Читать книгу Граф Монте-Веро - Георг Борн - Страница 8

Если бы только граф Монте-Веро догнал бежавшую от него девушку и заговорил с ней, они оба избавились от многих слез и страданий! Но судьба распорядилась иначе: им надо было пройти через горькие испытания, перенести тяжкое горе. Просим читателя последовать за нами в большой столичный город.

С наступлением осени вы видите на мостах и углах многолюдных улиц мальчиков и девочек, предлагающих прохожим свои товары раздирающим душу криком:

– Грош за овечку, сударыня, купите, только грош! Подходя ближе, вы видите несчастных, дрожащих от холода детей, одни держат на коленях коробочки, в которых лежат маленькие деревянные овечки. Другие – бегут вслед за прохожими и предлагают им жалобными голосами маленькие букетики цветов, чтобы потом на вырученные деньги купить себе еду.

Две девочки, с корзинками в руках, быстро шли по оживленным улицам по направлению к заставе. Стоял сырой и холодный сентябрьский вечер. На башенных часах давно уже пробило девять.

Одна из девушек, высокая и стройная, была лет шестнадцати, другая – маленькая дурнушка – помладше.

– Накрой корзинку платком, Лина, – сказала старшая, – Воздух сырой, и пряники, которые ты опять не продала, размокнут; смотри, чтобы тетя Фукс тебя за это не поколотила.

– Помоги мне, Маргарита, корзина такая тяжелая, да еще на этой руке у меня палец болит!

Маргарита, которая продала все полученные Для продажи букеты и апельсины, накрыла корзину своей спутницы концом ее платка.

– Мне холодно! – жалобно произнесла младшая девочка.

– Давай мне твою корзину, я ее понесу, а ты возьми мою, закутайся платком, и давай поспешим.

– Ты такая добрая, Маргарита, если бы не ты, мы бы умерли с голода! Вот идут Фриц и Антон, не позвать ли их?

– Нет, Антон очень злой!

– Зато у него много денег, – прошептала младшая. – Знаешь, что мне вчера Фриц про него рассказал? Третьего дня в цирке он украл у одного господина из кармана часы; такому ловкому воровству он научился у господина Фукса.

– Говори тише и не рассказывай об этом никому другому, Лина, а то тебя посадят в чулан на три дня и на три ночи!

– Ох, уж этот чулан! – тяжело вздохнула младшая. – Там так много крыс, я чуть не умерла со страху, когда меня посадили туда в прошлый раз за то, что у меня из корзины украли пряники!

– Я знаю, ты так кричала, что несколько дней не могла говорить! Тебе еще больно?

– Иногда вот тут! – Девочка показала на свою впалую грудь, прикрытую дырявым платком.

– Сегодня вечером и завтра я постараюсь дать тебе побольше хлеба! Пусть Фриц и Антон идут себе, не смотри на них, мы их опередим!

Маленькая девочка, поглядывая иногда на мальчиков, шедших в стороне, следовала за Маргаритой. Они миновали, наконец, заставу и вышли на Мельничную улицу, где сгрудились дома рабочих и малоимущих людей; иногда их теснили фабричные корпуса.

Улица становилась все уже, дома по сторонам все меньше и ниже. Вскоре девушки вышли на шоссе. Они поравнялись с забором, за которым еще цвели георгины и розы, на воротах перед маленьким домом, обвитым плющом, крупными буквами значилось: «Садоводство». Вдруг за деревьями что-то зашевелилось, младшая из девушек боязливо прижалась к своей спутнице.

– Успокойся, Лина, это, верно, Вальтер!

– Ты угадала, Маргарита – раздался голос из-за кустов. – Здравствуй. Вот уже час, как я жду тебя.

Вальтер был учеником садовника. Крепкого телосложения паренек, в соломенной шляпе и чистом полотняном сюртуке, ласково смотрел на девушку, которую знал уже не первый год. Она приходила в сад за цветами, которые покупала госпожа Фукс.

– Вот еще новая порция, – сказал он, высыпая в корзину девушки цветы и листья. – Вчера, связывая букеты, ты опять так хорошо пела, Маргарита. Твоя песня была такая грустная, прямо сердце разрывалось.

– Это мое единственное удовольствие, Вальтер. Поздно вечером, окончив работу, я забираюсь куда-нибудь подальше в глушь, тогда песни поются сами собой! Однако прощай, нам надо поторопиться. Позади идут Фриц и Антон, я не хотела бы с ними встречаться!

– Я провожу вас до Морской улицы.

– Нет-нет! Они непременно привяжутся к тебе.

– Думаешь, я их боюсь? Я готов на все, чтобы защитить тебя, Маргарита.

– Но тебе завтра рано вставать, оставайся!

– Я останусь в саду и буду следить за вами до тех пор, пока вы не дойдете до дома.

Простившись с Вальтером, девушки пошли дальше по шоссе и вскоре свернули на песчаную дорогу, которая вела к роще, за нею на холме был дом, где они жили. Если это полуразвалившееся жилище можно было назвать домом.

Дверь приотворилась, показалась женщина лет сорока, с черными распущенными волосами, орлиным носом и толстыми губами на злобном лице. Вылинявшая красная шелковая юбка, вероятно, наследие лучших и давно минувших времен, делала ее толстую фигуру еще необъятнее. Вероятно, ей помешали наводить туалет. Это и была госпожа Фукс, которая, живя в разлуке со своим преследуемым, но находящимся на свободе мужем, продолжала держать его пансион.

Читатель поймет, что она имела в виду под этим названием, если мы скажем, что кроме Маргариты и Лины в этой хижине находилось еще около двадцати мальчиков и девочек самого разного возраста, которые каждое утро должны были отправляться в город продавать цветы, овечек, апельсины и пряники, и затем с наступлением ночи отдавать вырученные деньга госпоже Фукс, за что получали кусок хлеба, несколько картофелин и вдосталь воды. Но дети эти, не знавшие ни отца, ни матери, выросшие с колыбели в нищете и страхе, были рады, когда получали эту скудную пищу, которой лишались довольно часто, если не выручали достаточно денег.

Госпожа Фукс заперла дверь на замок и вошла вместе с девушками в комнату. Посреди ее стоял грязный стол, а возле него несколько худых стульев. На стеле рядом с тускло горевшей лампой красовалась бутылка с каким-то крепким напитком, который госпожа Фукс употребляла якобы против болей в желудке.

Зеркало на стене, старый шкаф и комод о трех ножках, над которым висела картина, изображавшая сцену из священного писания, составляли все убранство жилища.

Низенькая дверь вела в другую комнату, которая служила местом пребывания детей и откуда в эту минуту слышались приглушенные голоса.

Маргарита и Лина поставили свои корзины на стол и стали считать деньги.

– Как, негодная тварь, – закричала госпожа Фукс, увидев, что корзина Лины почти полна, – с четырех часов ты ушла из дому и принесла всего только восемь грошей? Погоди, я научу тебя быть прилежнее!

– О милая тетя Фукс, – взмолилась девочка, припав к ее ногам, – , только не сажайте меня в чулан, я заходила во все пивные лавки и каждому предлагала свой товар.

– А, так ты боишься чулана? Ну, так я, наконец, знаю средство тебя исправить! Маргарита, поди посади ее туда!

– Она больна, я не могу сделать этого!

– Как, ты смеешь возражать?

– Накажите меня вместо Лины.

– Ты свое дело сделала, да и к тому же ты теперь достаточно взрослая и завтра вечером поедешь вместе с Луизой и со мной. Пора тебе узнать лучшую жизнь!

– Я принесла на десять грошей больше, чем следовало! – сказала Маргарита. – Пусть это будет долей Лины!

– Опекун ты ей, что ли? Уж не думаете ли вы, что я стану даром кормить вас и одевать? Поди, нарежь им хлеба, – госпожа Фукс кивнула на соседнюю комнату, а я сама запру в чулан эту лентяйку. Пойдем, негодная! – Она потащила за собой Лину.

Маргарита с жалостью посмотрела ей вслед. «Потом постараюсь принести ей ужин», – подумала она и пошла в соседнюю комнату, где сидели и лежали на сене грязные и худые мальчики и девочки. Жадно брали они из рук Маргариты хлеб, запивали его водой из расколотых кружек и тут же укладывались спать.

Вот как содержались пансионеры госпожи Фукс!

Возвратившись в первую комнату, Маргарита застала там госпожу Фукс, уже исполнившую свое недоброе дело.

– Завтра вечером ты уже больше не пойдешь торговать на улицу, ты теперь уже взрослая, фигура у тебя сносная, да и лицо ничего, – проговорила госпожа Фукс, – так что будешь теперь выходить со двора только со мной!

Маргарита промолчала, но при последних словах содержательницы притона она ощутила какой-то неосознанный страх. К тому же госпожа Фукс обыкновенно по вечерам куда-то исчезала. Юная девушка смутно чувствовала, что над нею нависла грозная туча. Куда уходила госпожа Фукс, было для нее тайной. Одни говорили, что она навещала в эту пору своего мужа, который нигде не смел показываться, другие же уверяли, что она посещала сомнительные балы, заводя там весьма недвусмысленные знакомства.

Последнее, вероятно, было ближе к истине. Вот и сейчас, с помощью Маргариты, она тщательно зачесала свои черные волосы, подрумянила желтые щеки, подкрасила жиденькие брови и, накинув темный платок, вышла из дому.

Маргарита постоянно должна была запирать за нею дверь, а утром, когда она возвращалась, открывать ее.

Перед уходом госпожа Фукс погасила лампу и заперла на ключ шкаф и комод, где у нее хранились деньги. На Маргариту она вполне полагалась – у девушки был чуткий сон, к тому же она вообще не делала ничего, заслуживавшего порицания.

Было уже поздно, когда ушла госпожа Фукс, довольная тем, что завтра отправится в свои ночные похождения уже не одна. Она хорошо понимала, что Маргарита будет для нее неисчерпаемым источником дохода, если только не ускользнет из ее рук, но за этим она зорко следила. Маргарита находилась на ее попечении уже почти четырнадцать лет, а потому она считала себя вправе пустить в дело ее прекрасную внешность. Случалось и так, что девушки, выросшие у нее, достигнув зрелого возраста, убегали, и она теперь пристально следила за тем, чтобы этого не случилось и с Маргаритой, которая красотой превосходила всех ее прежних воспитанниц.

Вскоре после ухода госпожи Фукс Маргарита осторожно отперла дверь и неслышно вышла на двор. С несколькими кусками хлеба и кувшином воды в руках она направилась туда, откуда слышался жалобный плач Лины. Дойдя до старого, развалившегося забора и отворив дверь в нем, она очутилась в низеньком сарае. Воздух здесь был сырым и зловонным – бедный ребенок, завидя Маргариту, бросился к ней навстречу. Кроме Лины в этом ужасном чулане сидела еще семилетняя девочка, попавшая сюда за то, что, мучимая голодом, съела один из пряников, данных ей для продажи.

Маргарита накормила обеих, принесла соломы, чтобы им не лежать на сырой, грязной земле, и дала свой платок прикрыться. Девочки повисли у нее на шее, со слезами на глазах целовали ее и не хотели отпускать. Оставив их, она пошла мимо своей хижины к кустарнику, который тянулся от Морской улицы до шоссе, обсаженного по обе стороны деревьями. Луна вышла из-за туч и чудно светила с ночного неба, усеянного звездами.

В бледном свете луны Маргарита была особенно хороша. Ветер играл— ее чудными золотистыми волосами; простое черное платье подчеркивало развившиеся формы девушки. Ее нельзя было назвать худой. Как ни странно, тяжелая жизнь в доме Фуксов не отразилась на ее облике. Белокожая, с легким румянцем и большими голубыми глазами и длинными ресницами, она останавливала на себе взгляды; маленький нос был так же изящен, как и маленький рот с пухлыми губами, между которыми виднелись ее ослепительно белые зубы.

Маргарита напевала вполголоса, пробираясь к большим, обросшим мохом камням, лежавшим недалеко от шоссе в тени густого кустарника. Тут она часто сидела, пела и мечтала, и именно тут несколько дней назад, проезжая мимо, увидел ее принц Вольдемар.

Освещенная мягким светом луны, она села на камень и запела народную песню. Тайная грусть слышалась в ее голосе. На сердце у нее было тяжело. Вдруг она замолкла. Какие-то небывалые чувства наполнили ее сердце, оно готово было разорваться – в такие часы к ее душе подкрадывалось дотоль неведомое ей чувство любви. Маргариту никто не любил, никто не понимал, она никому на свете не принадлежала.

С детства, с тех пор, как она помнила себя, она не видела других людей, кроме госпожи Фукс и подобных ей несчастных детей, у которых также не было родных. Прежде Маргарита никогда об этом не задумывалась, но теперь в ней проснулась мысль о том, что существует на свете любовь!

Она видела на улицах, как заботливо кутали матери своих детей от холода, с какой любовью они целовали своих малюток – ей неведомо было это счастье! Какое, должно быть, блаженство, когда есть кому сказать «мама», когда заботливая и нежная рука матери обнимает тебя и прижимает к своей любящей груди.

Как-то раз вечером Маргарита спросила госпожу Фукс о своей матери.

– К чему тебе знать о своих родителях, глупая девчонка, – сказала госпожа Фукс с видимой досадой, – заботься лучше о своих букетах. Знай – твоих родителей давно уже нет в живых.

– Они умерли? – прошептала Маргарита едва слышно, ей стало так тяжело и страшно. – Как жаль! Но все эти дети, – утешала она себя, – разделяют мою горькую судьбу. Бог нам всем отец!

Прежде Фукс днем учил ее читать и писать, и она была так любознательна и прилежна, что у бывшего канцеляриста скоро истощился весь запас его знаний. Потом господин Фукс исчез, и, верно, он занимался недобрыми делами, так как только изредка прокрадывался ночью домой.

Грустно и одиноко протекала ее жизнь, так шли дни, месяцы и годы. Наконец, она стала почти взрослой, и какая-то тоска давила ее молодое отзывчивое сердце. Ей чего-то недоставало. Весь мир казался ей пустым. Бродя по улицам с корзинкой цветов в руке, она видела других девушек. Они гуляли под руку с молодыми людьми, которые счастливо улыбались, устремляя на них любящие взгляды, ее же никто не любил, никто не говорил ей ласковых слов, никто не пожимал ей дружески руку, никто не смотрел на нее любящими глазами.

По вечерам она уходила из дома и направлялась к образу Богоматери, перед которым ее накануне видел Эбергард, или просто бродила по пустынной дороге, когда все было тихо кругом. Из груди ее невольно рвались звуки какой-нибудь жалобной песни, какое-то непреодолимое желание наполняло ее. Шелест деревьев, темное небо, усеянное звездами, уединенное место в тени кустов – все это благотворно действовало на ее душу – только тут она оживала, сюда ее влекло!

Прежде она думала, что всей душой привяжется к доброму Вальтеру, который всегда ласково и откровенно говорил с ней, будет поверять ему все свои сокровенные мысли и искать в нем утешения.

Но нет! Вальтер был добр и ласков, но она могла только благодарить его за это, в нем чего-то недоставало впрочем, она не могла себе объяснить – чего, она только чувствовала, что не нашла в нем того, что искала.

Как-то в субботу, по дороге домой, с ней заговорили девушки, быть может, они увидели на ее прекрасном, мечтательном лице тайную грусть или выражение безысходного горя. На них были яркие платки, а волосы украшали приколотые цветы. Это было так соблазнительно и очень понравилось Маргарите. Девушки эти много смеялись между собой и уговаривали ее пойти с ними в ярко освещенный сад, где, по их словам, были танцы и веселье.

– Но на мне старое платье! – смутилась Маргарита.

– О, это не беда, вот там живет госпожа Робер, она даст тебе прекрасное платье на одну ночь.

– Но у меня нет денег!

– А ведь у тебя в кармане что-то звенит?

– Это не мои!

– Так возьми часть из них, а после, когда у тебя будут деньги, ты положишь назад из своих. Пойди и посмотри, какое там веселье, там настоящая жизнь!

После долгих колебаний Маргарита вошла в прекрасный сад и подошла к зале, где под громкие звуки музыки бешено кружились танцевальные пары. Она посмотрела в окно и увидела, как те девушки, которые уговаривали ее идти с ними вместе, с молодыми мужчинами присоединились к кружившимся парам, она видела, как они целовались с ними, как беззаботно предавались веселью, и вдруг схватила свою корзину и быстро, не оглядываясь, ушла.

Только отойдя довольно далеко, Маргарита немного успокоилась. Виденное поразило ее. Не этого жаждало ее сердце! Ей казалось, что надо избегать встреч с теми девушками, и каждый раз, когда замечала их издали, старалась спрятаться от них, чтобы не быть замеченной. В то время, как они предавались веселью, Маргарита отправлялась к образу Богоматери или на свое заветное место близ шоссе, над которым сверкали звезды и веял ночной ветер.

Вот и сегодня она сидела тут, плела венки и напевала, до того погруженная в свои мысли, что не слышала странного шелеста и движения со стороны шоссейной дороги.

На башнях отдаленной столицы глухо пробило одиннадцать часов. Маргарита сидела на камне и смотрела то на цветы в руках, то вдаль. Что-то шевельнулось в кустах, она не обратила на это внимания, а продолжала петь свою любимую песню.

Вдруг ветки кустарника раздвинулись, и среди них показалось бледное улыбающееся лицо; осторожно и с любопытством придвигалось оно к ней; глаза сладострастно оглядывали прекрасный стан девушки.

– А, вот где ты, прекрасная маленькая богиня! – раздался шепот.

Маргарита обернулась и вскрикнула от страха, увидев это бледное, искаженное страстью лицо.

Она перекрестилась – так ужасно было это виденье!

Но вот из-за ветвей показались и плечи, а затем и весь человек предстал перед испуганной девушкой. Это был какой-то знатный господин – на руках его были белые перчатки, а под мышкой он держал изящную камергерскую шляпу.

Маргарита не потеряла присутствия духа и быстро вскочила, ее сердце лихорадочно билось, она чувствовала, что ей угрожает опасность.

– Подожди, голубка! – прошептал незнакомец, которому на этот раз удалась попытка поймать прекрасную фею, и потому он не желал упустить ее из рук! – Одно слово, только одно слово, очаровательная маленькая сирена! – воскликнул он, протягивая руку к Маргарите, при этом мужчина так отвратительно улыбался, что по всему было видно: недобрым намерением загорелся он. Серые глаза блестели, губы были бледны от волнения. Никого не было вокруг в этом уединенном месте. Прелестная девушка произвела впечатление не только на принца, но и на него самого. Он уже касался ее стана, его руки уже чувствовали сквозь платье ее юное тело, он жаждал во что бы то ни стало исполнить свое сладострастное желание.

– Только одно слово, голубка, – прошептал он, – полно, не стыдись!

Камергер, не щадивший ни времени, ни труда на подобные приключения и добивавшийся именно этого дикого цветка, как он ее называл, уже обвил рукой стан молодой девушки, но только он хотел прижать к себе Маргариту, как вдруг она, собравшись с духом, крикнула изо всех сил:

– Фриц! Антон!

Камергер Шлеве, боясь в этом и без того небезопасном месте встретить известных ему мошенников, которых Маргарита назвала по имени, выпустил свою добычу из рук.

Фрица и Антона давно уже не было на дороге; они свернули в сторону или направились в парк на очередной грабеж.

Маргарита, подхватив свои цветы, перепрыгивая через камни, быстро убежала от своего врага.

Камергер, скрежеща зубами, хотел погнаться за девушкой, забыв про свою хромоту, но вовремя опомнился и, кряхтя, поплелся вслед за этой легкой серной, которая, подобравши свое платье, уже скрылась в кустах.

– Ты не уйдешь от меня, маленькая колдунья, – бормотал он, тщетно стараясь найти след убежавшей девушки. – Один Бог знает, как я сегодня жаждал овладеть тобой! Знать бы, где живет эта очаровательница.

В это время луна скрылась в облаках, все погрузилось во мрак, и Шлеве не мог разглядеть видневшейся хижины.

– Она действительно прекрасна! Я давно не встречал ничего подобного! Завтра же попрошу содействия госпожи Робер, ты должна быть моей, маленькая, робкая богиня, или фея, как называет тебя принц!

В то время, как господин Шлеве, разговаривая с самим собой, осматривал камни, на которых сидела девушка, и затем, осторожно прислушавшись, направился домой, Маргарита достигла хижины. Она опустилась на колени, грудь ее сильно вздымалась; скрестив руки, она горячо благодарила небо за спасение от страшного человека.

Она вошла в дом, заперла накрепко дверь и легла на свою бедную постель. Вскоре сон одолел ее и избавил от страданий. Она сладко улыбалась во сне прекрасному юному офицеру, который любезно разговаривал с ней и обещал свое покровительство; это сновиденье было так замечательно, что она желала вечно видеть его! Ей казалось, что теперь желание ее было удовлетворено и для полного счастья ей нечего и желать.

Но горькая действительность скоро вернула ее на землю. Чудное виденье исчезло, счастье ее было слишком призрачным.