Читать книгу Блудный сын - Генрих Генрихович Кранц - Страница 3

Никогда рубль не действовал на русского человека так, как действует доллар. Рубль похож на затурканного провинциала, недавно переехавшего в столицу. Он стесняется своего происхождения и пытается это скрыть всякими побрякушками – витиеватыми узорами, громадами театров, ребрами электростанций, пестрыми красками. Ох,

долго еще рубль будет тусоваться на базарах, сморкаться в рукав и отсиживаться со страху за толстыми банковскими стенами… Что поделаешь, провинциал…

Доллар – совсем иное дело. Своей простотой и безыскусностью

он напоминает прозу Чехова. Или Фолкнера. Такой простой, зеленый,

а под его неимоверной тяжестью прогибается земная ось…

Зелинский, в силу своей молодости, в деньгах разбирался, как

в женщинах. То есть, никак. Поэтому разложенные на столе зеленоватые купюры не произвели на него должного воздействия. Пожалуй, точно такое же состояние испытывает вологодский парнишка, когда к нему ни с того, ни с сего начнет клеиться Настя Волочкова. Парнишка отмахнется от тощей, длинной образины, в которой ни сока,

ни мякоти, и холодно отвернется. Также и Зелинский – глянул холодно и отвернулся. На шефа деньги произвели куда более сильное впечатление. Даже не деньги, а то, что за ними виднеется – возможность еще какое-то время заниматься привычным делом – сыском.

Но шеф вида не подавал. Сказывалась милицейская закваска.

А вот Гарнопук сдержать волнения не мог. Он то и дело подходил к столу, трогал доллары пальцем, чуть ли их ни обнюхивал и ни облизывал.

– Уйди… – недовольно говорил шеф, отбрасывая лицо Гарнопука движением баскетболиста, бросающего в корзину мяч.

Гарнопук на мгновение отходил в сторону, но, притянутый зеленоватым магнитом, возвращался обратно.

– Ты бы лучше мозги напрягал, а не обоняние, – говорил ему шеф, когда Гарнопук в очередной раз склонялся над столом. – Ты же обещал угадать слово…

– Якубович ты наш… – иронично усмехнулся Зелинский.

– Раз обещал, значит угадаю… – сказал Гарнопук и повернулся к голландцу, который с задумчивым видом сидел в углу кабинета.

–Слушайте… –

Он начал. Это была поэма конца, пика, апогея наслаждения, своей бесконечностью напоминающая список гомеровских кораблей. Гарнопук с легкостью ворошил эти страстные, обжигающие рот, звенящие в ушах слова. Одни, прокаленные в огне страсти,

звенели, как булат. Другие, искусанные и надломленные, крошились и сыпались. Третьи летели ввысь и влачились в самых низинах.

Но все это было не то.

Голландец после секундного раздумья кивал головой.

– Не то… Нет… Не похоже!

Шеф и Зелинский поначалу слушали монолог Гарнопука с восхищением. Но по мере отбраковки голландцем словесного фейерверка, устроенного

Гарнопуком, их лица приобретали грустное выражение.

Голландец продолжал качать головой. Гарнопук не выдержал.

– Помилуйте, я назвал вам все самые мыслимые и немыслимые

слова, которые русские женщины употребляют в постели. Неужели из

всего, перечисленного здесь, вы не услышали знакомого слова?

– Увы, нет…

– Хорошо… – раздосадованный Гарнопук сел на стул напротив Ван Книпа. – Тогда ответьте на несколько вопросов?

Ван Книп согласно кивнул, в седоватых, уложенных волосах

нежно блеснула искусно спрятанная лысинка, похожая на детский мячик, плюхнувшийся в сугроб.

– Слово было коротким?

– Да… – голландец оживился. – Коротким… Три, максимум

четыре буквы.

Гарнопук хмыкнул.

– Слово обозначало какой-то предмет или действие?

Голландец задумался.

– Мне трудно сказать… Но слово было сочным…

Гарнопук сдвинул брови.

– А как она его произносила – властно, нежно?

Голландец смутился.

– Шепотом… Нежно, на ухо… Она часто его повторяла. Мне показалось, что слово имело какой-то кулинарный оттенок…

Гарнопук обхватил голову руками. Его лицо покраснело. Казалось, в наступившей тишине можно услышать, как в голове Гарнопука, словно большие, мохнатые гусеницы, шевелятся извилины.

– Нет… – наконец сказал Гарнопук. – Не могу… – он разочарованно вздохнул. – Требуется помощь специалиста.

– Доктора с птичьей фамилией? – спросил шеф.

Гарнопук развел руками.

– Без него не обойтись. Он самый крупный в городе коллекционер подобного рода слов…

Шеф кивнул и поднялся.

– Где вы остановились? – спросил он у голландца.

Ван Книп вздохнул. Надежда, с которой он пришел в агентство, стала таять.

– Я снимаю квартиру на канале Грибоедова. Вот мой телефон, -

он положил на стол белый квадратик визитной карточки.

– Вы можете отдыхать, – внушительно сказал шеф. – Мы периодически будем связываться с вами и сообщать о добытых нами вариантах. Можете не сомневаться, в случае неудачи мы вернем вам все деньги. До копеечки… Это принцип работы нашего агентства.

Голландец почтительно глянул на шефа.

Гарнопук поднял опущенную голову.

– Правда, не все…За исключением тех, что будут потрачены реализацию поиска.

Голландец согласно кивнул.

– О, да. Я понимаю…

Гарнопук подмигнул шефу и повернулся голландцу.

– А вы уверены, что слово было русским?

Голландец надменно посмотрел на Гарнопука.

–Я изучал русский язык в университете, читал вашу классику.

Кроме этого, моя прабабушка жила в Петербурге. Я не могу ошибиться. Это было русское слово. Извините, мне пора. Жду вашего звонка…

Заказчик вышел. Детективы, улыбаясь, смотрели друг на друга.

– По-моему, момент кончины отодвигается на неопределенное время. – сказал Зелинский.

Шеф потирал руки.

– Видите, надо верить в чудо, и оно всегда придет. Верно, Леня?

Гарнопук улыбался.

– Разумеется. Надо только не пугать его своей глупостью.

– Ты на кого намекаешь? – обиделся шеф.

– На голландца. – сказал Гарнопук.

– А, это да…– оживился шеф. – Надо же, такую ерунду не запомнил. Ну, что? Пошли к доктору?

Детективы поднялись.

Шеф закрыл двери агентства, прикнопил к деревянной филенке объявление: «Буду через два часа. Прошу дождаться» и в сопровождении подчиненных вышел из помещения.

Улица Декабристов сабельным ударом рассекала каменные кварталы. Был ясный весенний день. Солнце золотыми слитками лежало под ногами. Тройка детективов, выстроившись конусом, двинулась в сторону трамвайной остановки.

– Здорово мы его! – с удовлетворением заметил Зелинский.

Шеф и Гарнопук молчали. Подошедший трамвай позвякивал, как чайная ложечка в стакане. Шеф задумчиво глянул на Зелинского.

– Валя, не говори «гоп», пока не перепрыгнул…

В его словах сквозило понимание проблемы. Шеф нередко сталкивался с делами, которые невзирая на их внешнюю безыскусность, оказывались очень непростыми. Здесь мог быть тот же случай. Недаром, Гарнопуку, невзирая на его богатый опыт, так и не удалось найти вариант ответа, устраивающий голландца.

Гарнопук понимал, что шеф несколько им разочарован. Ничего не поделаешь – такова реальная жизнь детектива. Он сталкивался с этим не раз. Гарнопук поднял воротник плаща, словно пытаясь отгородиться от ненужных обид. Было неприятно, что в критический момент с заданием справиться не удалось. Таинственное слово жгло сердце. Вся надежда теперь возлагалась на доктора с птичьей фамилией.

Подобно оперению некоторых пород птиц, населяющих тропические леса, фамилия доктора постоянно меняла окраску. Гарнопук, который поддерживал с доктором шапочное знакомство, никак не мог ее запомнить. Когда Гарнопуку казалось, что фамилия доктора – Чижов, он оказывался Щегловым, когда возникало убеждение, что доктор – Снегирев, он оказывался Орловым. Поэтому Гарнопук бросил бесполезные попытки поймать докторскую фамилию в силки своей памяти, а стал его именовать просто «доктором с птичьей фамилией». И был прав, потому что сегодня на двери докторского кабинета на Гороховой висела табличка с крупными золотыми буквами: «Кандидат медицинских наук, доктор Зябликов Е.Н.».

– Ишь ты, Зябликов… – удивленно покрутил головой Гарнопук и постучал костяшками пальцев в толстую, обитую лоснящейся кожей, дверь докторского кабинета.

Доктор Зябликов утопал в глубоком кресле. Его кабинет состоял из двух комнат. В первой он предавался беседам с пациентами, во второй – их пользовал.

Доктор с птичьей фамилией был «новым русским» от медицины. Также, как «новые русские» от экономики полагают, что человека определяют размеры его кошелька, доктор Зябликов полагал, что человека определяет состояние его здоровья. А точнее – нездоровья, потому что по твердому убеждению доктора, здоровых людей в природе не существует. Любимое его выражение было: «Здоровые – это те, кто пока не догадывается, насколько они больны». Это было альфой мировоззрения доктора с птичьей фамилией. Омегой же являлась стойкая убежденность, что все, касающееся внутреннего мира человека, охватывается одним именем и понятием – Фрейд. Если бы воображение доктора внезапно приняло форму географической карты, она бы вся состояла из членоподобных горных вершин, символизирующих фаллическое начало мира, глубоководных впадин и пещерообразных кратеров, с нетерпением раскрывающих

свои каменистые створки в ожидании оплодотворяющей струи. Все остальное пространство было бы затянуто плотными слоями облаков под названием «либидо», на которых, как на троне, восседал бы творец этой однообразной вселенной – доктор Фрейд.

Каждый свой шаг доктор сверял с Фрейдом. Он давно уверовал в гениальность венского доктора, и, как всякий человек, обретший почву под ногами, лучился весельем и чудовищной самонадеянностью.

Выслушав Гарнопука, он вскочил и забегал по кабинету, возбужденно жестикулируя.

– А-а-а! – кричал он, – вот видите, наконец-то, и вас прижало… Поняли теперь, что без Фрейда – никуда? А?

Он подбежал к шефу и на радостях стал тыкать его пальцем в плечо и грудь, при этом безостановочно хихикая.

– Вот вы? – кричал он, сверля воображаемые дырки в телесном

корпусе шефа, – вы же придавлены комплексами, как трава асфальта-

укладчиком. Признайтесь, в детстве подглядывали в окошко ванной,

когда там мылась молоденькая соседка по коммунальной квартире? А?

Признайтесь?

Шеф, густо покраснев, беспомощно оглянулся на Гарнопука и

медленно отодвинулся подальше от железного пальца доктора.

– Доктор, наш руководитель родился в деревне и ванную впер-

вые увидел в двадцать лет. Так что подглядывать за соседкой, как

вы изволили предположить, он никак не мог… – пришел на выручку

шефу Гарному.

– Не важно… – радостно закричал доктор. – Это я так, образно выражаюсь. А вообще, – не подглядывал в ванной, так подглядывал в бане?.. Вспомните, зима, снег, а вы на цыпочках стоите у запотевшего окошка и глазом – зырк… – доктор распалялся все больше и больше. – А там, в мутном облаке пара – здоровенные бабищи… Феллиниевские зады, пудовые гири грудей, мощные ноги…

– Чего? – угрожающе привстал шеф.

– Ага… ага… – еще веселее забормотал доктор. – Вот, зацепило! – он подмигнул Гарнопуку. – Ну, вспомнили? Женщины кутаются в пар, мелькают березовые венички, запах распаренного березового листа дурманит голову… А среди этих женщин… Кто? Стоять! Я спрашиваю, кто? – вдруг дико заорал доктор.

– Кто? – испуганно прошептал шеф, покачиваясь, как во сне.

– Мама… Твоя мать…

– Чья? – спросил шеф, тараща глаза.

– Твоя мама, твоя… Голая, абсолютно голая… – зловеще зашептал доктор, склоняясь к уху шефа.

Легкий удар в челюсть остановил словоизвержение доктора. Он пролетел несколько метров и с мягким стуком опустился возле кресла. Зелинский и Гарнопук бросились подымать доктора.

– Психопат… Психоманиакальный агрессор… – бормотал доктор, потирая ушибленную скулу.

– Да не психопат он, – запротестовал Гарнопук. – Просто у него мать умерла, когда шефу было полтора года…

– Полтора года? Что ж вы мне сразу не сказали? – глядя на шефа, укоризненно покачал головой доктор. – Это кардинальным образом меняет дело. Вероятно, вы остались с отцом? Конечно, отсутствие женского образа, на который ребенок может излить свои фантазии, заменяется образом отца. Отец заключает в себе два начала. Как у вас дела с онанизмом?

Шеф пошел на доктора, как танки Гудериана на Москву – яростно и напролом. Зелинский и Гарнопук дружно схватили его с обеих сторон.

– Пустите! – бормотал шеф. – Убью гада… Раздавлю, как вошь…

– Лобковую? – поинтересовался доктор, отступая вглубь кабинета.

– Издеваешься? Да? – бормотал шеф. – Я тебе ноги повыдергиваю. Я тебе Фрейда в задницу вставлю!

– Явные симптомы скрытого гомосексуального влечения… – со

вздохом констатировал доктор.

Шеф, взревел, как танк, увидевший последнее в своей жизни

препятствие.

– Доктор, я прошу вас, заткнитесь! – умоляюще крикнул Гарнопук. – Что вы себе позволяете? – кричал он на ухо шефу. – Мы ведь по делу пришли.

Шеф дернулся и остановился, словно искусанный пчелами медведь, который понял, что нельзя убивать пчел, поскольку от них зависит количество меда. Он развернулся и бросился к выходу.

– Жду вас на улице…– выкрикнул из-за захлопнувшейся двери.

Оставшиеся облегченно вздохнули. Доктор воспрял духом.

– Какой занимательный для исследования объект… По-моему, в фрейдовской «Ребенка бьют» встречается описание подобного случая. Надо будет перечитать… Чертовски забавно.

– Доктор, – напомнил Гарнопук, – мы ведь по делу пришли.

–Ах, да… – спохватился доктор. – Минуточку…

Он бросился к книжным шкафам, стоящим за креслом, достал

несколько книг, положил их на стол.

– Здесь все, что вам надо… – он ткнул пальцем в книжные

обложки, – значит, Драммонд и Перкинс «Краткий словарь русских

непристойностей» и Уиллер      «Оксфордский      русско-английский

словарь» …

Гарнопук и Зелинский бережно смахнули пыль с глянцевых обложек и с головой нырнули в мутные глубины бездонного и полноводного великорусского языка. Уже стемнело, когда усталые и хмурые, они вышли на улицу. Шеф нетерпеливо шагнул им навстречу.

–Ну? – с надеждой спросил он.

–Глухо… – со вздохом сказал Зелинский. -Чертов голландец, не мог запомнить толком…

– А вы ему звонили? – поинтересовался шеф.

– А то, как же! – вздохнул Гарнопук. – Все, более или менее

подходящее, зачитывали… Может, баба ляпнула что-то несусветное, которого ни в одном словаре нет?

Шеф строго посмотрел на Гарнопука.

– Женщина не может употреблять слова, которых нет ни в одном словаре. У них для этого не хватает ума… – это тоже было одно из твердых убеждений шефа.

–А если эта женщина – Цветаева? – осведомился Зелинский.

– Цветаева в темноте по чужим ширинкам не шарится… -

иронично хмыкнул Гарнопук. – Ладно, поиски только начались…

Всю обратную дорогу они шли молча. Трамвай разрезал вечер

надвое. Темнота валилась по обе стороны от рельса. Над дверью

агентства масляным пятном растекался жидкий свет фонаря. У дверей маячила поникшая женская фигура.

– Выходцева, вы? – осведомился шеф, вглядываясь в ее лицо.

– Да… – шепнула женщина.

Это была хозяйка кота, женщина средних лет с бледным лицом и горящими во тьме кошачьими глазами.

– Нашли? – с надеждой спросила она.

– А то, как же! – с гордостью сказал Гарнопук. – Здесь он…Вас дожидается. – Кстати, как его зовут?

–Черноок… с нежностью произнесла Выходцева.

Детективы вошли в кабинет, следом за ними Выходцева.

– А почему Черноок? – спросил Гарнопук, снимая куртку. – Какое-то не кошачье имя? Да и глаза у него, вероятно, как у всех котов – зеленые?

– Зеленые – только в темноте, а при дневном свете – черные, -сказала кошачья хозяйка.

Она хотела еще что-то сказать, но дикий крик Зелинского, который направился за котом в туалет, не дал ей это сделать. Выходцева в панике заломила руки:

– Боже, что-то случилось с Чернооком!

Зелинский выскочил в коридор. На голове молодого детектива на прямых ногах, выгнув спину, стоял кот. Зелинский, дико визжа, побежал в один конец коридора, потом обратно, пытаясь на ходу сбросить кота таким жестом, каким сбрасывают с головы внезапно загоревшуюся шапку. Но кот только шипел и погружал свои когти все глубже в голову Зелинского.

– Поджигай! – крикнул Зелинский, в очередной раз пробегая мимо Гарнопука.

Гарнопук вынул зажигалку, щелкнул крышкой. Огонек, словно передразнивая кота, с легким шипением вырвался из узкого отверстия.

– Нет! – дико крикнула Выходцева и со всего размаху бросилась на огонек зажигалки.

– Жарь! – не обращая внимания на рухнувшую Выходцеву, закричал Зелинский, пробегая мимо.

Гарнопук с открытым ртом застыл на месте. Выходцева, пользуясь моментом, схватила зажигалку, подбежала к двери и вышвырнула ее в открытую дверь.

– Как ты сказал? – шепотом спросил Гарнопук.

Зелинский, с испугом глянул на коллегу.

– Как-как? Жарь! А то эта сволочь проткнет мне своими когтями мозги…

Гарнопук торжествующе повернулся к шефу.

– Звоните! – закричал он.

Шеф все понял. Он мгновенно схватил трубку и набрал номер голландца.

– Жарь… – одними губами выдохнул шеф заветное слово.

Его лицо вспыхнуло и озарилось улыбкой Наполеона, получившего известие о победе под Аустерлицем.

Гарнопук подпрыгнул на месте:

– Вау!

Зелинский победно вскинул руки. Мерзкий кот, видя радость детективов, злобно прошипел «Мяу» и спрыгнул с головы молодого детектива.

Зелинский с опаской потрогал царапины, и сказал, с сожалением глядя на кота:

– Что ж ты поторопился? Мне как раз на зиму шапку нужно…Ты бы подошел.

Кот недовольно фыркнул и, выгнув хвост, начал с наслаждением тереться о крепкие, стройные ноги своей хозяйки, требуя прекращения затянувшегося спектакля. Выходцева гибко наклонилась, схватила кота на руки и устремилась к двери.

– Жарить вас некому! – бросил ей вдогонку Гарнопук с язвительной улыбкой.

– А вас мочить… – не обернувшись, бросила хозяйка и резко захлопнула дверь.

– Ну надо же! – растерянно пробормотал Гарнопук, поворачиваясь к коллегам. – Вот тебе и благодарность.

– Не будь кота, мы бы еще долго бились над этим словом… – заметил шеф. – А теперь – тайна раскрыта. Точнее, часть тайны…

– Да уж… – усмехнулся Зелинский. – Как говорится, все только начинается.