Читать книгу Обжигающие вёрсты. Том 2. Роман-биография в двух томах - Геннадий Мурзин - Страница 12

А через год с небольшим вызвали в обком. Думал, что для головомойки. Но нет: предложили новое место работы. Сказали, что надо сейчас же выехать, познакомиться с первым секретарем райкома. Вечером сел в поезд и утром был в Тугулыме, райцентре, граничащем с Тюменской областью. Встреча с первым секретарем прошла, как мне показалось, на должном уровне: та сторона, кажется, демонстрировала удовольствие кандидатом на занятие номенклатурной должности и всем была довольна. Эта сторона, то есть я, – не в восторге: Тугулым – та же провинциальная глушь, что и Шаля. Однако своего неудовольствия не выказываю. Как-никак, есть плюс – повышение по должности и возможность с нуля начать строить взаимоотношения с новым начальством, возможно, надеялся, здесь меня примут лучше, чем в Шале.

Одним словом, стороны договорились. Утром другого дня был в Свердловске. С вокзала – в обком. Заведующий сектором печати Иван Новожилов (встреча по предварительной договоренности) встретил с явной прохладцей. Молча выслушал рассказ об итогах аудиенции с первым секретарем. По моим ощущениям, он что-то знает и не в мою пользу. Скупо и сухо обронил:

– Возвращайся домой… Если решится вопрос, позвоним.

Выйдя из кабинета, задался вопросом: что могло произойти за полсуток, которые истекли с момента расставания в Тугулыме? Подумав и проанализировав, пришел к выводу: после нашей встречи, прошедшей в «теплой и дружеской обстановке», первый секретарь Тугулымского райкома КПСС позвонил, скорее всего, своему коллеге, то есть первому секретарю Шалинского райкома Василию Сюкосеву, чтобы побольше разузнать о кандидате. Что услышал? Ну, ясно, ничего хорошего. И затем, видимо, позвонил в обком, Новожилову, и дал отбой.

Из обкома звонок не последовал – ни через неделю, ни через месяц. Обидно? Ничуть. Подобный исход ожидал. Несостоявшийся редактор районной газеты продолжал корпеть на Шалинской ниве, прекрасно осознавая, что перспективы никакой, что Шалинский райком хода не даст, грудью встанет на моем пути. Сам виноват и никто более.

Затем произошли два события, которые окончательно осложнили мое положение.

В первом событии моей вины не было никакой: так сложились обстоятельства, а в результате меня неправильно поняли. Что же произошло? Можно сказать, смешная и грустная, одновременно, история.

Нижний Тагил. Загородный профилакторий, на базе которого проходит трехдневный областной семинар для заведующих отделами партийной жизни городских и районных газет. Первый день проходит нормально. По теме семинара выступил с основным докладом инструктор обкома КПСС Виктор Дворянов. Это был глубокий и всесторонний анализ всех печатных изданий. Естественно, звучали похвалы в адрес одних газет и нелицеприятная критика – в адрес других. Газета, которую представлял, прозвучала в ряду первых, и поэтому сидел на семинаре настоящим именинником. Как приятно, когда хвалят. Вдвойне приятно, если похвала звучит из уст компетентных людей.

Расслабился и потерял бдительность. Вечером, после окончания семинарских занятий, в профилактории гул пьяных голосов. Пьют все: одни – по случаю радости, что отмечены положительно; другие – с горя, поскольку подверглись критике. У всех есть повод. У меня – тоже. Но… И тут-то происходит неожиданное.

Во время заезда по чистой случайности оказался поселенным в одной комнате с заместителем редактора Верхотурской районной газеты Сергеем Воробьевым. Естественно, Сергей наслышан обо мне и, возможно, поэтому повел себя непривычно сдержанно. До сих пор не могу понять, как это получилось, но факт: мы вечер провели по-трезвому. Взяли у горничной шахматы и до глубокой ночи сражались. И это не беда, если бы оставались в своей комнате. Но хватило ума выйти с шахматами в холл и там играть. Зачем? Короче, засветились «белые вороны»!

И общественное мнение осудило. Меня – в первую очередь. Народ посчитал, что сказалось мое «дурное» влияние на Воробьева, по принципу: сам – не гам и другим – не дам. Мое положение усугубилось еще и тем, что все знали, что Воробьев – горячий поклонник Бахуса и видеть его трезвым, когда все пьяные, – нонсенс. Все посчитали, что подобная моя выходка на семинаре – вызов обществу. Впрочем, не хочу дальше углубляться. Замечу лишь, что впоследствии добьюсь реабилитации и на деле докажу: все человеческое и мне не чуждо.

Вскоре произошло другое событие, пострашнее первого. Ну, тут-то моя вина очевидна. Да, возмутился, но это была реакция на неадекватность восприятия события партийной властью.

В 1974-м вцепились в меня мертвой хваткой. Ухватились по мелочи, о которой неудобно даже говорить, хотя придется. Вон, до каких масштабов раздули скандал!