Читать книгу Очерки по истории станицы Митякинской и Тарасовского района. Книга 2 - Геннадий Коваленко - Страница 3

При подготовке этой главы, использовались материалы: из книги Венклова А. В. «Атаман Краснов и Донская армия», И. Н. Оприца «Лейб-Казачий его Величества полк в годы революции и Гражданской войны».

1 (14) февраля 1919 года красные заняли Миллерово и станцию Красновку. 2 (15) февраля они пытались продвинуться дальше. Им противостояли отряд Туроверова в 947 штыков и отряд генерала Макарова – 1713 штыков, 1546 шашек (из них Мешковский полк – 279 штыков, 10 офицеров; Мигулинский полк – 40 штыков, 156 шашек, 12 офицеров; 12-й Донской полк – 210 штыков, 115 шашек), а так же мобилизованные старики и подростки ст. Митякинской. Красное наступление было отбито.

Однако положение было серьёзное и атаман Краснов, во время переговоров с английским генералом Пулем, уверял того, что он предпримет все меры для укрепления фронта и разгрома большевиков: «Я принял следующие меры: «2-ю Донскую казачью дивизию при 8 конных орудиях и одном броневом поезде а сосредоточиваю в районе Луганска для упорной обороны этого направления. Я мобилизую старых казаков Гундоровской, Митякинской и Луганской станиц и в каждой из этих станиц ставлю по 200 таких казаков при двух пулеметах – это составит на всем Луганском фронте около 4 тысяч человек при 8 орудиях. Руководство этим районом я вверяю генерал-майору Коновалову, опытному и решительному офицеру генерального штаба».

4 (17) февраля 1919 года казаки митякинского ополчения укрепились в хуторах южнее Миллерово, а 5 (18) нанесли несколько ударов восточнее и заняли несколько хуторов у слободы Криворожье. Но перелома в боях здесь добиться не удалось.

В упорных встречных боях с 5 февраля на Митякинском и Миллеровском направлении не только не удалось разбить группу красных силами не менее трех дивизий, но наоборот, после ночного тяжелого боя с 9 на 10 февраля казачьи части, бывшие до сего времени крепкие духом, потеряли устойчивость. Выдвинутый последний резерв – группа генерала Постовского – под давлением превосходящих сил противника от наступления переходит к обороне и постепенно осаживает.

Опасаясь быть отрезанными, стали отходить за Донец части Западного фронта белых от Миллерово и ст. Митякинской, и отошли 17 февраля (2 марта 1919 года). Коновалов под Луганском, опасаясь разлива, отошел еще позже – 19 февраля (4 марта). После ухода за Донец началось следствие по действиям генерала Гусельщикова не выполнившего приказ. Станица Митякинская и её хутора были заняты частями РККА.

Красные стремились на плечах отступающего противника перейти замерзающий Донец и ударить на Новочеркасск. Впрочем, Новочеркасск уже рассматривался как второстепенная цель. Донская армия считалась разбитой. 17 февраля (2 марта) главком Вацетис указал командованию Южного фронта: «Прошу обратить внимание на более энергичные действия частей 8 и 9 армий в направлении на станцию Лихая и оттуда в тыл частей противника, сражающегося в Донецком районе и севернее». Но и на Новочеркасск и на Лихую путь лежал через Донец.

10-я армия к этому времени ломая сопротивление арьергардов Мамонтова и широко применяя обходные действия, вышла в район ст. Шутово, установив связь левофланговыми частями с советскими войсками степного участка. Медленнее наступала 8-я армия, которая, имея в боевом составе лишь две дивизии, смогла за это время продвинуться только на 60—80 км. Уже на подходе к слободе Дячкино и станции Глубокой, она встретила упорное сопротивление добровольческих частей генерала Май-Маевского и отборных белоказачьих отрядов генерала Иванова.

Донские казачьи части, противостоящие этому натиску, были обескровлены. Полковник Фолометов, временно командующий Гундоровским полком, 19 февраля (4 марта) 1919 г. доносил Гусельщикову: «Прошу покорно дать от своего имени телеграмму командующему Донской армией с просьбой отдать категорическое приказание окружному атаману Донецкого округа и станичному атаману Гундоровской станицы о немедленной высылке в Георгиевский полк всех казаков, высланных в станицу для сопровождения больных и раненых, а также по другим причинам выбывшим временно из полка». Состояние 96 пешего Митякинского полка было не лучше.

Пользуясь своим небольшим численным превосходством, главком Южного фронта Гиттис решил нанести главный удар по группе Май-Маевского. Против Покровского оставлялся небольшой заслон в 7500 штыков и 600 сабель (1-я Московская рабочая дивизия, 41-я стрелковая дивизия, бригада 42-й стрелковой дивизии). 13-я армия должна была атаковать Май-Маевского с фронта, а остальная часть 13-й армии (8000 штыков и 1900 сабель) и партизаны Махно должны были атаковать его из района ст. Рутченкова во фланг и тыл. Успех операций строился на расчете устойчивости красного заслона против группы Покровского и своевременности прибытия в Луганск 12-й стрелковой дивизии. Но противник сорвал этот план. Группа Покровского сама перешла в наступление против красного заслона на Луганском направлении. 27 и 28 марта передовые части заслона были сбиты со ст. Первозвановка и Картушино. 29 марта противник превосходными силами смял 41-ю стрелковую дивизию и отбросил ее на Луганск. 8-я армия начала последовательно сворачивать свои части на помощь заслону. Противник бил их по частям и ко 2 апреля отбросил 8-ю армию на Луганск. Здесь она оперлась на начавшие подходить эшелоны 12-й стрелковой дивизии. 13-я армия и партизаны Махно оказались предоставленными сами себе. Они достигли некоторых местных успехов, но утратили их, после того как Май-Маевский, избавившись от угрозы 8-й армии, обрушился на них своей конницей.

Не смотря на начавшееся 27 марта наступление на Луганск 12 стрелковой дивизии РККА, донское командование 30 марта (12 апреля) сняло из-под Луганска и перебросило к Репной 1-ю Донскую дивизию (которая успела дойти до Зверево, но участия в боях не принимала) и сведенные в 1-й корпус полковника Н. П. Калинина 8-ю и 11-ю дивизии. Прикрывать Донецкий бассейн остались два пеших полка – Луганский и Митякинский при бронепоезде «Партизан полковник Чернецов».

Неудача наступления частей РККА весьма тяжело отразилась на положении Южного красного фронта, так как во времени она совпала с началом казачьего восстания в тылу, в районе ст. Вешенской и Казанской. Это восстание было поднято тем казачеством, которое в конце 1918 г. выразило покорность советской власти и было распущено по домам целыми полками с оружием в руках, что явилось, конечно, большой ошибкой. Теперь казаки выступили под эсеровскими лозунгами. Восстание подобно масляному пятну ширилось во все стороны от этих станиц. Оно сильно ограничило оперативные возможности Южного фронта.

Тем не менее главком Гиттис стремился во что бы то не стало выполнить поставленную ему задачу. Теперь он решил перенести направление главного удара, и атаковать 9 армией. Две дивизии этой армии (16-я и 23-я стрелковая) за счет растяжки 14-й стрелковой дивизии от устья р. Донец до ст. Каменской должны были сосредоточиться в районе ст. Гундоровской и Ново-Божедаровки. 12-я стрелковая дивизия 8-й армии подтягивалась в район Митякинской. Эти три дивизии совместно должны были атаковать правый фланг Добровольческой армии, в то время как 8-я армия атакует ее с фронта.

На этот раз план был сорван командармом 9-й Всеволодовым. Сосредоточившим 23-ю стрелковую дивизию не в указанном районе, а в районе ст. Усть-Белокалитвенской, в 100 км от 8-й армии. 23-я дивизия 12 апреля переправилась через Донец и овладела ст. Репная, но была с трех сторон окружена противником и с большими потерями отброшена на левый берег Донец. Почти одновременно приступила к форсированию Донец и 16-я стрелковая дивизия с задачей взять ст. Каменскую. Эту задачу она выполнила 10 апреля, заняв плацдарм на правом берегу Донец и, окопавшись, успешно удерживала его в течение последующих 4—5 недель. Действиями 16-й стрелковой дивизии был достигнут известный тактический успех. С Каменского плацдарма при наличии доброй воли командования 9-й армии можно было развить дальнейшие активные действия. Но оно не проявило ее и на этот раз, и операции 9-й армии окончательно замерли к 19 апреля. Митякинский юрт был оставлен белыми. И тот час крестьяне близлежащих слобод вспомнили про древний принцип: «кровь за кровь, око за око». Они начали мстить казакам за те грабежи и бесчинства, которые совершались в их слободах и посёлках после свержения советской власти.

Из докладной записки члена Донбюро Сырцова в ЦК ВКП (б) о положении на Дону:

«Победы Красной Армии вдохнули уверенность в крестьян, и они начинают расправу с казачеством. Ревкомы под влиянием требований крестьян переименовывают станицы и хутора в волости и деревни. Заложники прилегающих к району восстания станиц, взятые карательными отрядами и переданные волостным ревкомам, крестьянами перебиты. В целом ряде станиц и хуторов выводится из обихода слово „казак“. „Теперь нет казаков и иногородних – есть только крестьяне“, – говорят мужики и жестоко мстят своим недавним угнетателям. Станицы в Миллеровском районе обезлюдели: казаки с семьями и кое-каким имуществом ушли с отступающей армией, зная, что оставшихся ждет крутая расправа. Крестьяне ближайших к станицам Луганской и Митякинской волостей сейчас же, после занятия станиц нашими войсками, приехали на подводах организованным путем забирать оставшееся имущество, видя в нем законную компенсацию за те грабежи, какие казаки систематически проводили по отношению к крестьянам».

Тем временем, начавшееся 11 марта 1919 г. Верхне-Донское восстание, не смотря на своё успешное начало, оказалось в тяделейших условиях и могло быть подавлено частями РККА. Для предотвращения развития подобной ситуации, командование Донской армии решило оказать помощь восставшим. К театру боевых действий Добровольческой армии были переброшены свежие резервы и соотношение сил изменилось.

Так, если еще 28 марта соотношение сил обоих противников на Южном фронте, на главнейшем участке борьбы, на участках 13, 8-й и 9-й армий, выражалось в почти полуторном перевесе красных, а именно против 41 000 штыков и шашек белых красные располагали 56 000 штыков и шашек, то уже 20 апреля это соотношение сил изменилось в обратную сторону, а именно – против 54 000 штыков и шашек всего красного Южного фронта белые располагали 77 300 штыками и шашками, а к началу мая путем ряда мобилизаций и усиленных формирований довели эти силы до 100 000 штыков и шашек.

Наступление на станицу Митякинскую и далее на Миллерово и соединение с воставшими верхне-донскими казаками, было решено начать 1 мая с захвата переправы через Донец в районе станицы Калитвенской. Для этого следовало захватить плацдарм красных, который прикрыал собой мост. Генерал Секретев решил на плечах красных переправиться через Донец, взять мост целым и немедленно продолжать наступление всем отрядом. Наступление планировалось начать получасовой арт. подготовкой гранатами из 20 орудий, за это время будут уничтожены проволочные заграждения опутывавшие в 8 рядов плацдарм.. После чего, прямо в лоб должны были пойти 78 донской и 96-й Митякинский полк, за ними 7-ая батарея, за ней четыре сотни 80-го Джунгарского Калмыцкого полка, затем 8-я батарея, за которой переправляется 9 дивизия, которая идет сейчас же вправо (восточнее) 8-ой и сменяет 96-ой полк, который переправившись через Донец наступал правее 78-го полка. После всех должны были переправляться – резервы отряда: бригада ген. Постовского, батарея Упорникова. Моральное и быть может главное воздействие на красных должны были оказать две калмыцкие сотни, которые с началом арт. подготовки вплавь должны были переправиться через Донец. Одна сотня должны сразу броситься на север, чтобы успеть захватить в хуторе в 2-х верстах штаб большевиков, а другая должна была отрезать красных. Они должны были показаться на верху скалы, чтобы «товарищи» видели бы и знали, что калмыки отрезали им путь к отступлению, что заставит бойцов 16 дивизии красных скорее бросить окопы, или же плыть через реку под метким обстрелом батареи Упорникова. А при атаке на пехоту казаки все время должны были кричать: «Калмыки… Калмыки…».

Весь маневр был доведён до казаков, каждый из них знал что делать. И все было разыграно, как по нотам. Услышав крики «Калмыки..» и увидев их от себя вправо от реки, «товарищи» бросились вплавь через реку, так как мост был уже захвачен казаками. Много их погибло в реке под меткими шрапнелями Упорникова. Из двух с половиной тысяч, по сведению штаба красных, мало кого спаслось. На хуторе калмыки захватили весь штаб красных. В результате генерал Секретев силами 3 кавалерийских дивизий 11 мая прорвал оборону центра 9 армии (РККА).

Прорыв генерала Секретева получил решающее значение для всего Южного фронта. Советская «История Гражданской войны» отмечает: «Окончательно надломил силы Южного фронта прорыв центра 9 армии 11 мая на стыке 23 и 16 дивизий. Белые 16 мая дошли до Миллерово, углубившись в тыл красных на 75 километров, окончательно разрезали 9 армию на две части: находившаяся на правом фланге армии 16 дивизия отходила на северо-запад, в район станицы Митякинской, в расположение 8 армии, а 2 другие дивизии, 23 и 14 отходили в общем направлении на северо-восток, огибая район восстания с востока».

Освобождение Луганска, ст. Луганской и Митякинской, белым командование было возложено на 3 Донской казачий корпус (ДКК) с последующим наступлением на Воронеж. Во исполнение этой директивы, часть 3 ДКК двинулась вдоль железной дороги в Воронежском направлении. Другая часть 3 ДКК по взятии 19 мая Луганска двинулась вдоль железной дороги в Елецком направлении. В промежутке между этими направлениями действовала группа генерала Абрамова, уроженца станицы Митякинской. Она состояла из 1 и 2 Донских дивизий. Но дивизии эти были дивизиями только номинально. Так в 1 Донской дивизии, после трех месяцев боёв числилось 250 штыков и 300 шашек, то есть, 50% от личного состава полностью укомплектованного казачьего полка. А так же 4 орудия и 20 пулемётов. Люди и лошади были вымотаны беспрерывными боями, однако обстановку требовала энергичного наступления. Так как было необходимо во что бы то не стало сломить боевой дух противника и не дать ему оправиться. Для этого, 1 Дивизия была усилена Лейб-Гвардии казачьим полком.

10 мая конница Лейб-Казачьего полка, по приказу командира 1 ДКД выступила из села Политровки и присоединилась к пешим казакам своего пока, занимавшим участок на правом берегу Донца, от устья оеки Деркул, через село Макаров-Яр, Новобежедаровка, до станции Давыдовка включительно. Штаб полка и 6 сотня разместились в хутре Ильевском. Противник, находившийся на левом берегу Донца, с 10 по 14 мая 1919 года обстреливал передний край полка из орудий, винтовок и пулемётов. В районе Новобежедаровки красноармейцы паромную переправу, но эта попытка была отбита огнём.

В ночь на 15 мая командир 1 ДКД приказал конным сотням Лейб-Казачьего полка переправиться через Донец на пароме у села Суходол и к 12 часам по полудню занять ст. Митякинскую. После чего продолжить движение в северо-западном направлении и выйти к железной дороге между станцией Чеботовка и реки Деркул и разрушить железнодорожное полотно.

На рассцвете 15 мая конные сотни лейб-казаков под командой подесаула Агафонова переправились через Донец у Суходола и устремились к хутору Верхне-Грачинскому Гундоровской станицы. Правее хутора Нижне-Грачинского, той же станицы, наступал Гундоровский батальон, сформированный из стариков гундоровцев. Ещё правее наступал Лугано-Митякинский и Каменский полки.

В 5 верстах севернее от указанных хуторов, были расположенны одноимённые хутора, но уже Митякинской станицы: Нижне и Верхне-Грачинский. Где располагалось несколько полков большевиков. Узнав о выдвижении белоказаков, большевики нанесли удар по авангардной сотне подесаула Агафонова. Лейб-казаки под натиском превосходящих сил противника отошли в хутор Верхне-Грачинский (Гундоровской), гда и заночевали.

По данным разведки в Митякинских Грачинских хуторах были сосредоточены 25. 37 и 41 пехотные полкии 2 революционный казачий полк. Кроме того, в соседних хуторах оасполагались 31, 33, и 43 советские пехотные полки.

16 мая в 3 часа утра пеши части лугано-митякинского полка и гундоровского батальона внезапным ударом выбили противника из Грачинских хуторов. Однако удержать их не смогли, оттеснённые контрударом красных они отощли и закрепились на песчаных буграх на версту южнее.

Тем временем в командование конными сотнями вступил прибывший полковник Позднеев. Днём к лугано-митякинцам перешёл разъезд из красного революционного полка. Как оказалось они были мобилизованными верхнедонцами и не горели желанием воевать за советскую власть.

17 мая в 9 часов утра лугано-митякинцы и гундоровцы атаковали Грачинские Митякинские хутора, с целью отвлечь внимание и облегчить продвижение конных сетен лейб-казаков вдоль Донца на ст. Митякинскую. Части РККА ответили контратакой. Гундоровский батальон, атакованный конницей противника, начал беспорядочный отход, грозивший перерасти в катастрофу. Видя это, полковник Позднеев бросил 1 сотню лейб-казаков в атаку с фронта, а остальными двумя ударил во фланг и тыл красной коннице. Ободрённые гундоровцы остановились, и красные были отброшены на исходные позиции.

На этом, активные боевые действия в этот день завершились. Ночью на 18 мая, сторожевое охранение занимала сотня подъесаула Агафонова. Остальные сотни находились на попасе за хутором. Утром в сторожевом охранении завязалась перестрелка. Для того, что бы прояснить ситуацию, полковник Позднеев вместе с адьютантом подесаулом Кутейниковым выехал к месту перестрелки.

«На песчанных буграх, где стояло сторожевое охранение, – говорит дневник полковника Позднеева, – какоето смятение, масса всадников, а затем сильный пулемётный огонь. Сотня подъесаула Агафонова отходит. Несут тяжелораненного в живот подхорунжего Черепахина».

Черепахин Федот, кадровый довоенного времени урядник. Согласно «Базы данных №2: „Участники Белого движения в России“. Волкова Сергея Владимировича, полный Георгиевский кавалер. « … высокого роста, красивый казак, умный, рассудительный, отличавшийся храбростью и исключительной боевой добросовестностью, пользовался большим авторитетом и любовью в сотне. принимал неизменное участие во всех боях полка и, сам уроженец станицы Митякинской был теперь убит накануне освобождения станицы, в какой нибудь версте от своего дома, где его ждали отец, мать и жена».

Перед глазами Позднеева предстала следующая картина: вправо от рощи в беспорядке отходят старики гундоровцы. Слева разворачивается какая то лава. Из лневника боевых действий полка:

«Послал ординарца за 3 и 6 сотнями с подъесаулом Авиловым, я его немедленно двинул на помощь старикам гундоровцам. Но тут от подъесаула Агафонова узнаю, что влево не его лава, а эскадроны противника, уже заходящие нам в тыл.

Немедленно карьером отзываю подъесаула Авилова, а сотней подъесаула Агафонова атакую эскадрон красных. Одновременно подъесаулАвилов заходит плечёми атакует три эскадрона противника во фланг и тыл. Красные бегут. Наша пехота восстанавливает своё положение.

Кроме порубленных нами, взято 20 пленных принадлежащих 3 эскадрону 33 особого железнодорожного полка (из Астрахани в 4 эскадрона общей численностью в 240 шашек) заменившего 2 революционны казачий, убранный красными с фронта за ненадёжность. Наши потери: умерший от раны подхорунжий Черепахин и 3 раненых казака».

19 мая на поддержку Лейб-казакам, гундоровцам и лугано-митякинцев прибыли атаманцы в составе 28 казаков с 1 пулемётом и конная сотня 4 полка с пулемётной командой в 4 пулемёта. Одновременно прибыл полковник Лобов, который будучи старшим по производству, принял командование конницей.

Сотня есаула Агафонова находилась в хуторе, а остальные, в виду отсутствия фуража, на попасе. Ближе к вечеру командование советских войск вновь попыталось атаковать Грачинские Гундоровские хутора, усилив конницу большим колличеством пулемётов. Действовали они как и в предыдущий день. Один эскадрон, при поддержке 2 пулемётов обходил гундоровцев с фланга, ещё три, при поддержке 4 пулемётов атаковали пехоту по фронту. Гундоровцы, атакованные с двух сторон, начали поспешный и беспорядочный отход, который мог перерасти в панику и бегство. Видя тяжёлое положение пехоты полковник позднеев приказал подъесаулу Агафонову, ударом во фланг красной коннице задержать её продвижение, а сам отправил вестового к полковнику Лобову, просить поддержки.

Полковник Лобов прислал 4 пулемёта, которые остановили продвижение красной конницы, но не более того. Несколько атак подъесаула Агафонова так же оказались не результативными из-за большого перевеса сил. Подошедшие 3 и 6 сотни лейб-казаков, а так же сводная атаманская сотня, развернувшись слева от сотни Агафонова, ударили во фланг красноармейцев и те отошли, опасаясь окружения.

В этот же день, в 4 часа утра, через Донец, переправилась у хутора Манохина, расположенного в 3 верстах от хутора Верхне-Грачинского, пешая казачья сотня сотника Чекунова, усиленная пулемётной командой есаула Болдырева. В то время, когда они подходили к хутору Верхне-Грачинскому, на казаков напоролся красный эскадрон. Бой был короткий и ожесточённый, потеряв много убитых и раненых и один пулемёт, красный эскадрон поспешно отошёл.

Командир гундоровского батальона в этот день особенно горячо благодарил лейб-казаков. Если бы не их поддержка, то батальон прекратил бы своё существование. вырубленный красноармейцами.

К 12 часам 20 мая в Грачинских Гундоровских хуторах сосредоточилась вся 1 Донская казачья дивизия, точнее то, что от неё осталось после многомесячных ожесточённых боёв. В Лейб-Казачьем полку насчитывалось 110 штыков, 64 шашки и 4 пулемёта; атаманцы – 30 штыков, 25 шашек и 1 пулемёт; 3 Калмыцкий полк – 30 штыков и 4 пулемёта; 4 полк – 17 штыков, 60 шашек и 4 пулемёта; прикомандированный к дивизии Чугуевский уланский полк, в составе 60 штыков, 60 шашек и 4 пулемёта. Всего 250 штыков и 300 шашек при 17 пулемётах и 4 орудиях.

Однако приказ по армии требовал прорыва на участке 3 Донского корпуса. Задача была возложена на 1 ДКД, Гундоровский батальон и лугано-митякинский полк. Начало атаки было назначено на 3 часа утра в ночь на 21 мая. Удар должна была наносить лейб-казачья сводная пешая сотня, имея в поддержке атаманцев. Одновременно с ними половина конных казаков должна была начать обход хутора Н.-Грачинского Митякинского с запада. Другая половина – с востока. Артиллерия дивизии должна была поддержать атаку, оставаясь на правом берегу Донца.

В 3 часа утра сотник Григорий Чикунов повёл пешую цепь лейб-казаков в атаку под звуки сотенной гармони, бойко наигрывавший моти модной в те времена песенки «Карманчики». Ночь была тихой и тёплой, и звуки гармони слышались далеко. Через некоторое время послышались отдельные выстрелы, крики «Ура!» и частая стрельба в самом хуторе.

Тем временем, казаки сотника Чекунова полностью уничтожили сторожевую заставу противника, своевременно не сообразившую, что ей несут в предрассветной мгле звуки гармони, и ворвались в хутор, где началась паника. Сотник, разбив сотню на взводы, ввязался в уличный бой, послав за подкреплением, так как в хуторе было очень много красногвардейцев. Паника и подошедшие резервы довершили разгром красных. К расцвету хутор был очищен от неприятеля. Из допроса пленных выяснилось, что хутор был занят 35 советским полком и 33 особым «железным» конным полком.

Командир 33 конного полка товарищ Лепин был убит во время боя хорунжим Иловайским. При нём оказался планшет с рапортом о боях 17 по 19 мая, в котором указывались потери: полк потерял 102 лошади и 53 всадника. Кроме этого при комполка были обнаружены деньги – 10000 (40000?) руб., тут же розданные казакам. После чего пешие казаки продолжили наступление на ст. Митякинскую.

Тем временем полковник Позднеев с конницей из лейб-казаков и калмыков занял, в обеспечение правого фланга, хутор Верхне-Грачинский Митякинский, отданный противником без боя. Собственно этот хутор должны были атаковать казаки лугано-митякинского полка, но по неизвестным причинам его выступление задержалось и только к 8 часов утра этот полк вошёл в хутор. И только после этого лейб-казаки и калмыки полковника Позднеева продолжили наступление.

В 9 часов были заняты хутора Садковский и Дубовской, а к 3 часам дня казачья конница догнала пешую сотню лейб-казаков и атаманцев, уже вошедших на плечах красных в ст. Митякинскую. По сообщению очевидцев, население казачьих хуторов и станицы Митякинской встречало вошедших белоказаковколокольным звоном и крестным ходом. Казачки в прибранных по праздничному куренях накрывали столы и зазывали к себе лейб-казаков.

За день боёв 21 мая пешими лейб-казаки кроме больших потерь нанесённых красным в ночном бою убитыми и ранеными, взяли в плен 102 красноармейца, 4 пулемёта и большой обоз. Конной сотней подъесаула Авилова в атаке на хутор Маноцкий, було взято в плен ещё 30 человек и два пулемёта. Сотник Григорий Чекунов получил лёгкое ранение в горло.

В результате этой операции, весь фронт советских войск на протяжении 10 – 12 вёрст стремительно откатывался назад. Отступающая масса красных войск могли бы стать лёгкой добычей казаков и артиллерии, но кони, утомлённые днём непрерывных переходов, были не в состоянии преследовать противника. А артиллерия только переправлялась через Донец. По всей видимости командование 1 ДКД не было уверено в успехе операции и не решилось рисковать единственной батареей.

22 мая наступление продолжалось, но уже не такими темпами. 1 ДКД продвигалась не встречая стойкого сопротивления. 23 мая были заняты хутора: Роговский, Ушаковский и Н.-Герасимов. 25 мая была занята крестьянская и враждебно настроенная к белым слобода Волошина. 27 мая такая же слобода Титовка и хутора Чугинские.

Особенно ожесточённые бои в районе станиц Гундоровской, Луганской и Митякинской начались в январе 1919 года. 19 января 1919 года 9-й Донской казачий полк был снят с позиций у Луганска, а в ночь на 21-е января в Луганске началось восстание, которое способствовало быстрому захвату города партизанской дивизией Дыбенко. В результате чего из Луганска была выбита Добровольческая офицерская дружина и 5 донская батарея. Потеря Луганска ставила Добровольческую армию и казачьи части в тяжёлое положение, так как в городе находился патронный завод, выпускавший 500 млн. патронов в год.

Смотр казачьей сотни

Казаки, уходя из города, захватили с собой арестованных 29 «руководителей смуты» и по дороге расстреляли. Отступив из Луганска за р. Северский Донец, казаки и добровольцы расположились на территории станицы Луганской, разрушив за собой железнодорожный мост. Но замерзшая река не являлась преградой и столкновения между противоборствующими сторонами были очень частыми. К тому же жители с. Вергунки совместно с железнодорожным батальоном 4-й Партизанской дивизии восстановили мост. Таким образом, линия фронта установилась по р. Северский Донец. Против красных войск стояли; полк, сформированный из казаков Луганской, Митякинской и Гундоровской станиц и Луганский офицерский добровольческий полк. В минуты затишья красные кричали через реку казакам «Что, не будете нам больше на базар помидоры возить?».

В это время в станицах Гундоровской, Луганской и Митякинской было создано ополчение из казаков, вышедших из призывного возраста. В связи с тем, что советские войска наступали не только со стороны Луганска, но и по железной дороге со стороны Миллерово, грозя тем самым рассечь Гундоровско-Митякинский оборонительный район, он был направлен против красных войск двигавшихся со стороны Миллерово. Воспользовавшись нерасторопностью и беспечностью противника, казаки-старики внезапно атаковав, выбили большевиков из хуторов Красновского и Исаевского, подойдя в плотную к станции Красновка, где были остановлены большими силами советских войск. Перегруппировавшись, казачье ополчение выбило красноармейцев со станции Красновка. Но радость победы оказалась недолгой. Подтянув резервы, большевики начали новое наступление со стороны Миллерово, взяв в осаду казачьи хутора по реке Митякинке. После ожесточённых боёв казаки были вынуждены отступить. Далее автор приведёт рассказ казака Сычёва об обороне Митякинских хуторов зимой 1919 года:

Тяжёлые дни. Оборона и освобождение хутора Чеботовка и станции Красновка Митякинского юрта 1919 год.

«Наступившая в конце января и стоявшая продолжительное время теплая, солнечная погода растворила землю, а близость к хутору Чеботовскому с необыкновенным для хутора движением различного рода повозок, всадников и пеших частей, превратили улицы в невылазную грязь. Дороги по всем направлениям были изборождены глубокими колеями, залиты водой и взмесены сапогами сотен людей. Наступившие затем в середине февраля морозы, сковали следы этого движения в крепкие кочки. Жители испытывая в продолжении двух недельных беспрерывных боёв особенно напряжённое состояние, чутко прислушивались к положениям на таком близко лежащем фронте.

Появление красных у станции Красновка и Чеботовка, случилось для жителей неожиданно в ночь с 1 на 2 февраля. В продолжении 16 дней тысячи красных сдерживались двумя полками регулярных войск, численностью не более 150 человек в каждом полку, да способным носить оружие населением. Всего несколько сотен человек против масс наседавшего противника. На позиции были 60 летние старики и их внуки – часто 12 – 14 летние.

– Ну, детка, иди-ка домой. Ночь заходит. Мать будет бояться, а завтра дашь скотине корму и приходи опять. Да скажи матери, чтобы раньше хлеба выпекла, а ты принесёшь. Кланяйся ей.

Родные гнёзда отстаивали все – и стар, и мал. Девушки и те не сидели без дела6 они или подносили патроны на позиции, или в хуторе прислуживали в приёмном покое, в это время преобразившемся в полевой лазарет: одни собирали по хутору чистые тряпки, рвали их и скатывали в бинты, другие исполняли роль сиделок и сестёр, третьи готовили пищу для раненых, мыли полы, стирали и чинили бельё. Тыл работал наравне с фронтом. Те-же бессонные ночи, та-же напряжённость и у всех одна и та-же мысль: «не пустить бы только врага в родные гнёзда».

Между тем, справа красные продвигались вперёд и уже заняли станцию Глубокую и защищаемый стариками и малышами, кусочек родной земли с каждым днём всё больше окружался роковым кольцом. Тыл и фронт знали об этом, но не теряли надежды. Ничтожная горсточка войск продолжала не только сдерживать напор неприятеля, в 20 раз превосходившего численностью, но ещё и бросалась в атаки; сбивала тысячи и брала трофеи. Этими удачами укрепляли в себе надежду.

– Не пустим, … всё равно не пустим! Не живиться ему нашим добром, не смеяться над Храмом Божьим!

– Умрём, а не пустим – уверял один.

– Тут-то, разумеется, не пустим, а вот Глубокую, мерзавцы, взяли. Отрежут нас – журился другой.

– А может Бог пошлёт и того … – продолжал надеяться первый, а что «того», он и сам не знал. Уж слишком сильным было желание отбить врага.

Две недели держались старики; лежали в окопах, в грязи, бабы носили им на позиции горячие обеды да мягкие пироги, и умоляли не пускать разбойников.

Всходило и заходило солнце, ярко и тепло по-весеннему грело оно землю, согнало последние клочки грязно-белого снега; шумели по оврагам ручьи, в поле уже заливался жаворонок. Природа пробуждалась, но на неё ни кто не обращал внимание. Жуткое, тревожное было время. Природа как будто оживала, а в «поле» гудели орудия, беспрерывно щёлкали винтовки, трещали пулемёты и страдали, и умирали люди …. Люди близкие, дорогие.

Знали жители, что не время весне, что ещё будут холода и не верили теплу, а в месте с неопределённой надеждой на успех, в сердце слышалось предчувствие недоброго. Предчувствие оправдалось…

Около 12 часов ночи, под 18 февраля, через хутор двинулись войска с позиции: участок, вследствие угрозы обхода противником, оставлялся без боя. Была тёмная морозная ночь. Дул с севера жгучий холодный ветер. Население сразу поняло весь ужас своего положения: «красные придут! Что делать?». Ясно было одно: бежать! В ночной темноте по хутору метались люди, бегали, спотыкались о закоченевшие кочки, падали, вскакивали, и всё делалось молча, точно под покровом ночи исполнялся, какой ни будь заговор. Ворота раскрыты; во дворах возились люди впрягая впотьмах лошадей и наскоро складывая самое необходимое (о многом думать не приходилось). В ночи раздавались звуки поцелуев, всхлипывания – это родные прощались с остающимися для призора «домашности». Жена, тихо, сдержанно рыдая, не хочет выпускать из крепких объятий уходящего мужа.

– Ну будя, золотя Дуня, Бог пошлёт увидимся ещё… Береги ребят… Прости!

Гремя и стуча колёсами по рытвинам и кочкам, проползёт последний обоз отходящей части: за ним потянулись вереницы беженцев и пеших, и конных.

Светало. Хутор опустел. Притих. Изредка покажется то у тех, то у других ворот баба с заплаканными глазами, посмотреть в сторону, куда скрываются запоздавшие повозки убегающих хуторян, зальётся слезами, закроет лицо и шатаясь направиться в курень, причитая.: «осталась я с малыми детьми на поругу. До что ж я буду делать?». Да чуя недоброе, жалобно выли собаки. Опустел, замер, притаился хутор после 16 дневной кипучей напряжённой работы. Такая тишина наступает обычно перед грозой.

А обозы беженцев, только что покинувших родные пепелища, спускались в балки, переваливали через гребни, Тонкой ниткой вытянулись у переправы через Донец, и всё дальше, и дальше, уходили от родной станицы (Митякинской). Возле медленно двигавшихся повозок шли, понуря головы, с мрачными лицами хозяева. С последней прибрежной возвышенности донцы окидывают взглядом родные хутора, показавшиеся как на ладони. Глаза невольно наполняются жгучими слезами, и всё тот же назойливый вопрос сверлит голову: «Вернусь ли? … Увижу ли милый угол и семью?».

И для многих, многих станичников этот взор на свою станицу был последним взором. Многие не вернулись и ни когда не вернутся.

С первого дня бегства для покинувших родной кров начались невзгоды и страдания: голод, холод, болезни и т. п. Путь бегства омрачался трупами павших лошадей, сломанными повозками и нередко холмиками свеженасыпанной земли, без креста или каменной плиты.

Три длинных месяца скитались беженцы под открытым небом без крова и приюта, следуя всегда за фронтом. Как они могли существовать, не имея ни каких припасов и для себя, и для лошадей, в протяжение этих долгих месяцев?

В середине апреля (1919 года) мне около трёх недель пришлось прожить на этом фронте, и здесь я увидел, что все старики, защищавшие Чеботовку и Красновку, и их сверстники, сведены в один полк, а их подводы несли службу обоза полка. Женщины и дряхлые обслуживали обоз, а все здоровые старики и юнцы днями лежали в окопах, ходили в наступление, мёрзли под холодным дождём, стыли ночами на заставах и каждый день ждали приказа о наступлении, где хозяйничали поганые. Исхудалые, издёрганные, заросшие обильными седыми бородами, они не теряли надежды, что скоро красных разобьют и увидят своих близких. «Живы ли только они?». Все хорошо знакомые лица стариков хуторян и станичников. Все те-же, но с большей уверенностью надежды на грядущий разгром красных. Боевая практика закрепила веру в благополучный для нас конец.

Перед боем

– Мы их всегда бьём. Как пойдём в наступление, так побьём и побьём. Они для того и пришли сюда, чтоб головушки поганые тут сложить и сложат.

Везде радушный приём, везде радость встречи своего человека; расспросы, рассказы: « ну как, кубанцы, правда, пришли они? как танки? … Скоро будут?». Я старался что знал сказать, утешить, обнадёжить.

– Это хорошо, что кубанцы пришли. Теперь мы куды… Берегись красненькие!

– А вот наш новый урядник, – показал собеседник на молодое безусое лицо чеботовского почтальона, бежавшего вместе с хуторянами и всё время сражавшегося в рядах стариков, – через Донец 18 марта переплыл, к «серебряным» представлен (представлен в офицерское производство). А Фёдор Павлович к крестику представлен за отличие. А Павла Михайловича, брат, нет, погиб бедняга и Харитон Васильевич с ним. Да много наших нет, – и повествования сопровождаются тяжёлыми вздохами и искренними сожалениями.

Вспоминали прошлую спокойную жизнь, вспоминали родных, знакомых. И так было легко, приятно среди простых искренних людей, у которых ничего поддельного, скрытого или не искреннего не было.

В середине мая мне вновь пришлось быть среди дорогих стариков, но при другой обстановке. Они сражались уже на Левом берегу Донца, вновь выбивали противника из своих хуторов. Разговаривать с ними долго не приходилось. Старики с торжественными лицами и сияющими радостью глазами спешили на позицию и, заметив меня, кивали головами в знак приветствия или народу пожимали крепко руку и гордо заявляли:

– Не нонче завтра будем дома. Ещё силуется наступать! Нет, уж видно мажь загодя пятки салом… Не пообедаешь, – бросил мимоходом бородатый старик.

Было 20 мая. Солнышко по настоящему, по майскому – весеннему грело с неба. По всему было видно, что наше и здесь возьмёт, и лица у всех были весёлые и солнце-то, казалось, светит будто только нам и травка зеленеет, и жаворонок в небе будто только для нас поёт победную песню. А в полуверсте неугомонно хлопали винтовки, ухали орудия и строчили неугомонные пулемёты. Солнце зашло, и разгоревшийся заревом заката запад стал потухать. Медленно мрак ночи окутал и поле битвы и хутор, плотину с околицей, пересечённой линией наших окопов. Но стрельба всю ночь не затихала по-прежнему, то усиливаясь, то ослабевая, только уханье орудий прекратилось.

В хуторе не спали. Всю ночь по улицам хутора шмыгали конные и пешие люди с донесениями в штаб полка, то в штаб дивизии, которые находились здесь же. Неутомимо работали полевые телефоны. То и дело слышалось: «Немедленно прислать. Наштакор приказал… Слушаешь?». Жизнь кипела, но из штабов, как из мозгов по нервам, сыпались приказания, распоряжения по всем участкам фронта.

Началось утро. С восходом солнца с особенным усердием вновь заухали орудия, залились по всему фронту пулемёты, поднялась отчаянная трескотня винтовок. Всё сливалось в один невообразимый гул. Кажется, небо рушилось. За каждым новым гулом орудия старики и бабы, наблюдавшие за позицией, удовлетворённо вскрикивали: «Ага га-га… Поддай, поддай родимые. Так их, так их анчихристов …Это им не курочек жаренных да яичницу есть… Мучители проклятые».

– Да как же, родимые, – жаловалась старуха, вытирая глаза завеской, – и говорит, казаки больше не придут, – мы их всех в Чёрном море потопим. Вон он, ирод пучеглазый, что ж мне сплясать свелишь, коли у меня там и дед и двое сыновей?».

– Не приведи Бог, чего натерпелись – вставил старик: мучили одно слово: ночь полночь вваливается, жарь ему, вари и штык наставляет. Шапку не снимет, Богу не помолится, а на Спасителя, – это говорит товарищ наш. И как Господь их терпел! Душу вымотали.

Канонада вдруг стихла, все насторожились.

– Что это значит?

– Сбили… погнали проклятых, – крикнул промчавшийся мимо казак.

– Слава тебе Господи, – зашептали старики и бабы, и истово стали креститься.

Красных, действительно гнали. То там, то здесь лежали их трупы; по полю разбросаны ранцы, винтовки, патроны и т. п.

– Зажаривают… Уйди с дороги, – шутили казаки.

Через час – полтора был занят и хутор Чеботовский. На улицах появились навстречу казакам бабы с кусками хлеба и кувшинами молока.

– Ешьте родименькие, ешьте, – голосили они: не думали не гадали видать вас… Обобрали нас, проклятые; всех быков и лошадей забрали.

Весь хутор наполнился гамом: то голосила безутешно баба – мать пятерых детей, узнавшая о смерти мужа, то взвизгивали ребятишки, встретившие отца; и радость, и рядом слёзы тяжёлого горя. Повидавшись с родными, наскоро собравши в ранец домашнего съестного, спешили казаки через гору, откуда ещё доносились редкие орудийные выстрелы.

– Далеко уже наши, – говорили казаки – видно красные жарят все переменным алюром, без пересадки.

К вечеру хутор наполнился подтянувшимися на ночлег обозами. Засветились огоньки разложенных у обозов костров. Стемнело. Шум угомонился. В мягкой вечерней темноте, откуда-то поблизости послышался сильный теноровой голос:

«Вой-да там за речушкою, там за быстрою… е-е-вой» … и несколько дружных голосов подхватили любимую казачью песню: «Там ходили, там ходили млад донской казачок». Зазвенел подголосник. С чувством и любовью исполнялась песня с излюбленными «коленами» и своеобразными, и милыми донскому казаку «е-е-вой», которые вносят в песню характерные черты и красоту, понятную только казакам. Песня повествовала о том, как за той речушкой тяжело раненый казак умирал, и своему другу верному «вороному коню» приказывал «бежать на Тихий Дон, снести родным поклон». А на церковной площади у колодца, поставив вёдра, стояли гурьбой бабы и, затаив дыхание, слушали звуки родной песни, и от времени смахивали со щеки слезу. Долго в эту ночь не спали освобождённые жители, делясь пережитым». Автор В. Сычёв, очевидно казак, житель хутора Чеботовки Митякинского юрта или корреспондент.

Впрочем, справедливости ради, стоит отметить, что эйфория победы у казаков стариков скоро прошла. Красная разведка доносила, что « … большинство солдат из седых стариков-казаков и калмыков; старики при наступлении плачут, говоря, что офицеры их обманули, уверяя, что большевиков легко удастся победить, и обещая поддержку со стороны союзников, теперь же они сознают свою ошибку и жалеют, что начали позорную войну из-за чужих интересов».

Бежавший из плена солдат Сердобского полка показал: «Казаки в пьяном виде часто ссорятся: некоторые говорят, что мы идем за народную власть, но против коммунистов и расстрела, а потому не нужно нам присоединяться к кадетам, и если мы справедливые борцы за свободу, то должны держать фронт против коммунистов и не должны впускать на свою территорию кадетов. Другие говорят, что там нет кадетов, Краснов и все кадеты убежали, а идут молодые наши казаки и офицерство». В письмах из-за Донца контрреволюционеры пеняли мятежникам, что они назвали их кадетами, «а мы есть армия Донская, донских казаков и офицерства, идущая за народную власть».

Гражданская война, была в самом разгаре, но многие люди хотели жить мирной жизнью и делали всё возможное для её налаживания. Так в ст. Митякинской были возобновлены занятия в гимназии. 23 июля 1918 года был принят Устав Тарасовского кооперативного культурно-просветительного общества (зарегистрирован Новочеркасским окружным судом 23 августа 1918 года). Учредители общества Г. Е. Дилков, Д. И. Ильинский, Г. В. Кузнецов и др. Обществу представлялось право «устраивать школы, библиотеки, читальни, научно-образовательные учреждения, спектакли, вечера, лекции, выставки, проводить книжную торговлю, содействовать организации всякого рода кооперативных артелей и товариществ…». Членам общества могли быть лица не моложе 17 лет. Основной капитал образовывался из пожертвований, членских взносов и ежегодных отчислений от чистой прибыли.

В отличие от ст. Митякинской и её хуторов, крестьянские слободы поддержали советскую власть.

Восстание. Воспоминания очевидца, жителя х. Нижняя Макеевка.

«Часть моего детства приходилось на смутное время. Советская власть не во всех хуторах и селах была воспринята благосклонно. В том числе и в нашей Нижней Макеевке. Проходившие через хутор белоказаки говорили, что скоро Советам и большевикам придет конец. Кто будет поддерживать их, того не минет их острая сабля! Аналогично грозились и махновцы. Через наш хутор проходили и красногвардейские отряды. Они-то и устанавливали власть Совета, рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Сельский Совет был создан из пяти человек. Первым председателем Совета был избран Безруков Андрей Павлович, из бедняков. Было это летом восемнадцатого. Но править ему Советом долго не пришлось. Па хутор шел крупный отряд белоказаков, Андрей Павлович быстро организовал отряд из двенадцати человек и направился с ними в село Позднеевку. Туда скапливались аналогичные отряды из хутора Чигиринки, из села Белогоровки и других мест. Все они потом влились в полк, которым командовал легендарный герой гражданской войны Щаденко. Громили наши красногвардейцы местные банды из кулаков и белоофицеров, устанавливали на местах Советскую власть, делили землю среди крестьян. Но вот по осени того же года в районе Позднеевки произошло сражение наших отрядовцев с крупным соединением белоказаков. Последние одержали победу над нашими. Раздробленные наши отряды стали отступать в разные места. Товарищ Безруков, командовавший отрядом наших хуторян, приказал отступать поближе к Нижней Макеевке, к змеиной балке, имея цель переждать пока все выяснится. Но их там белоказаки все же настигли и всех семерых, отступивших порубили. Проскакавший через хутор один белоказак сообщил о происшедшей расправе и велел забрать своих «Красных», как он выразился.

Тут же организовали подводы и поехали к этому месту. Всего подобрали семь человек. Но когда стали класть на подводы, то двое застонали. Были это Андрей Павлович Безруков и еще один уроженец Воронежа, назвавшийся Васильевым. Их потом и отходили. Остальных пятерых, в том числе наших хуторян Кобыляцкого Федора Ивановича и Забарина Петра Тихоновича, и троих не наших, не хуторских похоронили на нашем кладбище, на выгоне. За похоронной процессией с горем и рыданием шли многие. В том числе и мы – дети.

Что еще помнится из тех лет. Когда прошел отряд махновцев, то разбросал он метровые бумажные красивые ленты. Мы их подобрали и принесли диной. Оказалось, это деньги – керенки. Ими потом, наши женщины оклеивали внутренние стенки своих сундуков. А однажды, пошли мы к змеиной балке посмотреть, что там было. Нашли мы там много пустых патронов, пуль из которых потом выплавляли свинец для грузил, а также боевую винтовку. Её у нас отобрали взрослые и куда-то спрятали». Воспоминание взято со стр. Натальи Орленко.

В мае 1919 года белые войска еще дважды занимали Луганск, нанося удары из Гундорово-Митякинского оборонительного района и станицы Каменской. Начиналась борьба за Донбасс…

Подготовка к атаке

Цитирую «Записки» генерала П. Врангеля:

(г. Москва, 1994 г.): «Донская дивизия генерала Калинина нанесла красным ряд тяжелых поражений и овладела городом Луганском». Том «Революция и гражданская война в Украине» (г. Ленинград, 1930 г.) уточняет дату взятия белыми города – «противник вошел в город 4 мая».

Действительно 4 (17) мая гвардейская казачья бригада атаковала под Луганском позиции красных в конном строю при поддержке огня бронепоезда и пешего Гундоровского батальона, который бежал в атаку вслед за скачущей конницей. Слева гвардейцев должна была поддержать 2-я Донская дивизия, но не сдвинулась с места. Атакующие гвардейцы достигли окопов противника, изрубили батарею и взяли несколько пулеметов, но, не получив поддержки слева, отошли.

5 мая В. Ленин телеграфировал Украинскому Советскому правительству в Киев: «Взятие Луганска доказывает, что правы те, кто обвиняет вас в самостийности и в устремлении на Румынию. Поймите, что вы будете виновны в катастрофе, если запоздаете с серьезной помощью Донбассу».

15 мая красные, собрав потрепанные в боях части в ударную группу в районе Родаково, выбили белых из Луганска. Белые отошли. Провели мобилизацию. Результат: к концу мая Донецкая группа войск (с мая – Добровольческая армия) В. Май-Маевского выросла с 9600 человек в апреле до 26000. 27 мая добровольцы взяли Луганск. Но цель – патроны – достигнута не была! На заводе не оказалось необходимого для их производства – мельхиора, латуни, капсюлей. Удалось лишь наладить подгонку иностранных патронов к русской трехлинейке и производство ведер, кружек, сковородок. Патроны завозили с таганрогского завода, мощностью 300000 тысяч патронов в сутки. Под добровольцами Красный Луганск находился до декабря.

С 15 по 20 мая (28 мая – 2 июня) 1-я Донская дивизия, Гундоровский батальон, Луганско-Митякинский и Каменский полки вели тяжелые бои на подступах к станице Митякинской и, наконец, сбили противника. Донские партизанские отряды 21 мая (3 июня) с боем заняли Митякинскую. 28 мая (10 июня) с боем заняли Городище. 29 мая (11 июня) бой за Беловодск, заняли Беловодск, после чего были отведены на отдых и пополнение.

Большевики, накануне отступления с левого берега Северского Донца и оставлении станицы Митякинской, в конце мая 1919 года произвели аресты несколько десятков наиболее уважаемых стариков станиц Гундоровской и Митякинской, за «вредительские настроения». Их под конвоем отправили в Тарасовские лагеря. Однако до места назначения они так и не дошли. Оставшиеся в тылу красногвардейцев казаки Гундоровской и Митякинской станиц, вооружившись перебили конвой и освободили стариков, которые потребовали дать им оружие для борьбы с большевиками. Об этом мы узнаём из разведсводки подписанной Шляхтиным Н. Я.

Из воспоминаний Вацетиса, главнокомандующего вооружёнными силами РСФСР:

«16-я стрелковая дивизия 9-й армии только лишь заканчивала смену 12-й стрелковой дивизии на участке от устья р. Калитвы до ст. Митякинской. События, развернувшиеся 13—14 мая 1919 года в районе хутора Грачевского (Грачинского), представляют некоторый тактический интерес, почему мы считаем необходимым на них несколько остановиться. Прорываясь в район хутора Грачевского, противник быстро распространяется на северо-восток и к утру 14-го передовыми частями подходит к станции Глубокой, выставив слабые заслоны на запад против станицы Митякинской, где была расположена кавалерийская бригада 16-й дивизии, и на восток – против станицы Старо-Каменская, не доходя до нее к вечеру 13-го на 6—8 км. Захват противником станицы Старо-Каменской (Старой Станицы) означал бы захват всех переправ в тылу Каменского плацдарма, что могло бы привести к окружению расположенных на нем частей (16-й и 23-й дивизий). Однако, устремляясь на северо-запад, по-видимому, на соединение с вёшинскими повстанцами, противник не использовал этой возможности. В ночь с 13 на 14 мая командование 16-й дивизией бросает Каменский плацдарм и с освободившимися силами на рассвете 14-го переходит в энергичное наступление на запад, нанося главный удар вдоль р. Донец и отрезая тем самым прорвавшуюся группу белых от переправ. Одновременно во фланг и в тыл этой группы белых в направлении на хутор Грачевский действует со стороны станицы Митякинской кавалерийская бригада 16-й стрелковой дивизии.

Для ведения следствия по делу участия казаков станицы Митякинской и её хуторов в казачьих восстаниях, на хутора Митякинской станицы был направлен следователь Миллеровского ревтрибунала Щербаков. Он получил широкие полномочия. « Всё, что сделаете вы в Митякинской, мы тут в Миллерово утвердим!». « Москву о расстрелах не извещать! Необходимо нагнать страху на бандитов». Такую задачу поставили перед ним. Ему в помощь было выделено 3 человека: шахтёр, крестьянин и полуинтеллигент-рабочий Федосеев, бывший секретарём. Кроме этого следственной группе были приданы 20 красноармейцев.

Следователь Иван Щербаков был сыном богатого тамбовского крестьянина, перебравшегося на постоянное место жительства в станицу Урюпинскую, где продолжил успешно торговать. Учился в гимназии, после Октябрьской революции 1917 года поддержал большевиков. В 1918 году вступил добровольцем в Московский рабочий полк. В начале июля 1919 года перевёлся в 1 Хопёрский красный казачий полк, где вначале служил в 5 пешей сотне, а затем в 1 сотне. После того, как белые войска были выбиты из ст. Урюпинской, находился там, на партийной работе. В обязанности Щербакова входила и продразвёрстка, во время которой он изъял спрятанное зерно у своих родственников. После чего его перевели в ЧК. Осенью 20 года, во время Врангелевского наступления, Щербаков отправился добровольцем на фронт. Однако по прибытию на станцию Миллерово, стало известно о разгроме Врангеля, и бывший командир его сотни сагитировал Щербакова остаться работать в Миллеровском ЧК. Вскоре после этого, он и был направлен в ст. Митякинскую для борьбы с бандитизмом, так как окрестные леса кишели прятавшимися там белоказаками.

Не обошли белоказаки своим вниманием и следственную бригаду, которой практически каждый день приходилось вступать в перестрелки и хоронить своих товарищей. Это ожесточало и следственная группа действовала соответственно принципа: «кровь за кровь, око за око». Прятавшихся в лесах белоказаков нужно было лишить поддержки населения, и потому было объявлено, за всякую им помощь и поддержку всех «пособников бандитов» ждал расстрел. Аресты подозреваемых велись по информации осведомителей, при чём, если информация приходила от своего осведомителя, то ей доверяли, более не проверяя ни чего.

Сколько же их было убито на берегах Северского Донца сегодня уже никто не подсчитает. Старожилы утверждают, что расстрелы проходили на берегу Донца в Жёлтом яру. Чтобы избежать расстрела, вынужден был покинуть станицу жандарм Пронин. Всю жизнь скрывался от преследования советской власти Рудаков Алексей Ильич. Вскоре, в станице, были арестованы: инспектор высшего начального училища О. С. Львов, надзиратель училища, коллежский асессор В. К. Темников, учителя: П. П. Харланов, Хурак Я., Сусал-Демократов. После ареста, их уже больше никто не видел. (информация В. И. Палагуты).

Впрочем, расстрелы не проводились без суда и чекисты расстреливали не всех подряд. Известен случай, когда арестованный молодой белоказак выдал любовницу командира отряда. Но та, не смотря на порку розгами ни чего не сказала, и следователь Щербаков отпустил её с миром. Впрочем, трибунальцы, не смотря на вседозволенность, не бесчинствовали: заложников не брали, дома не сжигали, женщин не насиловали. Прибывшие вскоре из Ростова чекисты охладили пыл миллеровских трибунальцев. «Уймитесь ребятки – сказали им. – Наломали вы тут дров, каких то „пособников“ придумали – постреляли. Да и барахло себе гребёте». И миллеровские чекисты от греха подальше отбыли в Миллерово.