Читать книгу Это было в Праге. Том 1. Книга 1. Предательство. Книга 2. Борьба - Георгий Брянцев - Страница 13

– По решению партии ты должен в ближайшие дни перейти на нелегальное положение, – сказал Лукашу уполномоченный подпольного пражского комитета компартии Червень.

И хотя Лукаш, отправляясь на первую нелегальную встречу, догадывался о характере предстоящего разговора, все же слова представителя партии заставили его еще раз взвесить свои силы. Он хорошо понимал, что ему предстоит начать совсем новую жизнь, ничего общего не имеющую с той, какую он вел до последнего дня. И сознавал всю тяжесть ответственности, возлагаемой на него этим решением.

– Что ты скажешь на это? – спросил Червень.

– Я боец партии, – ответил Лукаш коротко.

Они беседовали на одной из конспиративных квартир, которые в эти дни по распоряжению Центрального комитета партии были приисканы не только в Праге, но почти во всех крупных центрах страны.

Уполномоченный носил подпольную кличку Червень, и подлинной его фамилии Лукаш не знал. Это был маленький человек лет сорока, со впалыми щеками, узкой грудью, с бледным лицом, с большими серыми глазами. Его длинные волосы слегка вились.

Лукаш слышал, что Червень уже много лет бессменно ведет низовую партийную работу. По приезде в Прагу он снял квартиру из двух небольших комнат, пригляделся к соседям, освоился с обстановкой, пообвык и, для отвода глаз, вернулся к старой, уже почти позабытой профессии портного. На стене домика, в котором он поселился, появилась скромная вывеска.

Ответ Лукаша его удовлетворил.

– Я не стану предупреждать тебя, с чем это связано, – сказал Червень. – Ты старый член партии.

Да, Ярослава об этом предупреждать не приходится. Предстоит борьба, борьба неравная, беспощадная, борьба не на жизнь, а на смерть, – только бы хватило ума, сил и способностей оправдать доверие партии.

Червень сказал, что переход партии в подполье, в связи с ее запретом и предстоящим неизбежным роспуском, означает не свертывание работы, а ее усиление в новых определенных формах. Коммунисты должны организовать мощное национальное и патриотическое движение, используя для этой цели все легальные и нелегальные возможности. Они должны еще теснее сплотить рабочий класс, превратить все предприятия, фабрики, заводы, мастерские в бастионы антигитлеровского сопротивления. Правительственная клика – Годжа, Беран, Сыровы, Черны – встала на путь открытой фашизации страны, и необходимо добиться, чтобы это видел каждый чех и словак. Поставлена задача привлечь на свою сторону членов других политических партий, которые не хотят идти за своими лидерами – предателями национальных интересов страны. Надо вскрыть перед народом истинный смысл мюнхенского сговора, смысл и цели позорной капитуляции, разоблачить провокационные попытки реакции оклеветать позицию Советского Союза, дать понять всем честным гражданам, что капитуляция не спасет Чехословакию, а лишь ускорит ее порабощение. Гитлер не удовлетворится захватом Судет. Обеспечив свой тыл, он ринется дальше, на Восток, и развяжет новую мировую войну.

– Но это общие задачи подпольной работы, – оговорился Червень. – А перед тобой поставлена и частная, очень трудная задача.

Лукаш насторожился.

– Да, именно частная, конкретная, очень трудная задача, – подчеркнул Червень. – Партия надеется, что ты отдашься ей целиком. Ты должен оберегать подполье от проникновения в него провокаторов, предателей, гитлеровских агентов, выявлять и уничтожать их; вести работу так, чтобы наши люди сумели проникнуть в карательные и разведывательные органы врага и выявить его намерения и планы. – Червень пытливо взглянул на Лукаша, который внимательно его слушал. – И первая трудность, дорогой мой, состоит в том, что партия не даст тебе людей. Ни одного человека. Ты обязан подыскать их сам в среде беспартийных патриотов, в среде людей, которых не подозревают даже в сочувствии коммунистам. Сложное дело, товарищ Лукаш, но тебе ясно и без моих разъяснений, что опираться в организации такой работы на коммунистов, которые у врага все на учете, – это значит подготовить неизбежный провал. Ты, Ярослав, старый коммунист…

Говорили допоздна. Червень посоветовал Лукашу не показываться больше на железнодорожном узле, а сразу переходить на нелегальное положение. Он снабдил его документами на чужую фамилию и дал адрес некоего Владислава Морганека, у него Лукаш и должен был поселиться под видом слесаря-водопроводчика.

Возвращаясь домой, Лукаш чувствовал себя уверенно. Уж такая была у него натура, так счастливо сложился его сильный характер. В трудные, а порой и опасные периоды своей жизни (чего только не было!) он никогда не терял самообладания. Оно питалось глубокой, неиссякаемой верой в силу партии, в правоту ее дела. Его характер закалился в революционной, политической борьбе, в опыте всей его большой и деятельной жизни.

В девятьсот шестнадцатом году Лукаша, двадцатилетнего парня, сняли с паровоза, на котором он ездил кочегаром, и призвали в австро-венгерскую армию. Три месяца он пробыл в запасном полку, в городе Линце, и там познакомился и сдружился с Голечкой. Голечку любили солдаты, но не терпело начальство – и все потому, что у него был не в меру острый язык.

Как истый славянин, Голечка до мозга костей ненавидел габсбургскую монархию, на чем свет стоит проклинал императора Франца-Иосифа. Он не умел скрывать своих мыслей, а если уж ему хотелось говорить, то говорил громко. А говорить он и любил и умел.

Перед призывом в армию Голечка работал техником на заводе сельскохозяйственных машин, был грамотен, начитан и неплохо разбирался в политике.

Однажды он сказал в кругу друзей: «А воевать я не буду. Категорически не буду. Пусть воюет сам Иосиф вместе со своим возлюбленным кайзером». Солдаты удивились, повертели головами – нет ли поблизости начальства? – и полюбопытствовали: как это Голечка не будет воевать?.. «А вот так и не буду, – твердил он упрямо. – Русские – наши братья. Кому нужна война? Богачам, а не народу».

Разговор на эту тему, но уже более определенный, вскоре снова возник. Голечка высказал очень ясную и смелую мысль, которая прочно засела в голове Ярослава.

В конце мая их маршевую роту спешно бросили на восточный фронт и прямо с поезда ввели в бой. Русские развивали свой успех по линии Ровно – Ковель. Они уже форсировали реку Стрипу.

Ярослав во всех подробностях помнит эту ночь на двадцать шестое мая.

Сеял теплый весенний дождичек. Небо, затянутое низкими облаками, почти неотличимо было от земли. Земля сотрясалась от частых разрывов тяжелых снарядов, и когда вспышки взрывов гасли, становилось темнее прежнего. В десять часов группу солдат послали на дорогу, ведущую к Трожибуковцы – Язловец. В группе было семь человек, и среди них Ярослав и Голечка.

И вот тут-то Голечка заговорил о том, что воевать нет смысла. С ним согласились четверо. Двое (они были австрийцы) не согласились и начали ругать Голечку. Их припугнули.

А через месяц с небольшим Ярослав и Голечка были уже в Сибири, в лагере военнопленных. Да и какой это лагерь! Ходили куда хотели, чинили ведра горожанам, вытачивали мундштуки, делали зажигалки, свободно сбывали их на рынке, покупали продукты, разнообразившие лагерное питание. Однажды в лагерях появились чешские офицеры в форме и с оружием. Они призывали солдат идти на фронт. Опять на фронт? Против кого? Против русских революционных рабочих. В те дни Ярослав Лукаш впервые услышал имя нынешнего генерала Гайды и подумал: «Что-то неладное происходит, генерал натравливает чехов на русских!»

А Голечка сказал так: «Ну уж нет, дураков мало. У каждого своя дорога. Гайда пусть отправляется к Колчаку, а я пойду в другую сторону. Куда? Это мне хорошо известно!»

Голечка, Лукаш и много других солдат – чехов, венгров, словаков – перешли на сторону Красной гвардии. Они приняли участие в боях с врагами революции, в разгроме деникинцев, в освобождении Крыма от Врангеля. Голечка погиб смертью храбрых под Новороссийском. Похоронили его в братской могиле вместе с русскими.

Немало этих могил раскинуто по священной русской земле, где сложили свои головы, защищая первое в мире рабоче-крестьянское государство, и чехи, и китайцы, и латыши, и сыны многих других свободолюбивых народов.

Ярослав Лукаш вернулся на родину. Кровавой династии Габсбургов уже не существовало.

Чехи и словаки объединились в общей суверенной республике. Кое-что изменилось и на родине, но как эти перемены были далеки от тех, что произошли в России! Чехи не увидели настоящей свободы. Капиталисты, как и прежде, сидели на шее народа и выжимали его последние соки.

Печальные новости ждали Ярослава. Не дождался его возвращения отец – старый потомственный слесарь железнодорожного депо. Навсегда выпал из его рук молоток. Умер на работе – отказало сердце. Он упал грудью на тиски и уж больше не открыл глаз. Это случилось в девятнадцатом году. Мать рассказывала о смерти мужа сухим голосом, без слез. Старая и больная, она ненадолго пережила мужа. Спустя год Ярослав и ее отвез на кладбище.

Кочегар Зденек Слива, давний дружок Ярослава, уже ездил помощником машиниста. При первой же встрече Слива показал свой билет Чешской социал-демократической партии и намекнул Лукашу, что ему тоже не мешало бы об этом подумать.

– Пожалуй, ты прав, – ответил Ярослав, – я подумаю…

Думал Ярослав долго, а в двадцать втором году вступил в компартию.

Со Сливой они остались по-прежнему друзьями. Когда Слива стал машинистом, Ярослав работал у него помощником. А спустя пять лет Ярослав самостоятельно повел паровоз.