Читать книгу Очерки по истории станицы Митякинской и Тарасовского района. Книга 2 - Геннадий Коваленко - Страница 5

В треугольнике Луганск – Митякинская – Каменск, летом 1921 года действовали многочисленные отряды Петренко (также известного под именем Петро Молния), Ковалёва, Усачёва, Кошелева, Сибелёва, Забабурина, Чугреева, Фёдорова. Основным местом их дислокации были Митякинские леса, расположенные у слияния Деркула с Северским Донцом. В донесениях того времени часто встречаются такие строчки: «Банда вышла западнее Митякинских хуторов, повернула на север по реке Деркул до Деркульского государственного конного завода» или «Банда прошла по сёлам, расположенным по рекам Деркул и Камышная – обычный маршрут бандитов, население хуторов сплошь бандитское…». Неспокойно было и в Беловодском районе – там развернули борьбу отряды Шевелёва, Черепахи и Демьяна Павловича.

На территории Митякинской станицы с 1920 года по 1924 год, действовал казачий отряд Чугреева, состоящий из казаков станицы Митякинской и окрестных хуторов, недовольных советской властью. Взяв в руки оружие, они открыто выступили против большевиков. Однако вскоре отряд превратился в банду отчаявшихся людей. Возглавил отряд есаул Чугреев после дерзкой операции проведённой 15 летним чекистом Иваном Погореловым, закончившейся арестом командира повстанческого отряда полковника Фёдорова. После чего обезглавленный и деморализованный отряд спешно перебазировался из Митякинских лесов в балку Моховатку у хутора Атаманского.

По данным нашего земляка, писателя Можаева, есаул происходил из хутора Погореловского. Хутор этот расположен был в юрту станицы Каменской. (Между Машзаводом и г. Каменском.) Однако жители х. Нижнемитякин, утверждают, что есаул был нашим земляком из х. Нижне-Митякинского. По словам Талалаева Н. Г., его дом был вблизи дома агронома АО «Надежда» Башмакова. Об этом же говорили в 80 х годах старики станицы Митякинской. Хотя возможно, Погорелов, это не хутор, а название кутка хутора Нижне-Митякинского.

В годы первой Мировой войны, есаул проявил не дюжинную храбрость, был награждён орденом Св. Георгия 4 класса. Он виртуозно владел шашкой, о чём говорит такой случай. После одного из боёв, Чугреев, получивший ранение, пошёл для перевязки в госпиталь, но был окружён немцами, хотевшими взять казачьего офицера живьём. Однако в короткой схватке, он зарубил 17 немцев, до того, как к нему на помощь подоспели казаки его сотни. Правда, документальных подтверждений этому пока не найдено.

После Октябрьской революции, есаул Чугреев оказался в жёстком противостоянии с большевиками. После захвата Красной армией территорию Дона, он организовал из казаков Митякинского юрта, хорошо вооружённый повстанческий отряд, то и дело нападавший на большевистских активистов, милиционеров и чоновцев.

В отряде Чугреева, в разное время, было до 100 хорошо вооружённых казаков близь лежащих хуторов. Так из хутора Можаев в него входили Можаев Иван Григорьевич (Орёл) и Черенков Владимир Устинович. Из Х. Нижне-Митякинского – братья Быкадоровы, Попов, Башмаков. Из хутора Прогнои – казак Шилов. Все они были на лошадях, вооружены пулемётами, винтовками и шашками. Вначале, после того, как казаки ушли из Митякинских лесов, их база находилась в балке Моховатка, заросшей дубняком. Она расположена между бывшей птицефабрикой «Зарёй» и посёлком Тарасовским, у хутора Атаманского. Отсюда повстанцы совершали налёты, громя органы советской власти в райцентре п. Тарасовском и окружающих хуторах.

Самым отчаянным среди чугреевцев был казак Башмаков, уроженец х. Нижне-Митякинского. Он ни когда не расставался с ручным пулемётом «льюис», наводя ужас не только на советских работников и милиционеров, но и на своих хуторян. Однажды, возвращаясь ещё с двумя казаками, после побывки из дома в балку Моховатку, в Гнилой балке он столкнулся со своим хуторским приятелем Платоном Швечиковым, косившим спозаранку сено. Башмакову не понравилось как Платон с ним поздоровался, и недолго думая, высек того до крови нагайкой. Впоследствии, в семидесятых годах, дед Платон Матвеевич сокрушался, говоря, как он мог, ведь они с Башмаком были друзьями.

Казаки хутора Нижне-Митякинского

Столь близкое расположение отряда Чугреева к райцентру, делало его весьма уязвимым. В один прекрасный день из Миллерово прибыл отряд ЧОН, совершивший вместе с местными милиционерами рейд к балке Моховатке. Не смотря на то, что повстанцы были захвачены практически врасплох, чоновцам не удалось разгромить казаков. Положение спас Башмаков, открывший пулемётный огонь по красноармейцам. Победа последним досталась дорого. Несколько погибших чоновцев были похоронены в хуторе Атаманском, где им впоследствии был установлен памятник.

Есаулу Чугрееву удалось увести основные силы отряда к станице Митякинской, потеряв при этом нескольких казаков, в том числе и Башмакова, до последнего прикрывавшего отход. Отряд перебазировался в балку «Крутая», которая находилась вблизи хутора Прогнои. Казаки отряда очень часто посещал станицу, среди жителей которой было много сочувствующих им, помогавших продовольствием и сообщавших об опасности.

В результате нескольких кровавых вылазок против новой власти, казаки убили многих советских работников и расстреляли четырёх милиционеров в окрестностях станицы. Правда, в саму станицу казаки предпочитали не соваться. Так как в ней располагался отряд милиционеров в 40 человек при нескольких пулемётах. Плюс к этому вооружённый партийно-комсомольский актив и отряд самообороны. Впрочем, это не помешало казакам, в один прекрасный день устроить засаду в самом центре Митякинской, у школы, в которую, попал отряд ЧОН. В ходе ожесточённой перестрелки, несколько чоновцев и комсомольцев из местных жителей было убито. Но эта вылазка дорого обошлась и чугреевцам, поспешно отступившим. Это не прибавило любви большинства станичников к ним, открыто называвших их бандитами.

Чугреевцы преследовали продработников, не допускали, чтобы они собирали с жителей налоги. Кроме того, под их горячую руку попал первый секретарь комсомола Сутормин и весь актив комсомольцев станицы Митякинской. Все убитые комсомольцы были похоронены у Митякинской школы.

Не повезло и старшему брату первого секретаря комсомола, комбригу Сутормину, воевавшему с белыми в 1 Конной армии. Сутормин, как и Чугреев, прошёл всю 1 Мировую войну, и так же как Чугреев трусом не был. Но в отличие от есаула, он перешёл на сторону красных, где проявил себя с лучшей стороны, очень скоро став комбригом 1 бригады 1 Московской рабочей дивизии. Впрочем, в самой станице Митякинской и её хуторах бытовало мнение, что красный комбриг Сутормин воевал в 1 Конной армии Будённого.

«Старые люди вспоминали: до германской Сутормин мало что значил – гонористый да задиристый… А как сдружковался с Будённым да Ворошиловым – попёр в гору! Ворошилов тогда что!.. Первый красный офицер! А Сутормин у него комбригом был, и звали его у нас все Красным Генералом. Во как судьба повернула! С грязи да в князи. Подвыпьет и ну подвиги вытворять. Подвигов за ним было не счесть». Так пишет о Сутормине в своей книге «Деркул – быстрая река» А. Н. Можаев, опираясь на воспоминания стариков.

Не был комбриг в родном хуторе с 1914 года. Всё не досуг казаку было. То с германцем война, то беспрерывные бои с белыми. Так и провоевал до 21 года, пока железнодорожные составы, на которых перебрасывали его бригаду, не попали в затор у города Миллерово. Железнодорожники обещали только через три дни открыть движение. Вот и решил комбриг, не свою беду, побывать в родном хуторе. 60 вёрст для казака не расстояние.

Здесь нужно отметить о двух версиях гибели комбрига Сутормина. Одна литературная, написанная нашим земляком Александром Николаевичем Можаевым. Она гласит, что Сутормин, взяв с собой тачанку с пулемётом, двух пулемётчиков китайцев и двух латышей, он отправился со своим интернационалом к себе домой. Появление в хуторе Прогнои красного генерала вызвало переполох и не осталось незамеченным для верных людей Чугреева. Пока шла весёлая гулянка в доме Сутормина, они сообщили об этом есаулу Чугрееву, который вскоре ворвался со всем своим отрядом. Но захватить комбрига внезапным наскоком ему не удалось.

Услышав выстрелы и шум, Сутормин, прыгнув в тачанку со своими людьми, попытался уйти, отстреливаясь из пулемёта. Но у хутора Куркин, он был, настигнут, и окружён казаками. Вот как описывает эту встречу наш земляк, писатель Можаев:

«Братцы, говорит, мы ж в одной церкви крестились, зачем нам губить друг друга… Я ж для вас светлую жизнь готовил. Усмехается Чугреев, чудно ему слышать такое. А у него, у Чугреева такая манера была: он как прихватит какого комиссара – сразу не стрелял. Шашку даёт – бейся. Одолеешь – воля. И давай его обучать. Это, мол тебе не расстрелы в подвалах подписывать. Схватятся. Чугреев по началу кончик носа отсечёт. Бьются. Одно ухо отлетит, второе, потом ещё чего ни будь отхватит… Бывало сжалится, да так, потехи ради и отпустит. А другой раз нет, видит достойный человек – дорубает. Сутормина дорубил».

Узнав о гибели комбрига Сутормина у хутора Куркин, из Миллерово был выслан бронепоезд и карательный отряд. Пять дней горели казачьи хутора. Сколько тогда ни в чём не повинных людей погибло, неизвестно.

Такова первая, литературная версия гибели комбрига. Согласно другой версии, подтверждённой публикациями в районной газете, Пётр Сутормин приехал на несколько дней к отцу, бывшему в ту пору председателем продовольственного комитета Прогнойского ревкома. Старый казак был вынужден то и дело гоняться за белогвардейскими отрядами и отражать их нападения. Впрочем, противники новой власти платили той же монетой, охотясь за её представителями. Дважды казаки полковника Фёдорова устраивали нападения на дом старика Сутормина, в надежде застать там его сына, первого полевого инспектора пехоты и кавалерии Северо-Кавказского военного округа. Но без успешно. Но в тот, Петров день, белоказакам повезло. Пётр Сутормин только что вернулся из хутора Чеботовка, что бы забрать жену и возвращаться к месту службы, как с улицы донеслись крики. Прогромыхала тачанка и слух резануло:

– Бандиты!

Видно преследователи шли по следу или его присутствие выдал не рассёдланный конь, оставленный на привязи у крыльца. Пётр выхватил наган – и во двор. Но тут его уже поджидали. Затрещали винтовочные и револьверные выстрелы. Минута, вторая, и тишина… Истерзанное тело сына отец нашёл в конце сада, неподалеку от того места, где мальчишкой он любил смотреть на плывущие по небу облака. Так оборвалась короткая, но яркая жизнь Петра Сутормина, красного командира.

Впоследствии, разъезд на железной дороге был назван именем комбрига Сутормина, как и колхоз в хуторе Прогнойском, образованный в 1929 году. Самого Красного Генерала, по приказу Ворошилова, перезахоронили на центральном кладбище Ворошиловграда. При Хрущёве этот город был вновь переименован в Луганск. При Брежневе – чехарда продолжилась и город снова получил имя Ворошилова. После развала СССР, многострадальному городу вернули историческое название. Центральное кладбище, на котором был похоронен комбриг Сутормин, снесли бульдозерами, не удосужившись перенести захоронения погибших большевиков. На его месте разбили сквер имени «Молодой гвардии»…

Красные казаки

Впрочем, в нашей истории не всё так просто. По воспоминаниям стариков хутора Нижне-Митякинского, есаул Чугреев не был столь непримирим, по крайней мере, со своими хуторянами. До 1 Мировой войны, Чугреев Пётр Тиханович был закадычным другом Пантелеева Алексея. Оба воевали в одной сотне, и оба были не робкого десятка. Но Гражданская война развела друзей по разные стороны баррикад, и оказался Алексей Пантелеев у красных. После Гражданской войны был он назначен в ЧК Тарасовского района и должен был бороться с отрядом «бандита» Чугреева.

Вот и решили два бывших полчанина, в один прекрасный день, поговорить по душам. Съехались. Неужели, сказал Пантелеев, мы будем друг за дружкой, как за волками охотится? Подумал есаул, и предложил, давай поделим хутора, ты на мою территорию не лезь, а я на твою не сунусь. Правда это или вымысел, сейчас сказать трудно. Но так, по крайней мере, говорили старики.

Отряд есаула Чугреева контролировал территорию, расположенную по берегам реки Деркул и хутора Камышный.

Впрочем, как мы уже говорили, далеко не все казаки поддерживали повстанцев Чугреева, многим надоела всё продолжавшаяся братоубийственная война, в которой они винили чугреевцев и самого есаула. И в станице, и по хуторам были сформированы из красных казаков и иногородних, дружины самообороны. В х. Верхне-Митякинском, такую дружину возглавлял георгиевский кавалер казак Фёдор Ковалёв.

Развязка наступила осенью 1924 года. В очередное свое посещение Митякинской станицы, Чугреев получил сведения, что в станице находится конный отряд красных из города Каменска. Вот есаул и решил уничтожить этот отряд и распорядился укрыться в «буграх» за станицей и ждать своего часа. Так как атаковать станицу было равносильно самоубийству. Решили перебить красных на выходе из Митякинской.

Однако, по всей видимости, это посещение станицы белоказаками, не осталось незамеченным. И в окрестные хутора были отправлены гонцы с приказом срочного сбора всех дружин самообороны. Под покровом ночи красные казаки и красноармейцы окружили «бугры» и в предрассветный час тихо подошли к стану чугреевцев.

Тем временем, маясь от безделья, казаки Чугреева принялись пить самогон. Дисциплина к тому времени в отряде уже хромала на обе ноги, и пьянство стало обыденностью, что и погубило казаков. Когда всё было выпито, есаул отправил за новой порцией самогона самого молодого казака Шилова, что впоследствии и спасло ему жизнь. Не выставив караулы, чугреевцы заснули и стали лёгкой добычей красноармейцев и хуторских дружинников, устроивших резню спящих. Сам Чугреев был зарублен шашкой, на телеге, где он спал. По воспоминаниям жителей х. Н. Митякинского, Петра Чугреева зарубил один из командиров дружины самообороны хутора В. Митякинского Фёдор Ковалёв. Вместе с мятежным атаманом изрубили и 67 его сподвижников.

После ликвидации этого отряда, для расследования и наведения порядка, в станицу прибыла группа милиционеров из города Каменска. На ночлег, они разместились в станичной церкви. Утром, когда оттуда ни кто не вышел, местные милиционеры открыли дверь, увидели что там все следователи мертвые. Ночью казаки умудрились незаметно проникнуть в церковь и вырезать всех милиционеров. Как при выставленных часовых, оставшиеся в живых сподвижники Чугреева смогли проникнуть в церковь, до сих пор остаётся загадкой. Впрочем, вполне возможно, это ещё одна местная легенда.

Командир отряда самообороны Ковалёв Фёдор Васильевич, сидит справа.

Казак Пётр Сутормин – красный комбриг.

На железнодорожной ветке Миллерово – Луганск, невдалеке от украинской границы есть небольшой, затерянный в степи разъезд. Аккуратно выкрашенный и подбеленный на хуторской манер, небольшой вагончик вместо станционного здания. Улочка из десятка домов, утопающая в зелени садов и защитных посадок американского клёна и тополя, по которым бегают суетливые белки. Вот, пожалуй, и всё несложное хозяйство этого, десятками лет обжитого уголка донецкой степи. В пятидесятых, шестидесятых годах этот разъезд жил бурной жизнью.

В двух километрах, у хутора Нижний Митякин располагался карьер по добыче песка, который грузили на разъезде и отправляли в Луганск на заводы. Впоследствии, был найден более качественный песок, и карьер закрылся, однако жизнь на разъезде не захирела. Близь лежавшие колхозы богатели, и их жители всё чаще ездили в Луганск и Миллерово за покупками. А их дети с этого разъезда уезжали на учёбу и возвращались в гости к родителям. И в семидесятых годах прошлого века на разъезде было построено навое просторное станционное здание, в котором располагался не только зал ожидания, но магазин, в котором отоваривались местные жители и пассажиры.

Здесь нет ни улиц, привычных городским жителям, ни номерных знаков на домах. И лишь поутру, когда раннее солнце очертит на земле косые тени островерхих тополей и раскидистых американских клёнов, что встали шеренгой вдоль железнодорожных путей, привычную тишину вдруг нарушит людской гомон. Это съезжаются к «Мухе» колхозники из хуторов Нижний, Средний Митякин, Донецкого и других хуторов, раскинувшихся окрест по балкам и лощинам.

И только мелькнёт за поворотом последний вагон, затихнет перестук колёс уходящего поезда, как вновь на долгие часы вернётся сюда тишина, нарушаемая дробными «очередями» дятлов. Тишина эта, точно вечный хранитель памяти о человеке, имя которого носит этот степной разъезд. Имя донского казака Петра Петровича Сутормина – героя Первой мировой и Гражданской войны.

В большой семье казака хутора Прогнойского Петра Ефимовича Сутормина было два сына с одинаковым по воле случая именем – Пётр. Их так и называли: Пётр старший и Пётр младший. Старшего, иногда величали Прокофием, что бы было какое либо отличие. Под именем многие его и знали. Одной дорогой пошли братья по жизни, и ждала их одна судьба. Одну и ту же приняли смерть.

Пётр старший был третьим ребёнком в семье. Учиться ему в местной школе пришлось не долго. Хозяйство, какое ни есть, а требовало рабочих рук. Потом подошёл срок отправляться на действительную службу в армию. Казаку полагалось иметь свою лошадь, шашку, амуницию, обмундирование и снаряжение, то есть, как говорили казаки – справу. А где на все это возьмёшь денег, когда в семье к тому времени было уже девять детей? И записали казака Сутормина в нестроевые – писарем во 2 Донскую казачью батарею.

С началом Первой мировой войны казак Сутормин недолго пробыл в нестроевых, став одним из лучших артиллеристов в своей батарее. К 1916 году он уже был георгиевским кавалером 3 и 4 степени. Много вёрст выходил Пётр по кровавым и дымным полям Мировой войны, много потерял своих боевых товарищей казаков. Она бросала его из окопов в окопы. Здесь впервые он услышал большевистский лозунг: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!». И хоть не совсем он был понятен донскому казаку, но сердце его чувствовало: грядут в России перемены. Нужно было принимать это новое и неведомое, идти навстречу ему или…

Однажды, получив отпуск, и вернувшись в родной хутор, Пётр поделился с отцом: – Гляжу я, батя, шатается трон царя. Должно, недолго ему править Расеей. Присмотрелся я к мужикам да рабочим, что из городов. На всех одна солдатская шинель. Одних вшей в окопах кормим. Что я казак, что они. Стал быть, вместе и держаться надо. Гутарют, что вместе без царя лучше жить можно.

– Только ты про то – ни кому!

Казак Сутормин сделал свой выбор, и не нам его судить. И вот грянул Октябрь. Вернулся Пётр Сутормин в свой родной хутор, осмотрелся, потолковал с такими же, как он фронтовиками, да и открыто в бой. На первом же хуторском сходе отец и сыновья голосовали против атамана, за ревком. Как и в других местах, по решению Донского окружного комитета большевиков и окрисполкома станицы Каменской, был создан штаб обороны во главе с Е. А. Щаденко. В состав штаба вошли большевики Романовский, Пареев, Блицын, Тетеревятников и Сутормин. К этому времени в Донецком округе уже было хорошо имя Петра Сутормина.

А несколько погодя, Пётр разослал уже гонцов по хуторам Митякинского юрта, на общий сбор. Собрались казаки фронтовики на хуторе Чеботовке. Здесь они и постановили создать дружину в три тысячи шашек для охраны Советской власти. Командиром дружины избрали А. А. Тананакина. Петра Сутормина – председателем совета дружины.

Вскоре в Ростове узнали о деятельном большевике из Митякинского юрта и вызвали в Ростовский ревком. Его оставили при Чрезвычайном штабе Совета Народных Комиссаров для организации защиты молодой Донской республики. Он был назначен адъютантом командующего революционными войсками Донской республики, организовывал оборону города от наступавших кайзеровских войск.

Однако не продуманная политика большевиков в отношении казаков, оттолкнула многих донцов он новой власти. Даже тех, кто в начале поддерживал её. В станицах и хуторах начались антибольшевистские восстания. Пока Пётр Сутормин дрался с немцами у стен Ростова, в его родном хуторе ревком был разогнан. Отец Сутормина был арестован и посажен в Каменскую тюрьму в качестве заложника за сына. Прогнойский офицер Севостьянов, возглавивший бело казачий отряд, не простил Петру Ефимовичу Сутормину его выступления на хуторском сборе за Советскую власть и против атаманской власти.

Но не угрозы со стороны противника, ни трудности боевых походов и горьких поражений, не смогли сломить волю прогнойского казака. С августа 1918 года он на Царицынском фронте, где зарекомендовал себя как храбрый командир. 15 февраля 1919 года Сутормин прикомандирован к оперативному отделу 10 армии. С 21 марта 1919 года – помощник начальника штаба 1 бригады 1- й Московской рабочей дивизии. 20 мая, Сутормину были вручены именные золотые часы. На них было выгравировано: «Честному воину революции от ВЦИК». 24 июня он назначен помощником начальника штаба дивизии. С августа того же года, Сутормин комбриг стрелковой дивизии.

О мужестве и находчивости комбрига Сутормина рассказывали необыкновенные вещи. Однажды на Царицынском фронте, он, благодаря ошибке шофёра, попал в расположение вражеского полка. Спасаться бегством было уже поздно, да и не в его это было правилах. Он экспромтом принимает решение: через вестового вызывает командира белогвардейского полка, и отдаёт ему приказ начать наступление на позиции красных. Так как комбриг был кожаном пальто без погон, командир полка принял Сутормина за вновь назначенного командира дивизии. Не подготовленное наступление закончилось разгромом белых. И через несколько часов они снова встретились, но уже в штабе красных войск, куда привели пленных. Полковник имел уже далеко не бравый вид, после попадания в ловушку.

Со своей бригадой прошёл Пётр Сутормин с боями по придонским степям, громил врангелевцев в Таврии у Перекопа. И везде его сердце не знало страха.

Он любил жизнь, и жизнь любила его. Любил ещё мальчишкой воскресным утром, продравшись сквозь заросли колючей дерезы, что густо сплелась сразу за хуторскими садами, прилечь на спину под ивой, раскинуть широко руки, и долго-долго смотреть на плывущие облака. Они уносили мечтательного юношу в далёкие края и заморские страны. Они волновали и заставляли мечтать. Нет, тогда ему ещё не виделся кровавый оскал братоубийственной войны, повешенные и порубанные тела в донских станицах и хуторах. Всё то, через что ему пришлось пройти позже, защищая юношескую мечту о справедливости и революцию. Прав был или нет, судить не нам, он был героем своего времени, со своими ошибками и заблуждениями.

И сюда, в этот тихий уголок левады, скрытый от постороннего взгляда, он не раз возвращался из дальних походов, что бы снова встретиться со своей юностью. Здесь и подстерегала его мстительная пуля его земляков, не принявших советскую власть. Случилось это в июне 1921 года, на Петров день по церковному календарю.

Только закончилась обедня в местной церкви. Разморенные летней духотой казаки и казачки нехотя расходились по своим куреням. То здесь, то там, в тени караичев и тополей, собирались казаки в группы, обсуждая слухи, были и небылицы. А они, эти слухи, одни тревожнее других, залетали в казачий хутор, будто притаившийся, выжидающий в своей балке. Они волновали и будоражили местное население. Куда повернёт эта новая власть? Станичный или хуторской атаман – понятно. А тут Советы! С чем их едят и что с ними делать, ни кто не знает. К добру ли отпрыск Сутормина пожаловал?

А тем временем Пётр, заглянувший на несколько дней к отцу, бывшему в ту пору председателем продовольственного комитета Прогнойского ревкома, был вынужден гоняться за белогвардейскими отрядами. Впрочем, противники новой власти платили той же монетой, охотясь за её представителями. Дважды казаки полковника Фёдорова устраивали нападения на дом старика Сутормина, в надежде застать там его сына, первого полевого инспектора пехоты и кавалерии Северо-Кавказского военного округа. Но без успешно.

Но в тот, Петров день, белоказакам повезло. Пётр Сутормин только что вернулся из хутора Чеботовка, что бы забрать жену и возвращаться к месту службы, как с улицы донеслись крики. Прогромыхала тачанка и слух резануло:

– Бандиты!

Видно преследователи шли по следу или выдал не рассёдланный конь, оставленный на привязи у крыльца? Разбили Деникина и Врангеля, а белое охвостье ещё свободно гуляет по Дону. Как затравленные бирюки, выползут из митякинских лесов и камышей, и бьют исподтишка. Пётр выхватил наган – и во двор. Но тут его уже поджидали. Затрещали винтовочные и револьверные выстрелы. Минута, вторая, и тишина… Истерзанное тело сына отец нашёл в конце сада, неподалеку от того места, где мальчишкой он любил смотреть на плывущие по небу облака. Так оборвалась короткая, но яркая жизнь Петра Сутормина, красного командира.

Его место в строю занял младший брат Петра Сутормина – так же Пётр. Вместе с товарищами, первыми комсомольцами Иваном Погореловым, Иваном Никишиным и Николаем Власенко, он стал организатором комсомольского движения в хуторах станицы Митякинской. Вместе с частями особого назначения – ЧОН, гонялся за бело казачьими отрядами. И так же, как старший брат, он погиб в одном из боев, защищая революцию. Случилось это весной 1922 года.

Время шло. И когда хуторяне в Прогное объединились в колхоз, они назвали его именем Петра Сутормина, бесстрашного солдата революции. У входа в правление колхоза хуторяне повесили большой портрет Сутормина. Его же именем был назван и разъезд, куда в последний раз привёл Сутормин бронепоезд, для борьбы с белогвардейскими отрядами. Однако вскоре колхоз был переименован. Товарищи по партии, за которую отдал жизнь казак Пётр Сутормин, забыли красного героя, назвав укрупнённый колхоз «Ленинский путь».

Сегодня в тех местах иная жизнь. Отнюдь не та, за которую храбро воевал прогнойский казак Сутормин. Хутор Прогной, как и другие хутора Тарасовского района, приходит в запустение и обезлюдивает. Молодёжь уезжает города, оставляя на произвол судьбы свою малую родину. Заброшена и железнодорожная ветка Миллерово – Луганск. По ней уже давно не ходят поезда. В начале 90 годов прошлого века по ней ещё ходил пригородный поезд, который хуторяне называли «Мухой». Но из-за убыточности его отменили. Железнодорожные пути заросли деревьями и кустарниками, станция и строения переезда давно заброшены и разрушены. Ещё немного и в Тарасовском районе забудут навсегда о Петре Сутормине. Но забыв его, мы откажемся от части своей истории, какой бы она не была.