаков – они вот. Они хотят называться апостолами и пусть называются апостолами. Автор – как бог. Он может сделать все, что захочет, и не сделать ничего. Но за него делает темнота. Она закрывает то, что нужно закрыть, и показывает то, что нужно показать. Кулацкие рубахи превращаются в иудейские хитоны, лица кулаков в лица апостолов. А поп давно похож на Христа, он даже днем похож на Христа, следовательно, темноте нужно только не мешать, и Иисус Христос будет Иисусом Христом, и темнота не мешает.

Темнота заменяет Леонардо. Она действует, как Леонардо. Кажется, что Леонардо и темнота, да простят мне читатели, это одно лицо. Леонардо – это темнота. Темнота – это Леонардо.

Вот поп ломает хлеб своими руками, как Иисус Христос, руками Иисуса Христа. Вот он молится, как молился Иисус Христос, и говорит, как говорил бы Иисус Христос, если бы он говорил.

Но его прерывает апостол Петр.

– Прихожу я к себе домой, – говорит Петр Петухов, – и вижу, дом открыт. Амбары открыты, лошади и коровы открыты, овцы и свиньи открыты. Казалось, что открыт был воздух в моем дворе, открыты деревья в моем саду, трава на земле, птицы в воздухе. «Я кулак, – подумал я, – или я уже не кулак?» Я вошел в дом, и дом меня встретил молчанием. В моем доме не было целого, были частности. Печка отдельно от стены и полувисит, как пальто гостя. Стол уже не прибит к полу, а стоит отдельно, как проданный. Стулья уже не растут из полу, как деревья, сундуки уже не вбиты в стены, а напоминают птицу, которая вот-вот улетит. Предметы на столе – самовар, чашки, ложки – уже не составляют одно целое со столом. Иконы висят отдельно от стены. Даже сор лежал не на полу, а как-то отдельно от пола, точно он не лежал, а летал. И, войдя в дом и сев на стул, я не стал частью дома, как бревно частью стены. Я не слился с окружающими меня предметами. Я налил себе в стакан чаю и при этом подумал. «Я пью не чай», – подумал я. Потом я вышел на двор, и что же – двор представлял уже не одно целое, амбары больше не соединялись с заборами, заборы с садом, сад с домом, дом с воротами, ворота с хлевом и конюшней, конюшня с амбарами. И все это стояло не на моей земле, принадлежало не мне. Трава принадлежала не мне. Дрова принадлежали не мне, даже птицы, которые летели над моей головой, принадлежали не мне. Я вошел в хлев, там овцы уже не сочетались с сеном, телята в телятнике не сочетались с навозом, навоз не сочетался с постройками, постройки не сочетались со мной. Они представляли уже не одно целое со мной, они были уже не как руки и ноги, а отделимы, как костыли, их не нужно было отрубать или резать, их можно было снять с меня, как сапоги. Лошади и коровы уже не составляли одно целое, они уже не были принадлежностью, частью моего тела, моими мыслями, частью меня самого. «Дом и я, мы живем отдельно», – подумал я. «Мы живем отдельно», – мычали коровы. «Мы живем отдельно», – ржали лошади, блеяли бараны. «Мы живем отдельно», – хрюкали свиньи, лаяли собаки, чирикали птицы. «Мы отдельно. Мы отдельно». И вот двор и вот огород не живет со мной одной жизнью, не дышит одной грудью. Я уже не сад, в котором растут постройки, амбары и конюшни, я уже не огород, в котором цветут козы и лошади, бараны и коровы. Все уже не мое, думаю я. Я иду, и двор, и дом уже не идут вместе со мной. Потому что я, двор и дом уже не одно целое. Я подхожу к зеркалу и отражаюсь во весь рост. Вот нога, вот рука, вот живот, вот голова, но я уже не един. Меня уже нет. Есть туловище, есть руки, есть ноги, есть голова, есть живот. Живот отдельно от головы, голова отдельно от рук, руки отдельно от ног. Все они живут самостоятельной жизнью. Я уже вижу не себя, а свою голову, свой живот, свои руки и свои ноги. А может быть, они уже не мои. Не моя голова, не мой живот, не мои руки, не мои ноги. «Это не я, – думаю я. – Я не я».

– В таком случае и я не я! – воскликнул апостол Лука, тот самый кулак Лука.

– И я не я! – воскликнул третий кулак.

– Мы не мы, – сказали кулаки.

– Да, вы не вы, – подтвердил поп, – а вот я есть я.

– Если мы не мы, – сказали кулаки, – то и вы не вы.

– Нет, я есть я.

– Как же так?

– Очень просто. Я как Иисус Христос. Я как Иисус Христос, – говорит поп, – мы за социализм.

– Но социализм есть коммунизм, – спрашивают его ученики, – следовательно, вы за коммунизм?

– Да, я за коммунизм, – говорит поп. – Иисус Христос тоже был за коммунизм.

– Вы что-то путаете, – говорят двенадцать кулаков, двенадцать его учеников, – если Иисус Христос был бы за коммунизм, значит, мы были бы против Иисуса Христа. Но мы за Иисуса Христа, следовательно, он не за коммунизм.

– Коммунизм коммунизму рознь, – говорит поп. – Есть коммунизм христианский и есть коммунизм антихристианский. Теперь коммуны и колхозы, а раньше монастыри. Какая между ними разница? А разница между ними та, что монастыри были угодны Богу, а коммуны не угодны Богу. Вот какая между ними разница.

– Вы подробнее, батя, – говорят двенадцать учеников. – Чтобы было понятнее, батя.

– И сказано, – говорит поп, – что явится Антихрист и будет он подобен Богу нашему Иисусу Христу. И что же мы видим? Действия Антихриста подобны действию Христа. Последователи Христа создавали монастыри, последователи антихриста создают колхозы. И те и другие построены на одинаковых экономических устоях. Но какая разница между ними, это вам самим известно. Последователи Христа создавали храмы, последователи антихриста создают клубы. Последователи Христа собирали вокруг себя верующих, последователи антихриста собирают вокруг себя неверующих.

– Но я слежу за мировыми событиями внимательными глазами, – говорит Лука, – я читаю газеты. И что же я вижу? Я не знаю, кому подражают коммунисты, но я вижу, кому подражают фашисты. Фашисты подражают коммунистам. Они организуют ячейки по образу и подобию коммунистов. Вся их борьба направлена против коммунистов и рабочих, но организационная система у них такая же, как у коммунистов. Разрешите мои сомнения, святой отец, ответьте на мой вопрос: кто же фашисты, последователи ли они антихриста или христиане, как и мы?

– Я тебе отвечу, сын мой, – говорит поп. – Лучше всего бороться с врагом оружием врага. Фашисты, то есть христиане, борются с антихристом и его идеями его же методом, взяв за основу его организационный принцип. Поняли, братья мои?

– Поняли, – ответили двенадцать кулаков, как один кулак.

– Следовательно, и нам так же нужно бороться? – спрашивают кулаки.

– И нам нужно бороться их же оружием. Они организовали колхоз. И мы организуем колхоз. Но их колхоз неугоден богу. А наш колхоз будет угоден богу. Он будет как монастырь. То есть официально он будет колхоз, а неофициально монастырь.

– Вот тоже выдумал, – говорят двенадцать кулаков, – кто захочет быть монахом? Тащи назад.

– Мы не монахи, – говорят кулаки.

– А кто же вы? – спрашивает поп.

– Мы кулаки, – говорят кулаки.

Только сын попа сидит и молчит, потому что молчание – это знак согласия. «Вы кулаки, – думает он, – какие же вы апостолы. И Тайная вечеря – не Тайная вечеря, а кулацкое собрание».

И в самом деле это кулацкое собрание. Водка стоит на столе в форме графина и в форме бутылок. Но самогон, тот проще, он стоит в форме ведра. Кулацкая закуска – это не пища ума и здоровья, это не пища работы, это пища хитрости и удовольствия, и прежде всего спутник вина, проводник водки. И вот на столе лежит свинина, ничего, кроме свинины. Свинина в виде колбасы; свинина в виде сосисок, свинина в виде окорока, свинина в виде свинины. И наконец, поросенок с хреном. Высшее достижение и самый высокий символ. Поросенок с хреном – это еще не выкованный герб – герб, который носит каждый кулак в своем сердце, как в своем желудке. И никому никогда не показывает.

«Свинина, – с тоской думает сын попа, – это ли пища Иисуса Христа и его апостолов?»

– Свинина, – говорит поп, – это истинная пища истинных христиан. Заметьте, ни иудеи, ни магометане не едят свинины. Почти то же самое можно сказать про наших бедняков и батраков.

– Они не едят потому, что у них нету, – говорит Лука.

– Это неважно, почему они не едят. Факт тот, что они не едят. Следовательно, они наши враги.

– Но коммунисты едят. У меня жил один инструктор из города. Так прежде всего: нет ли у вас свинины?

– Исключение только подтверждает правило.

– Не лукавь, – говорит Лука.

– Я не Лука, чтобы лукавить, – насмешливо отвечает поп.

«Это ли острота, – с тоской думает сын, – бога нашего Иисуса Христа? Не похож. Совсем не похож. Как могло мне взбрести в голову, что похож».

Но вот в разговор вмешиваются самогон и водка. И разговор принимает другой характер.

– Мы начали с антихриста, – говорит Лука, – а кончили свининой. Не лучше ли нам снова вернуться к антихристу?

– К антихристу! К антихристу! – крикнули двенадцать кулаков.

– Повторите, если вам не трудно, определение антихриста, – просит Лука.

– С большим удовольствием, – говорит поп, – антихрист – это копия Христа, обратная сторона медали. Внешне он во всем похож на Христа, внутренне он ему противоположен.

– А лицом он похож на Христа? – спрашивает Лука.

– Как копия. Как портрет. Как Иисус Христос на Иисуса Христа. Как вы на самого себя.

– Странно, странно, – говорит Лука, – а не кажется ли вам, что вы смахиваете немножко на Иисуса Христа?

– Да, немножко похож, – с гордостью говорит поп, немножко конфузясь.

– Как Иисус Христос на Иисуса Христа, – говорит Лука. – Как на Христа антихрист. Скажите, пожалуйста, не вы ли будете антихрист?

– Нет, я не антихрист.

– Нет, вы антихрист.

– Мы не мы, сказали вы, – говорит Петр Петухов, – а вот вы есть вы, сказали вы. Но и вы не вы. Вы – антихрист.

– Нет, я не антихрист.

– Нет, ты антихрист! – кричит кулак Петр Петухов и ударяет кулаком об стол, так что стол разлетается на две половинки, на левую и на правую, часть свинины и бутылок падает на левую сторону, а часть свинины и бутылок на правую.

– Нет, я не антихрист, – говорит поп, – я это могу доказать.

– Докажи, не сходя с места, – говорят двенадцать кулаков, не сходя с места.

Поп подумал, подумал и сказал:

– Антихрист есть антихрист. А поп есть поп. Я спрашиваю у вас: я поп? – спрашивает поп.

– Ты поп, – отвечают двенадцать учеников.

– Следовательно, я не антихрист.

– Это доказательство отнюдь не геометрическое, – с ученым видом говорит Лука, – короче говоря, это не доказательство. Ты антихрист.

– Ты антихрист, – подтверждает Петр Петухов.

– Он антихрист, – подтверждают остальные.

– Кроме того, – возражает поп, – предсказано, что антихрист будет высок, а я не высок.

– Где же это сказано? – спрашивает Лука.

– Там, в одной книге. Вы ее не знаете.

– Раз я говорю, что ты антихрист, – говорит Петр Петухов, – то значит, ты антихрист. А то будет плохо.

– Скажи, что ты антихрист, ну скажи, что тебе стоит, – уговаривал один кулак.

– Ну, я антихрист, – говорит поп.

– Ах, ты антихрист, – кричит Петр Петухов, – бей антихриста!

И бьет антихриста.

«Что же это такое, – думает сын попа, – где же историческая точность?»

И кричит:

– Где же историческая точность? На Тайной вечере совсем не было этого!

– Бей антихриста! – кричат двенадцать кулаков и бьют попа.

– Это не по правилу, – вмешивается сын попа, – нужно соблюдать историческую точность.

– Хватит, – говорит один кулак. – Хорошего понемножку.

– Хорошего понемножку, – соглашаются остальные. И перестают бить.

Поп сидит, опустив глаза вниз, слезы капают ему на грудь. Он плачет.

– Прости, батя, – говорит Лука.

– Мы больше не будем, – говорят остальные.

– Бог простит, – говорит поп.

– Мы пошутили, – говорят кулаки.

Они пошутили.