Читать книгу Черное колесо. Часть 1. История двух семеек - Генрих Эрлих - Страница 10

Дождалась-таки Анна Ивановна внука! Ей бы радоваться да умиляться, но многое, ох, многое не позволяло ей отдаться этим сладостным чувствам. Ну всё, абсолютно всё не по её вышло, разве что с полом ребенка угодили. А так!.. Взять хотя бы то, что известия о рождении внука и о женитьбе сына пришли одновременно, в одном конверте с приложением фотографии всего «святого» семейства, причём ребёнок никак не походил на новорождённого, уже успел отъесть весьма округлые щёчки и смотрел в объектив широко открытыми глазами. Ни тебе родительского благословения, ни тебе радостных многомесячных хлопот в ожидании рождения наследника славного имени. Тут, заметим, Анна Ивановна была несколько не права. За родительским благословением Гарри не обратился не из-за пренебрежения сыновним долгом и не по забывчивости, а руководствуясь исключительно заботой – зачем мать раньше времени расстраивать? А уж единовременность регистрации рождения ребёнка и брака счастливых родителей объяснялась совсем просто – чего лишний раз по ЗАГСам бегать? А что ребёнку на фотографии уже четыре месяца – так где же в поле фотостудию найти? Зато какой мальчик получился, что на фотографии, что в жизни! Умилитесь, Анна Ивановна, право, умилитесь.

Мальчик был действительно симпатичный и Анна Ивановна умилилась. Но ненадолго. Ребёнок хорош, но имя!.. Если бы с ней посоветовались, она бы никогда не назвала так своего внука. Конечно, имя благородное, Рюриковичи не гнушались, но, как справедливо полагала Анна Ивановна, назвал так Гарри своего сына в честь закадычного дружка Олега Бутузова. Тому прямая дорога была в тюрьму, но оказался в милиции, и теперь каждая встреча на улице с Бутузовым, облачённым в мерзкую форменную гимнастерку и с пистолетом на разжиревшей заднице, просыпалась новой щепоткой соли на её незаживающие душевные раны. И главная боль – невестка! Нет, совсем она не походила на ту, которую в мечтах подбирала Анна Ивановна в жёны для своего любимого сына. Начнём с возраста: непорядок, когда жена на четыре года старше мужа, сейчас, по молодости, оно, может быть, и ничего, а вот пройдёт лет десять-пятнадцать… Кажется красивой… Ну и что с того? Как любила говорить Анна Ивановна: «Красота – дело наживное», – или в развёрнутой форме: «Если девушка некрасива в шестнадцать лет – это её беда, если женщина некрасива в сорок – это её вина». Кажется доброй… Добрая – значит, дура. Простим Анне Ивановну эту резкость, ею она скрывала один свой давно созревший и, добавим от себя, далеко не однозначный вывод, что с Гарри нужна не доброта, а твёрдость. Да, в женщине важнее всего порода, воспитание и образование, ничего этого Анна Ивановна в своей невестке не наблюдала, оттого и горевала.

В письмах сыну Анна Ивановна была предельно корректна, но, видно, её недовольство каким-то образом передалось на расстояние, и, несмотря на многочисленные и настойчивые приглашения, молодые не спешили приехать в Куйбышев. Каждый раз находились надуманные, неубедительные для Анны Ивановны отговорки: то осенью вдруг наступила такая распутица, что передвигаться можно только на тракторе, да и то не дальше ближайшего магазина; то вдруг такие морозы завернули, что у лошадей на ходу хвосты обламываются, куда уж тут с малым дитём ехать; а по весне Иртыш разлился так, что берегов не видно, все мосты посносило, ни машины, ни поезда не ходят. А там и поле подоспело, теперь уж всё откладывалось до поздней осени, а вернее, до зимы.

Зимой Анна Ивановна не выдержала и засобиралась в дорогу. Нам, нынешним, не понять величия её подвига, вполне сопоставимого с прославленным Некрасовым путешествием жён декабристов на Нерчинские рудники. Скорость передвижения по российским дорогам с тех давних времён, конечно, несколько выросла, но за счёт потерь в комфорте. Карета не идёт ни в какое сравнение с плацкартным купе поезда, заполненным по столыпинским нормам, а фирменные для каждой станции или постоялого двора расстегаи, уха, всякие селянки и ботвиньи, гораздо лучше помогали скрасить тяготы путешествия, чем кипяток из титана. Впрочем, не будем преувеличивать заслуг Анны Ивановны. В её время и в той стране такие подвиги совершались постоянно и повсеместно, сами власти, изумлённые живучестью народа, признали это чеканным языком плаката: «Подвиг – норма жизни!»

Слабо знакомая с географией и реалиями жизни вне крупного индустриального города, Анна Ивановна несколько легкомысленно отнеслась к инструкциям сына относительно её путешествия: «Доезжаешь до города К., там немного подождёшь и сядешь в местный поезд до М., там недалеко ехать, а уж в М. я тебя встречу». Все четыре дня пути до города К. Анна Ивановна представляла себе, как она выходит на перрон бывшего губернского города, переходит на другую платформу, садится в маленький «дачный» поезд, влекомый весело пыхтящим паровозиком, или, на крайний случай, в пригородную электричку, и через час-другой приезжает в бывший уездный город М., искрящийся инеем на резных коньках домов. На перроне её ожидает с цветами дорогой Володюшка-Рихардик-Гарри, в элегантном пальто и шляпе, как на последней присланной им фотографии. Они обнимаются, целуются и неспешно идут, непременно под ручку, к дому, где живет Володюшка-Рихардик-Гарри, а уж там она, едва скинув шубу и боты, поцелует своего дорогого внука. Конечно, Анна Ивановна видела изъяны в этой картине: шляпа и цветы плохо увязывались с концом января, да и под ручку им не пройтись, потому что у Анны Ивановны был при себе солидный багаж – два чемодана, баул и картонная коробка. Но ведь имеет же женщина право помечтать! Заметим, правда, что к концу третьего дня пути в мечтания Анны Ивановны вкралась одна практическая деталь, которая постепенно стала заслонять все остальные. Нет, не подумайте, речь не шла о ванной, до такого отрыва от реальности Анна Ивановна не дошла, но очень хотелось вымыть в какой-нибудь лохани голову, а потом встать в эту лохань, обтереться губкой с мылом и облиться тёплой водой из ковшика.

В бывшем губернском городе К. выяснилось, что поезд в направлении города М. должен отправляться через семь часов. С учетом того, что поезд, на котором ехала Анна Ивановна, задержался прибытием в город К. всего-навсего на шесть часов, а отправление поезда в город М откладывалось на каких-то четыре часа, то в целом Анна Ивановна, несомненно, выиграла. До города М. было всего-то двести пятьдесят километров, пустячное расстояние по сибирским меркам, время в пути восемь часов, просто транссибирский экспресс какой-то. Вагон, в котором ехала Анна Ивановна, если и напоминал пригородную «дачную» электричку, то только абсолютной продуваемостью, а во всём остальном больше походил на вагон третьего класса дореволюционных времен, каковым он на самом деле и был.

Поздней ночью сердобольные попутчики выгрузили Анну Ивановну на посыпанный щебёнкой откос в пустынным месте, которое почему-то называлось городом М. Едва спустили багаж, как поезд, трижды свистнув, отправился дальше: остановка строго по расписанию продолжалась две минуты, что было несколько странно, так как в пути у безвестных столбов поезд мирно отдыхал по получасу и более. Анна Ивановна осталась в одиночестве на откосе, то есть на платформе, и с некоторым страхом наблюдала, как в свете единственного фонаря к ней приближается какой-то краснорожий, широкоплечий мужик в несколько засаленном полушубке, треухе и унтах.

– Наконец-то, мама! С приездом! – воскликнул мужик. – Как я рад тебя видеть! Как добралась?

Анну Ивановну окутало облако незастоявшихся водочных паров, сильные руки обняли её, и сын, её дорогой сын, нежно чмокнул её в щёку, слегка окорябав щетиной подбородок.

– Давай поспешим, – сказал Гарри, – время позднее, дома уж, поди, заждались, там к твоему приезду всего нажарили, напарили, баню истопили.

Он увлёк Анну Ивановну к какому-то тёмному строению, вероятно, к вокзалу, возле которого Анна Ивановна с ужасом увидела большие розвальни с запряжённой в них лошадью. «Это Илюха, хозяйский сын, – мимоходом представил Гарри молодого парня, топтавшегося возле розвальней, и принялся аккуратно укладывать вещи, приговаривая, – одета ты, мать, несколько легковато, но я это предусмотрел». На ноги, прямо на боты натянули высокие валенки, поверх шубы накинули ещё одну доху, а голову, вместе с куньей шапкой, прикрыли пуховым платком и завязали его концы подмышками, оставив открытыми только глаза и нос.

– Теперь, мать, хоть на Северный полюс, – удовлетворённо сказал Гарри, – ты не волнуйся, тут недалеко, часа полтора, вмиг долетим.

Вдвоём с Илюхой они уложили Анну Ивановну в розвальни, чуть качнули их, чтобы оторвать от примёрзшего наста, и с гиканьем тронулись с места.

Как и было обещано, через полтора часа они подлетели к дому, где квартировали Буклиевы. Все взрослые обитатели дома высыпали на крыльцо встречать дорогую гостью. – Всё, мать, приехали! – крикнул Гарри, обернулся назад и обмер – розвальни были пусты. Нет, все вещи были на месте, не было Анны Ивановны.

– История, однако, – протянул Илюха, – поехали обратно, может быть, найдём.

* * *

В пути было не до разговоров и Анна Ивановна задремала, напоследок подумав, что в передвижении даже в крестьянских розвальнях есть особая прелесть в сравнении с поездом, то есть придя к мысли, уже высказанной нами ранее. Когда она очнулась, над ней было усыпанное звёздами небо, в их свете искрился вокруг нетронутый снег, и тишина, непривычная, не городская тишина нарушалась лишь далёким, но явственно приближающимся волчьим воем. Анна Ивановна попробовала встать, но, укутанная «для Северного полюса», даже не смогла перевернуться и быстро оставила все попытки.

«От холода я не умру. Жаль, легкая смерть», – с некоторой отстранённостью подумала она, глядя в бесконечное небо. Говорят, что сорвавшиеся с высокой скалы за несколько секунд падения успевают вспомнить всю свою жизнь. За тот час, что Анна Ивановна пролежала под звёздами, она не только вспомнила всё, она ещё успела и всплакнуть над своей горькой долей, и успокоиться, и убедить себя в том, что спасение непременно придёт. Так что Илюха, помогавший Гарри загружать счастливо найденную Анну Ивановну в розвальни, был поражен её спокойствием.