Читать книгу Это было в Праге. Том 1. Книга 1. Предательство. Книга 2. Борьба - Георгий Брянцев - Страница 11

Над Прагой плыли низкие облака, бросая тени на мостовые и крыши. Железнодорожники в рабочих спецовках, вытирая на ходу руки паклей, перебирались через станционные пути к мастерским. Переходя рельсы, они высоко поднимали ноги, точно преодолевали брод, а потом торопливыми шагами шли дальше.

Просторный цех мастерских быстро заполнялся. Люди тесно рассаживались на скамейках, расставленных в ряды, располагались возле верстаков.

В глубине цеха на импровизированном помосте стоял небольшой желтый столик.

Когда поток участников митинга оборвался, с передней скамьи поднялся Ярослав Лукаш и своей тяжеловатой, мерной походкой направился к помосту. Непрочная лесенка затрещала под его ногами. Лукаш подошел к столу, положил на него кепку, измазанную мазутом, разгладил заскорузлой рукой обвислые усы и вынул из широкого кармана комбинезона несколько листов бумаги – конспект его сегодняшнего выступления.

Лукаш прищурил глаза, всматриваясь в листы бумаги. Потом положил руки на стол. Он решил не придерживаться конспекта – тянуло к душевному, свободному разговору с людьми.

– Друзья! – начал Лукаш, поднял голову и встретил тысячи глаз, внимательно следящих за ним. – Пражский комитет компартии поручил информировать вас…

Веско и тревожно вошли его первые слова в напряженную тишину.

– Все вы меня знаете, и я вас знаю… Я думаю, что мы легко поймем друг друга.

Да, Ярослава Лукаша знали почти все железнодорожники узла. Здесь выросли и состарились его дед, отец и он сам. Знали, что у этого громоздкого, физически сильного человека мужественное сердце, знали, что он совсем недавно оправился от тяжелого ранения, нанесенного ему реакционерами. Его знали, ему верили.

– Последние дни ознаменовались новыми событиями. Сто тысяч граждан Чехии, Моравии и Силезии вышли на улицы городов. Десятого сентября массовые протесты против провокаций гитлеровцев имели место в Праге, Брно, Братиславе, Пльзене и других городах…

Лукаш говорил спокойно, не подбирая, не выискивая слов. Речь его текла ясно и неторопливо. И говорил он тихо. Он никогда не повышал голоса на трибуне, не кричал, не требовал тишины, но его голос всегда был слышен в самых далеких уголках собрания.

– Тяжелым испытаниям подвергается наша родина. Каждому честному человеку, любящему ее, ясно, что над Чехословакией нависла грозная опасность… Фашизм собирается осуществить свои черные замыслы. Второго сентября Гитлер вызвал к себе бандита Гейнлейна и приказал ему потребовать немедленной передачи Судетов немцам. Вы знаете, как ответил на это наш народ. Но фашисты не унимаются. Несколько дней назад Гейнлейн прервал переговоры с правительством…

Сейчас Лукаш видел перед собой напряженное, налитое кровью лицо кочегара немца Альберта Грундта, внимательный немигающий взгляд Карела Гавличека, горящие лихорадочным блеском глаза своего помощника Притулы, низко пригнувшегося Зденека Сливу. Видел, как сухой кашель подбрасывал плечи старика сцепщика Сповщика; видел, как молодой токарь Правомир, расправив на колене клочок бумаги, что-то записывал огрызком карандаша. Всех видел Ярослав.

– Гитлер возгласил в Нюрнберге: не для того Всемогущий создал чехов, чтобы они угнетали три с половиной миллиона судетских немцев. Так сказал Гитлер. – Лукаш прервал себя и горько усмехнулся. – Слышишь, Альберт? – обратился он к Грундту. – Ты, немец из Судетов, пришел на паровоз к чеху Бине. Скажи, он угнетает тебя?

Грундт повернулся в сторону Бине, сидящего рядом с ним, и, улыбнувшись, положил ему руку на плечо.

– Говори, Ярослав, говори.

Приглушенный одобрительный гул прошел по цеху.

– Вместо того чтобы обуздать зарвавшегося Гейнлейна и дать ему по рукам, наше, с позволения сказать, правительство пошло на уступки. А чем это кончилось, я сейчас скажу. Сегодня премьер Годжа, вопреки воле народа, принял условия Гитлера и согласился отдать ему Судеты.

Взрыв возмущения прошел по залу. Все вскочили с мест. Послышались выкрики:

– Позор предателям!

– Долой Годжу!

– Забастовку!

– Идем в Град! Сколько можно терпеть?

Ярослав Лукаш переждал, пока стихнет шум, и снова обратился к рабочим:

– Товарищи! Я еще не закончил… И вы думаете, нас кто-нибудь поддержал в беде? Англия и Франция позавчера предложили нам отдать Судеты Германии. Сегодня в два часа ночи их послы подняли с постели доктора Бенеша, нашего президента, и потребовали от него немедленной капитуляции. Представитель Великобритании лорд Ренсимен, приезжавший сюда, чтобы добиться компромисса, шестнадцатого числа покинул Прагу, а приехав в Лондон, тоже высказался за капитуляцию чехов. Нас толкают на самоубийство. У нас хотят отнять свободу, независимость, честь…

Большими, сильными пальцами Лукаш сжал кепку, передохнул и обвел глазами цех.

– Гитлер хочет поработить нас, отдать Чехословакию на растерзание своим стервятникам… Только Советская Россия остается верной своим обязательствам, только русские держат нашу сторону, только они готовы протянуть нам братскую руку помощи…

– Почему же не ответила на нашу ноту твоя Советская Россия? – раздался выкрик из глубины цеха.

– Это ты, Зденек? – Лукаш покачал головой. – Мне стыдно за тебя, ты старый друг мой. И чтобы ни у кого не осталось сомнений, я скажу, как обстояло дело. Наше правительство спросило, готов ли Советский Союз оказать ему военную помощь немедленно. Русские тотчас ответили полным согласием…

– Откуда это видно? – снова крикнул Зденек Слива.

– Не перебивай, – оборвал его Лукаш, – я еще не кончил. Ответ русских не опубликовала ни одна газета. Буржуазная печать скрыла его от народа. Но русские сказались умнее этих провокаторов. Представитель СССР огласил ответ советского правительства на Ассамблее Лиги Наций в Женеве. Теперь о нем знает весь мир.

– Почему же они не идут на помощь? – не мог успокоиться Зденек.

– Мне грустно, что такой вопрос задает старый рабочий, да еще к тому же социал-демократ. Ты дальше своего носа ничего не видишь.

В зале раздался смех.

– У России, – продолжал Лукаш, – нет с нами общей границы. А ну-ка, спроси Польшу и Бека: согласятся они дать дорогу русским войскам? Как ты думаешь? Поляки оглядываются на Францию, а та отказалась от своих обязательств. Все эти Беки, Чемберлены и прочие боятся русского солдата, как чумы. Они предпочтут продать немцам свободу народов, позволить им поработить целые государства. Но если мы, чехи, попросим помощи у России и начнем драться с немцами, Россия, невзирая ни на что, поможет нам. Будь в этом уверен!

Из рядов крикнули:

– Правильно, Ярослав! Пусть Слива поучится уму-разуму!

– Коммунисты всегда предупреждали и предупреждают сейчас, что фашизм не ограничится Судетами, а пойдет дальше… Коммунистическая партия призывает к всеобщей забастовке. Объединимся, чтобы защитить интересы родины. Долой предателей!

Последние слова Лукаша потонули в шуме голосов. Участники митинга приняли единодушное решение – объявить забастовку, всем выйти на улицу.

…В этот день забастовали железнодорожники, трамвайщики, шоферы. Движение в Праге замерло.

Закрылись предприятия, учреждения, мастерские, магазины. Забастовка приняла всеобщий характер.

Четверть миллиона демонстрантов скопились у здания парламента. Вождь коммунистической партии Клемент Готвальд вышел на балкон.

Он объявил народу, что капитулянтское правительство Годжи пало. Коммунисты потребовали создания нового правительства. Бурей одобрения встретил народ это сообщение.

Но Готвальд предупредил:

– Республика в опасности! Народ, который добился нового правительства, должен позаботиться о том, чтобы республика не досталась захватчикам. Будьте тверды и не сдавайтесь!

На другой день было создано новое правительство. Президент Бенеш выступил по радио и заверил: «Если нужно будет бороться, то мы будем бороться до последнего вздоха».

Народ поверил президенту.

Новый премьер-министр генерал Сыровы призвал бастующих приступить к работе. Он сказал: «Армия стоит на страже, но она сможет выполнить свою задачу лишь тогда, когда за ней будет стоять спокойная и сплоченная нация. Вернитесь тотчас же к выполнению своих обязанностей. Только в этом случае будет обеспечена боевая готовность к защите государства».

Народ поверил и новому премьеру. Рабочие вернулись к станкам, машинам, спустились в шахты, загремел на улицах трамвай, открылись учреждения и магазины…

Двадцать третьего сентября новое правительство объявило мобилизацию. Десятки тысяч патриотов до срока явились на сборные пункты и взяли в руки оружие. Войска стали подтягиваться к границам.

События развивались с катастрофической быстротой. Воздух был насыщен тревогой. Как-то сразу установилась осенняя погода. Ветер срывал с деревьев позолотившиеся листья, нес их по улицам, аллеям, кружил, устилая землю желтым ковром. Парки, бульвары горели багряными красками осенней листвы.

Призыв коммунистов к единству, к созданию национального фронта не был подхвачен руководителями других политических партий.

Коммунисты внесли предложение обратиться за помощью к Советскому Союзу. Генерал Сыровы и президент Бенеш отвергли это предложение. А тем временем Гитлер предъявил новый ультиматум. Он потребовал не только Судеты, но и удовлетворения территориальных претензий Польши и Венгрии за счет Чехословакии.

Франция устами Даладье заявила открыто, что военной помощи, несмотря на договор, она оказать не может. Глава французской военной миссии в Праге генерал Фоше сказал: «Мы не хотим выступать против Гитлера, имея союзниками большевиков».

Лондон требовал от Чехословакии безоговорочной капитуляции.

Правительство во главе с Сыровы в блоке с реакцией маневрировало, обманывая народ.

А бесноватый Гитлер кричал в берлинском Спорт-Паласе: «Если к первому октября Судетская область не будет передана Германии, я, Гитлер, сам пойду, как первый солдат, на Чехословакию».

Престарелый политический жонглер, английский премьер Чемберлен решился – второй раз за свою жизнь – подняться в воздух. Он прилетел к Гитлеру. Игнорируя волю и готовность чехословацкого народа к защите своей родины, Чемберлен угоднически доложил Гитлеру, что вопрос о Судетах решен в пользу Германии. Гитлер ответил ему: «Очень сожалею, но теперь это нас не устраивает». Свидание с Чемберленом еще больше развязало руки Гитлеру.

Тучи тянулись с запада… Свинцовые тучи войны. Они сгущались, закрывая свет…

В двенадцать часов сорок пять минут двадцать девятого сентября в Мюнхене, в Коричневом доме, собрались Гитлер, Муссолини, Чемберлен и Даладье. Началось совещание, вошедшее в историю под названием Мюнхенской конференции. Оно должно было решить судьбу гордого славянского государства. Представителей Чехословакии в зал заседаний не допустили, они ждали за дверями. В два часа тридцатого сентября двери зала распахнулись для того, чтобы мир узнал о величайшем предательстве. Конференция решила: отдать Германии не только Судеты, но и все пограничные с ними районы и к десятому октября очистить их от чехословацких войск, сдать все военные сооружения и все военное имущество, находящееся в этих районах.

Завершился позорнейший сговор, какого еще не знала история.

Правительство Сыровы капитулировало.

Возмущение народа не знало границ. В этот же день вождь коммунистов Готвальд собрал деятелей разных политических партий и вместе с ними пошел к президенту. Бенеш принял их. Готвальд потребовал от президента решительного отказа от выполнения мюнхенских условий, призывал к защите республики, убеждал, что народ и армия имеют силы и готовы дать отпор зарвавшемуся агрессору.

Он сказал:

– Босые и безоружные абиссинцы защищались, а мы сами покорно подставляем шею под ярмо. Посмотрите, как защищается испанский народ. У нас есть прекрасная армия, народ наш единодушен. Несомненно, и другие страны не оставят нас в одиночестве. Сейчас мы еще можем дать отпор. Еще не поздно. Нельзя принимать мюнхенские условия.

Тщетно… У президента не хватило мужества внять этим благородным словам. У президента были другие планы.

На другой день после переговоров Готвальда с Бенешем германские войска с барабанным боем, не встречая сопротивления, перешли границу, вступили в Чехословакию и беспрепятственно заняли не только Судеты, но и приграничные районы и города, в которых почти не было немецкого населения. Вслед за немцами границу перешли польские и венгерские войска.

Чехословацкая земля оделась в траур.