Читать книгу Седьмой принцип. Роман - Геннадий Тарасов - Страница 8

Однако, незнакомец за дверью был настойчив. Чрезмерно настойчив. И когда Лис вовсе перестал дышать, он уловил тихий, как шелест сквозняка, шепот из замочной скважиной. Он даже разобрал слова:

– Веня, Веня… Вениамин! Открой, я знаю, что ты там…

Его поразили не столько слова, сколько голос, которым они были произнесены. Он узнал его, голос принадлежал Анне, Ленькиной бывшей. Пребывая в удивленном, притом весьма, состоянии, Веня сделал два шага вперед и повернул замок. Дверь сразу же приоткрылась, и в образовавшийся небольшой просвет быстро просочилась своим округлым, «фигуристым» телом Анна, и сразу защелкнула за собой замок. Она чмокнула Лиса в щеку, попутно смутив его упругостью своего бюста, и прошла в комнату. Сохраняя ощущения ее прикосновений, удерживая поцелуй на щеке прижатыми к ней пальцами, Веня последовал за ней.

– Ты один? – спросила Анна, утвердившись в центре комнаты, под люстрой, и оглядываясь.

– Ну, разумеется, я один, – пожал плечами Лис. – А ты хотела здесь встретить кого-то еще?

– Нет-нет! – отрезала гостья, как-то уж очень нервно дернув плечом и, отвернувшись, отошла к стене, где на серванте зло косили глаза на бывшую хозяйку ежи. – Ежики… – произнесла она голосом, грустным от воспоминаний, и легкой рукой прошлась, едва прикасаясь, по колючкам. Ежики, уловив ее грусть, и нежность, и другие чувства, тут же ее и простили. – Нет, – повторила Анна, – я хотела… Мне нужно было увидеть тебя.

– Но никто, ни одна душа не знала, что я здесь, – недоверчиво протянул Веня. – Кроме Ленчика, конечно…

– Он совершенно ни при чем, – поспешила успокоить его Анна. – Это немного трудно объяснить, но… Я просто знала, что ты здесь, и все. И, в конце концов, если это так, все остальное не важно.

– Но зачем я тебе понадобился? – все еще продолжая думать о своем, тупил Веня.

– Неужели это нужно тебе объяснять? – вместо ответа спросила, словно щелкнула пальцем по лбу, Анна. Голос ее, и так низкий и грудной, провибрировал, опустившись почти до инфразвука. Ну да, ну да, когда она использовала эти свои обертоны, у него всегда начинала дрожать и подергиваться его мужская железа. Она, наверное, догадывалась об этом и просто подразнивала его. Самка. Но раньше был Ленька рядом с ней, и она, посмеиваясь и забавляясь, ускользала за его широкую спину. У него, кстати, была Марина… Теперь же все изменилось, все стало по-другому. Так что же теперь?

Анна сняла очки и, потеснив ежиков, положила их на сервант. Глаза ее, карие, близорукие, сразу приблизились. Свободным жестом она откинула со лба волосы и, запрокинув голову, посмотрела прямо в лицо Лису. Руки она опустила вдоль тела, положив ладони на бедра, одна чуть выше другой, и прижала локти к талии. Женщины умеют, когда надо, так сгруппироваться. И вот она уже и скромная, и покорная, а в запрокинутом лице – вызов. Училка, одно слово. Ну, вот что с ней делать? А делать с ней теперь следовало только одно.

Удивляясь своему нахальству и, больше, смелости, Лис взял Анну за руку и повел за собой. Ее ладонь была теплой и не дрожала.

Сколько он ее помнит, она всегда носила облегающие, по фигуре, платья, и ему казалось, что снять их можно только распоров ткань ножом. Он ошибался, он ничего не знал об этом.

Платье соскользнуло с ее тела, словно покрывало с памятника, едва он расстегнул застежку сзади на воротнике.

Небо опрокинулось, и он вместе с ним. Покачнулся и упал, погрузился в мир тактильной нежности и тепла. Это был невероятно щедрый и благосклонный к нему мир. Процессы, в нем протекавшие и господствовавшие, были просты, приятны и всеобъемлющи, они увлекали, кружили и убаюкивали, словно теплые воды прото океана. А когда все вскипело, вспенилось, а потом постепенно успокоилось, он долго лежал на спине, на широкой Ленькиной кровати, и смотрел в потолок, обнимая прильнувшую к его плечу и притихшую Анну. Было тепло и спокойно, не хотелось ничего вспоминать и ни о чем думать. Он не испытывал сожаления по поводу произошедшего, но и особой радости, тем более гордости самца-победителя тоже не было. Зато в душу его снизошло умиротворение, которого он не испытывал уже давно, и это было здорово, и это было то состояние, из которого ему абсолютно не хотелось выходить. И он оставался бы в нем, сколько было в его власти, но, по своему обыкновению, из ниоткуда явились мысли, словно легкие облачка-предвестники на безоблачном небе, и принялись равновесие нарушать. Как странно, думал он, все складывается. Просто невероятно. Разве думал он когда-нибудь, что между ним и Анной может произойти нечто подобное? Мечты, фантазии и предположения, конечно, возникали, поскольку его мужское начало не могло никак не откликнуться на ее вызывающую женственность, не скрываемую, к тому же, а гордо демонстрируемую, словно штандарт. Но прежде существовало табу, которое он даже не пытался переступить. А теперь табу исчезло, вместе со многими другими вещами, и он смог… Они смогли. «Вот интересно, – подумал Лис, – переспать с женой друга, пусть и с бывшей женой, пусть и с самим другом у тебя сейчас отношения непонятные, и все же, переспать с его женой, это нарушение закона, или того самого принципа, основополагающего? Или же это совсем другое, и не имеет никакого отношения к Принципам?» Точного ответа он, как обычно, не знал, хотя, по его убеждениям, да, являлось нарушением. Но, к своему удивлению, он не рефлексировал по этому поводу, не раскаивался и ни о чем не сожалел. Жизнь, все-таки, процесс не линейный, а скорей алхимический, и чистое золото в нем образуется из смеси совершенно разных, зачастую несовместимых ингредиентов. Все зависит от внутренней логики событий, главное, уловить ее и почувствовать. Вот и он, ему казалось, иногда улавливал логику того, что происходит… Но понять ее до конца все равно не мог.

– Я не жалею, что мы сделали это, – словно откликаясь на его мысли, сказала тихо Анна. – Напротив, я рада, что так случилось, и мне было хорошо с тобой. Хотя, никогда не думала, что ты когда-нибудь решишься. Скажи мне кто еще вчера, удивилась бы страшно. Маринка, если узнает…

– Теперь уже все равно, – не признал опасности Веня.

– А-а-а, – сообразила Анна, – ты ушел от нее. И поэтому ты здесь.

– Можно и так сказать.

– Так и есть, не темни. Если тебе интересно мое мнение, давно нужно было…

Они помолчали, ощущая оба, что молчание сближает их. Они понимали, что любовниками стали скорей всего случайно и на короткий срок, а вот союзниками будут всегда. Только, в чем союзниками и против кого? Не столь суть важно, просто возникло ощущение близости, основанное на расположении и благодарности, и это было правильное чувство.

– Скажи, – прервав паузу, уронил камень вопроса в озеро тишины Лис, – тогда… Что случилось, почему… Ты с Ленечкой… Ведь все было у вас хорошо. Так всем казалось. Я тоже так думал.

– Так и было, – вздохнув, согласилась она. – Но, как оказалось, это только казалось.

– В каком смысле?

– В прямом. Была лишь видимость счастья, иллюзия любви. Ты думаешь, он что, просто так по полгода в своих экспедициях пропадает? Нет, не просто так. У него там другая женщина есть, другая семья.

– Да ты что! – удивился Веня. – А как ты узнала?

– Узнала… – сказала Анна неохотно. Помолчав, она продолжала, с трудом подбирая слова, явно через силу. – Однажды, когда Леньки не было уже достаточно давно, месяца полтора, что ли, ночью раздался телефонный звонок. Я сразу почувствовала тревогу, сердце просто сжалось в ожидании плохих известий. Я сняла трубку, но никто ничего не говорил. Только в наушнике явственно различалось чье-то дыхание. Напряженное дыхание на фоне тишины. И при этом я была уверена, я знала, что звонит женщина. Я тоже молчала, правда, почти не дышала, дыхание у меня будто отнялось. Так мы пообщались, если можно так выразиться, молча, минуты три. А потом на том конце положили трубку. И тогда я поняла, что этот молчаливый звонок был для меня плохим знаком. Дня три я места себе не находила, а потом сообразила, что тот номер, ну, тот, с которого звонили ночью, сохранен в памяти моего телефона. Так и было. Я нашла его. И я позвонила…

– И что там? – не выдержал Веня. – Кто там был?

– Кто был… – повторила Анна вопрос, словно проверяя его на слух. – Ответил Леонид, а его голос я уж, слава Боргу, знаю. Но что меня больше всего сразило, так это то, что фоном его «але!» звучали детские голоса. Я-то звонила днем… Он, понятное дело, уверял меня, что будет в такой глуши, где никакой телефонной связи нет.

– Дети?! – удивился Веня. – Но ведь у вас и так двое?

– Двое, – подтвердила Анна. – В общем, я собрала вещи, забрала детей и ушла.

– Но, погоди, как же теперь? Как ты, с детьми, одна? И вообще?

– Ничего, справлюсь. Я же сильная. И молодая, все у меня еще будет! Вот, кстати, – она, уперевшись на локоть, приподнялась и посмотрела ему в лицо, – раз уж наши обстоятельства такие схожие, ну, и после того, что произошло, не хочешь ли объединить наши усилия и, так сказать, устремления? Верней и преданней жены, чем я, тебе не найти. Поверь мне. Ну и, откормила бы тебя, наконец, а то ты истощал совсем. Как я готовлю, ты знаешь. Ну, что скажешь?

Веня слегка растерялся. Перспективу так сразу устроить свою личную жизнь он не рассматривал, поэтому предложение Анны застало его врасплох.

– Спасибо за доверие, конечно, – промямлил он, – но я пока не готов. Даже не думал об этом. И, знаешь, сейчас и не время, об этом думать. Надо сначала кое с чем разобраться, потом, может быть… Подумаем, обсудим…

– Да не напрягайся ты так, расслабься! – засмеялась Анна. Притянув к себе его голову, она поцеловала его влажными губами куда-то в угол его рта. – Я пошутила. Хотя, ты знаешь, что в каждой шутке есть только доля шутки, поэтому, когда будешь готов – приходи. И мы обсудим твое предложение! Только смотри, не опоздай… Бабье время бежит быстро, вынуждает поторапливаться. Ну, мне пора.

Потом, глядя, как спокойно и деловито, и как бы не обращая на него внимания, Анна одевается, он неожиданно спросил ее:

– Послушай, я так и не понял, что привело тебя сюда, на эту квартиру? Откуда ты вообще узнала, что я здесь?

– Странная история, – сказала она, каким-то хитрым способом проникая в платье. – Я не собиралась, даже и не думала. Просто шла по своим делам, здесь, неподалеку. И на углу, на перекрестке, ты знаешь, у Гастронома, возле газетного киоска, увидела какого-то человека с экзотической внешностью. В странных одеждах индийского, быть может, типа, но я не уверена. В хламиде какой-то. Он играл на фантастическом струнном инструменте из высушенной тыквы, и пел заунывно на незнакомом мне языке. Несмотря на это, мне удивительным образом было понятно, о чем он поет. А в голове на все лады, словно припев, крутилось: Нарада, Нарада, Нарада… Что за нарада, ума не приложу. А потом я подумала, что раз уж я здесь, то должна тебя увидеть. Это вообще странно, почему я была уверена, откуда знала, что ты здесь, в этой квартире, но я действительно хотела тебя увидеть. Это трудно, быть может, объяснить, но для меня это было важно. Вот и все. А остальное ты знаешь. Ну, и знай еще, что я нисколько не жалею о нашей встрече. Напротив, я рада, что так все случилось. Впрочем, я это уже говорила.

Когда Анна ушла, Лиса вновь с головой накрыла тишина пустой квартиры. Все, что произошло накануне, было странно и необъяснимо, но уже не существовало, как перестает существовать всякое настоящее, просачиваясь и истекая в прошлое. Что осталось в воспоминаниях, уже не жизнь, а лишь ее отголоски и отблески, и в таком качестве атрибут, деталь другого настоящего. Но – существенная деталь, способная отравить наступившее настоящее или украсить его. Вене было хорошо. Жизнь совершенно неожиданно подарила ему удивительное событие, тем самым словно давая понять, что она, жизнь, вовсе не собиралась ставить на нем крест. А, значит, не все еще потеряно для него, и он выберется из своих передряг.

Неожиданно в голове его всплыло слово, что назвала Анна, и зазвучало рефреном: Нарада, Нарада. Он сообразил, что слово обозначает имя, и что это имя ему знакомо. Вдруг вспомнилось дальше, как месяца два назад, может, больше, еще до всех этих событий и неприятностей, но практически непосредственно перед ними, что важно, у него случилась встреча, похоже, с тем самым человеком, о котором рассказала Анна. Только тогда он был одет не в восточные одежды, а вполне обычные, правда, сильно поношенные, словно с чужого плеча, отчего был похож на старьевщика.

Он пристал к нему прямо на улице с предложением купить у него, по его утверждению, резную доску. Как репей прицепился, купи да купи. И ведь с чего-то же он взял, что именно его могло заинтересовать такое старье. А доска была очень старой, бесспорно. Панно размером с небольшую картину, не больше полу метра в длину. Или в ширину, там даже не вполне ясно, как ее располагать. Темная доска казалось почти черной из-за покрывавших ее наслоений лака, какой-то еще краски и, конечно, грязи, так что разобрать, ни что там изображено, ни даже породу древесины было невозможно. Дерево, кстати, было очень странное, в ободранных от лака местах по виду похожее то ли на темный янтарь, то ли на старую-старую кость, Веня ничего подобного ранее не встречал. Да, он взял бы ее, конечно, без раздумий, тем более что любил такие вещи, профессионально занимаясь реставрацией предметов из дерева, но денег у него тогда, как обычно, не было. Не то чтобы лишних – вообще ни сколько, но тот странный тип, Нарада, похоже, вопросом денег не заморачивался, зато ему почему-то хотелось, чтобы вещь оказалась непременно у Лиса. В итоге так и вышло, он купил ее за символический рубль. Марина же зашипела на него, мол, тащишь домой всякую дрянь, лучше бы делом занялся да денег заработал, поэтому он поскорей убрал панно от глаз подальше, сунул его на шкаф, да и забыл про него. Как выясняется теперь, забыл основательно. И не мудрено, начавшиеся вскоре события капитально очистили его память от мелочей.

И, странное дело, чем больше Лис вспоминал ту старую доску, про то, как она оказалась у него и про загадочного Нараду, тем большее значение приобретало это событие, этот факт в его сознании. Чем больше он думал об этом, тем сильней росла его уверенность в том, что Нарада со своим артефактом появился в его судьбе не случайно. Нелогичная, иррациональная уверенность, но она была, и просто так от нее отмахнуться Веня не мог. Тем более что память, раскрываясь и распускаясь, предоставляла ему все новые подробности его встречи с восточным человеком по имени Нарада.

Помнится, тогда он показался ему едва ли не безумным, потому как речи его были малопонятны, и лопотал он все что-то невразумительное. Бери, бери, кричал он, суя ему свою деревяшку, вещь, мол, стоящая, не каждому в руки дается, а ты, типа, один из немногих. Почти – избранный. Что за чушь? Эта вещь обязательно пригодится тебе, талдычил, очень скоро, и так, как ты себе пока и представить не можешь. Бред какой! А если что непонятно будет, я тебе, мол, подскажу. Никто не подскажет, а я подскажу, потому что это моя работа – подсказывать. Типа, появятся вопросы – найдешь меня. Где найти? Смотри, говорил еще, не опоздай! А если уже опоздал, что тогда? И где искать теперь его? Полный бред! Если разобраться, он тогда ту доску купил, только чтобы отвязаться от продавца. Уж больно силен продавец был и настойчив.

Вот и начало пути – нужно найти Нараду. Что за имя такое? Странное, как намек на чужом языке. Вот пусть и объясняет теперь свои намеки, и вообще, что все это значит, тем более что это его работа, объяснять. Сам говорил, если что – приходи, помозгуем вместе. Вот и помозгуем. Но сначала надо бы забрать панно да рассмотреть его как следует. Ведь не зря же так настойчиво Нарада старался его ему всучить.

Когда Веня подумал о том, что за панно придется возвращаться домой, настроение его снова испортилось, потому что ни с Мариной, ни, тем более, с Толиком встречаться ему совсем не улыбалось. Но идти все равно придется, так что следует взять себя в руки. Хорошо, что пару дней еще он сможет здесь перекантоваться, а то было бы совсем тоскливо. Куда вот ему сейчас податься, если что? Да, собственно, и некуда. Друзей у него не много, кроме Ленечки еще Евгений есть, но и с ним в последнее время отношения как-то испортились, так что вряд ли…

Он и не заметил за всеми своими раздумьями и воспоминаниями, как наступил вечер. Комнаты наполнил сумрак, более густой и плотный, чем тот, который затопил пространство за окнами. Веня подумал, что источник его находился именно внутри, в квартире, и уже отсюда он через окна изливался на улицу. Мир показался хрупким и зыбким, словно видение, словно мираж. Он дрожал и грозил рассеяться. Его нужно было спасать. Веня включил свет, и на все, что снаружи, сразу опустилась, укрывая, темная кисея. «Ага, спас», – оценил свой подвиг весьма скептически Лис. Он обошел квартиру и повсюду включил свет, укрепив, таким образом, этот островок надежности. Потом на кухне, стоя у окна, доел остатки батона и допил кефир. Не насытился, а лишь еще больше разохотился. С сожалением посмотрел пустую бутылку на свет, поболтал из стороны в сторону, запрокинув голову, вытряс из нее в раскрытый рот еще две капли и, растирая их языком изнутри по губам, для чего-то взялся полоскать бутылку под краном. Вот для чего? Ведь можно было бы просто сунуть ее в угол, Ленька бы не обиделся. А теперь уж точно обидится.

Помыв бутылку и держа ее в левой руке, Веня правой закрыл кран, но вода почему-то продолжала течь. «Что за черт?» – снова помянул мифического вредителя Лис. Он отставил бутылку на стол и со всей основательностью подступился к крану, пытаясь перекрыть его обеими руками. Он несколько раз открыл и снова закрыл вентиль, но эти манипуляции ни к чему не привели, вода продолжала течь. Веня был в совершенном недоумении, потому что этого не могло быть, но вот происходило. Вода текла полноценной струей, ударяясь в раковину, разбивалась и брызгами разлеталась по сторонам, обильно смачивая пол кухни. «Надо перекрыть общий вентиль, – подумал Лис, – вот только где он?» Но осуществить задуманное не успел, словно откликнувшись на его мысли и упреждая его действия, вода стала прибывать и из стока раковины. Зеленая и пузырящаяся, она быстро поднялась да верха и хлынула через край. Веня, отступая перед разбушевавшейся водной стихией, вышел из кухни, и тут услышал, что что-то подобное происходит и в ванной. Заглянув в нее, он увидел, что все краны открыты, и вода хлещет из них полными струями, переливаясь из переполненных ванны и раковины на пол. И даже из сливного бачка унитаза, и из самого унитаза, приподнимая стульчак, изливалась вода. Это уже было похоже на светопреставление, на всемирный потоп или на сумасшествие, Веня не знал, на что. Он так же не знал, что это еще не все. В комнате, в которой он провел ночь, и в котором стояло полюбившееся ему кресло, тоже не все было благополучно, о чем свидетельствовали доносившиеся оттуда плеск и бульканье. Едва подойдя к порогу, Веня увидел, что весь пол в ней уже залит водой по щиколотку, и вода быстро прибывала. С изумлением он увидел, что вода изливалась из красивой вазы синего стекла, стоявшей на столе. По полированной глади стола вода растекалась от центра во все стороны и срывалась вниз с четырех сторон широкими ровными струями, словно скатерть с пенной бахромой. Но не это еще было самым удивительным.