Читать книгу Посланник МИД - Георгий Комиссаров - Страница 4

Глава 3.

Оглавление

К концу лета 1921 года официально закончилась гражданская война и интервенция, хотя отдельные очаги сопротивления ещё были. Ну так все вокруг говорили и так писали в газетах, которые я регулярно читал, когда занимался их распространением. Довольно выгодное дело, если иметь своё бойкое место, иметь постоянных клиентов и быть способным это всё отстоять.

А делать это становилось всё труднее…как и находить пропитание.

Такое было впечатление, что мужики в селах перестали хлеб выращивать совсем.

Голод сотрясал страну год за годом. А тут ещё и засуха летом 1921 года и голод в Поволжье.

Москву запрудили толпы худющих крестьянских детей-беспризорников.

И большевикам не было другого выхода, как начать с ними бороться…ха-ха-ха. Именно так было написано в их газетах.

И действительно… начали нашего брата вылавливать. И никто-то там … а грозная ЧеКа! Во главе со всесильным «Железным Феликсом» – Дзержинским.

Вот что тогда писали в прессе и на плакатах, а мне запомнилось:

«После 1-й мировой войны и Октябрьской революции 1917 года беспризорность в России приняла угрожающий характер. В 1921 году в России насчитывалось 4,5 млн. беспризорников, а к 1922-му году – около 7 млн. беспризорных. Решение проблемы беспризорности стало политической задачей»

«Издан Декрет об учреждении Совета защиты детей. К работе на местах привлекаются органы ВЧК»

«По губерниям было разослано постановление наркомата образования о создании специальной детской милиции, организации бесплатного питания для беспризорников, их лечения, организации приемников»

«В январе 1921 года Президиум ВЦИК издал постановление об образовании «Комиссии по улучшению жизни детей», председателем которой был избран Ф. Э. Дзержинский. В комиссию вошли представители наркоматов просвещения, здравоохранения, продовольствия, рабоче-крестьянской инспекции, ВЦСПС, ВЧК»

«В 1921-1922 годах, в связи с последствиями войн, экономической ситуацией в стране, голодом в Поволжье, детская беспризорность достигла небывалых, катастрофических размеров. По утверждению Деткомиссии, эти явления грозили «если не вымиранием подрастающего поколения, то его физическим и моральным вырождением».

Я это всё уже и на себе прочувствовал.

Несколько раз меня ловили, и я благополучно сбегал из этих полутюремных заведений. Но своим уже не детским умом я понимал, что «пора остепеняться и вливаться в систему», – как говорил мне недавно один зализанный типок из «совдепа», которому я приносил на дом газеты.

И я сам себе выбрал интернат.

Опять же с точки зрения будущего удобства жизни в нём.

1-м коммунистический интернат Замоскворечья имени Третьего Интернационала на Большой Калужской.

Куда я и прибыл самостоятельно в конце августа 1921 года имея направление из районного приёмника при детской комнате милиции.

Там были в некотором замешательстве от такой наглой инициативы шалопая. Но препятствий не чинили. Тем более, что вид у меня был опрятный, я сам был уже пострижен «под ноль», благоухал одеколоном и тащил баул своих вещей.

Я к тому времени отточил свои анкетные данные. Помог тот «приспособленец» из «бывших», как он себя сам охарактеризовал. Он работал «совслужащим», в «гражданской» не участвовал, но имел справку о ранении «на колчаковских фронтах» и липовое «пролетарское происхождение», чтобы не попасть в «лишенцы». А так как образованных новой власти катастрофически не хватало, то его «отрывали везде с руками и ногами», – опять же по его утверждению.

Так вот… я был, согласно придуманной нами «легенде», самого что ни на есть пролетарского происхождения.

То есть, я из Питера. Отец-рабочий… погиб при штурме Зимнего. Фамилию и имя не помню по малолетству. Мама-прачка… пропала… имя помню…Елена…кажется. Где там жили…не помню… подвал какой то, труб вокруг много и гудки… (за «нарвской заставой» по описаниям похожее место есть).

А зовут меня Сергей, хочу быт по отчеству Владленовичем – в честь вождя мирового пролетариата Владимира Ленина…

А фамилия мне нравится Козырев, – как память о моём трудном детстве, когда меня называли «козырем». Чтобы его, проклятое, не забывать и строить самое справедливое общество в мире, где «всё лучшее детям», как сказал комиссар пролетарского просвещения товарищ Луначарский.

Отроду мне кажись 12 годков, так как батя хотел аккурат осенью 17-го в школу меня отдать, да вот революционные события захватили всю нашу семью. Бесконечные стачки и митинги, где я бывал с отцом и мамкой с малолетства.

Но грамоте я обучен. Сосед наш… революционный студент… Захарка…со мною занимался всё время, как сам себя помню… И даже химию с географией давал мне, приговаривая, что химия, чтобы «боНбу» для царя я мог сделать, а география – чтобы знал куда потом бежать, ха-ха-ха. Ну и языкам обучал… Чтобы и там…за границей значит… их пролетариат на баррикады идти агитировать мог… Эх жаль… летом 17-го… «казаки – царские холуи», зарубили ево…когда он в них стрелял…из револьвера.

Тут следовало пустить скупую слезу…

Всё прошло как по маслу…

Помогла и характеристика из детской милиции Замоскворечья. Это тоже по совету того «спеца», как сокращённо таких вот образованных пролетариев сейчас называли. Но чаще как раз «непролетариев», а «попутчиков» и «сочувствующих бывших», короче «контру недобитую». Последнее, – это со слов дядьки из милиции. Но справку-характеристику тот мне выправил… на своём бланке с печатью, взяв за это с меня два фунта хлеба.

Согласно бумаги, я был образцовым беспризорным. Даже фак моего желания вступить в 19-м году в ряды «юных коммунистов» был там отмечен.

А так меня вряд ли бы в этот интернат приняли… Светила мне дорожка, согласно постановлению Деткомиссии совсем в другое заведение…для «дефективных детей»…

Это меня всё тот же «спец» просветил и газету дал почитать.

Всё там верно было написано.

Нет, я не был умственно неполноценным, как все думают, слыша слово «дефективный».

Просто, согласно того документа, всех детей, уличённых ранее или склонных… к воровству, насилию, лжи и другим неправомерным действиям, считали «дефективными» и их следовало усиленно перевоспитывать, изолированно от общества и других детей. Одних месяц, других два, а иных и до «домзака» или тюрьмы «по старорежимному» по достижению ими 16 лет.

А вот эта моя справка из милиции фактически утверждала, что я вполне нормальный ребёнок и могу жить и учится с обычными детьми.

А в этом интернате именно такие и жили. Это были дети-сироты или полу-сироты москвичей, в основном рабочих, которые либо погибли в революционном вихре, либо продолжали сражаться вдали от дома.

Учились мы в обычной московской школе. Бывшей элитной гимназии. Вместе с детьми из обычных семей.

Как и пять лет назад, я держал экзамен на поступление.

На этом экзамене определяли в какой класс меня зачислить. И по единодушному решению комиссии, меня приняли сразу в пятый класс. Честно признав, что вряд ли я даже в пятом классе приобрету какие ни будь дополнительны знания. Но в шестой мне рано, так как тут у них семилетка, а после… либо в училище, либо работать. Но советская власть запретила детский труд и меня до 16 лет никуда не возьмут, так как даже в училище уже есть производственная практика. Так что мне же лучше лишний годик тут пожить на всём готовом.

Как всегда в таких заведениях, всё началось с осмотра у врача и помывки в бане.

Врач был сухонький старичок в пенсне. Мне до этого близко врачей видеть Слава Богу не доводилось. Вернее, скорее доводилось, но вот в памяти это не отложилось. Видимо здоровье у меня в раннем детстве было отменное. Что сказалось потом положительно и во время моего бродяжничества, как ещё зовётся образ жизни беспризорника.

Во время него я ни разу ни чем не заболел. Хотя вокруг меня… вначале тиф, а затем и новомодная «испанка», косили ряды не только «детей подземелья» но и вполне себе добропорядочных граждан.

Позже я это себе пояснил несколькими факторами.

Первый и главный: это хорошая наследственность, как утверждал сейчас монах-учёный Мендель, а наш советский учёный Вавилов потом отстаивал эту теорию в неравной борьбе с всякого рода «мичуринцами-лысенками», говоря, что генетика никакая не лженаука, а наоборот – будущее всего человечества.

Второй главный фактор, это конечно личная гигиена. Как то не мог я быть грязным и есть что попало. Обязательно мыл руки, воду кипятил или ходил за кипятком в кочегарки, вокзалы и депо, где её раздавали всем желающим, таким вот способом власть способствовала и обогреву масс и заодно боролась с грязной водой и инфекциями. В Питере это была холера, – главный бич скученности и слива нечистот в водоёмы города, откуда и происходил водозабор. В Москве, благодаря акведуку, вода поступала более чистая, но вот потом… Поэтому лучше было пить кипячёную.

Третий фактор, это питание. Ему я уделял тоже большое значение. Ха-ха-ха… Каждый бродяга питанию уделял внимание! Но в отличие от большинства, мне не достаточно было одного хлеба. Я инстинктивно понял, что нужно разностороннее питание. И вообще, мне несказанно повезло, я умел читать…и в этом испытывал потребность. А так как в заброшенных хоромах различных бежавших буржуев были целые залежи книг, то я просто глотал их…читая всё своё свободное время. Всё подряд…и на всех известных мне четырёх языках. И вот попадались мне там книги и о питании. Особенно понравилась мне книжонка об мореплавателях. Их косила цинга. И спасались они от неё по- разному. Но вот лучше всего помогал лайм или по-нашему лимон. – Так вот почему англичан ещё кличут «лаймис» или «лимонники», – догадался я тогда.

Но вот незадача… Лимонов у нас не было… Но читая другие книги, я выяснил, что схожий…если не лучший эффект даёт наша русская квашенная капуста. А уж совсем «на безрыбье», сибирским охотникам помогал отвар из хвои. Им можно было и зубы полоскать, чтобы те не болели и не выпадали, но и пить его тоже было полезно.

А книга о правильном питании вообще говорила, что питание должно быть сбалансировано. И там должно быть всё! И любой перекос тут же сказывался очень плохо. Много споров в книгах было о полезности горячей пищи и супов в частности.

Апологеты сыроедения приводили в пример народы Севера. Сторонники растительной пищи указывали на народы Юго-Востока и Индии в особенности.

Любители специй и острых приправ кивали на долгожителей Кавказа и той же Индии с Китаем, в которых вообще полная антисанитария с точки зрения европейца, а никто почти не болеет.

Особняком стояли радетели морепродуктов и так называемой Средиземноморской диеты. Те указывали также и на долгожителей страны Восходящего Солнца.

В общем, я понял, что есть можно всё…но умеренно. Так и старался не только хлебом с водой питаться.

Ну и конечно я держался подальше от всех, у кого проявлялись признаки болезни. Без всяких колебаний покидал ночлежки, где замечал такого человека. Даже среди ночи в дождь и стужу… Справедливо полагая, что находясь там до утра сто процентов можно заразится, так уже был в курсе, как распространяются заразные хвори.

Поэтому доктор признал меня абсолютно здоровым и согласился с моими словами насчёт моего возраста. Для анкеты я даже дату дня рождения себе выбрал – 1 мая. Полагая, что например 7 ноября это уже слишком. И в этот день наверняка в будущем мой день рождения будет забываться. А День солидарности пролетариев всех стран самое то! Всегда будет «красным днём», то есть – выходным. Так ещё от «царя» повелось. Неужель рабочая власть это отменит?

Затем меня познакомили с моим воспитателем, вернее нашего пятого отряда.

Это был «рубаха парень». Таких позже называли «комсомольскими вожаками». Звали его Сева, как он сам мне представился. Лет ему было на вид около 17. На груди у него был интересный значок в виде красного знамени и буквами РКСМ.

Он повёл меня в расположение нашего отряда. Там никого не было. Как оказалось летом всех вывозили в летний лагерь и вернутся мои однокашники только через день. Поэтому мне выпала честь выбрать себе койку. Я в этом деле был уже опытным товарищем, но наглеть сильно не стал. Известно, что лучшие места это у печки или у глухой стены. Хуже на проходе, а ещё хуже у окна. Поэтому я занял койку у стены и недалеко от печки, которая ввиду жаркого августа ещё не топилась. Закинул в тумбочку мыло, зубную щётку и зубной порошок с парой книг и тетрадью с моими записками, я остановился в нерешительности, по поводу своего баула с остальными пожитками.

– Кинь тут…потом снесём в каптёрку, – махнул Сева рукой.

Я так и сделал… и мы пошли с ним в баню.

По дороге Сева мне поведал, что вообще всеобщая помывка будет послезавтра, после приезда всех, но раз положено при зачислении в интернат мыться, то вот он меня и сведёт туда сегодня. А потом…это уже как я захочу. – Есть тут у нас любители пара, – добавил он с незлой ехидцей, – не упускают возможности…а я люблю холодной водой раз в день в умывальнике ополоснутся и с меня довольно…

Я не стал с ним ни соглашаться, ни спорить, а перевёл разговор на другую тему, зная, что именно сейчас и сегодня насчёт гигиены идут жаркие споры. Одни называют это «буржуйским пережитком», «мещанством», а другие наоборот: «частью революционной культуры» и даже лозунги выдвинули: «в здоров теле – здоровый дух» и «чистота – залог здоровья».

Я задал ему вопрос о «текущем моменте в образовании».

Это его отвлекло от «скользкой» темы гигиены, и он с увлечением начал вводить меня в курс дела.

Выходило так, что вся власть в их школе принадлежала Советам школы и интерната. Советы, по мнению Севы, стали мощным инструментом в отстаивании учениками своих прав. Так например, наказать ребенка у них школе и в интернате можно было только с разрешения совета. А тот, естественно, имел тенденцию покрывать провинившегося. В глазах учителей дореволюционной закалки подобное нововведение ставило под удар вообще всю логику школьного образования.

– ШКРАБы ходят злые, как сычи, – весело он констатировал положение дел.

– А, что это за «крабы» такие?, – спросил я с недоумением.

– Да известно кто… Учителя…их теперь переименовали в школьных работников, сокращённо ШаКээР, а мы их ШКРАБАМи обозвали, – рассмеялся Сева и добавил:

– Советским учителем я буду… когда закончу своё Педучилище, – важно произнёс он последнее уточнение.

Под неспешный разговор мы добрались до проходной завода «Бромлей», как его звали в просторечье, а надписей было аж две. Одна солидная, старорежимная, с ятями «Общество механических заводов братьев Бромлей», а другая довольно неказистая и хлипкая, и к тому же с ошибками гласила «Государственый машиностроитильный завод № 2».

То ли Севу там знали, то ли тут был «проходной двор», а не фабричная пропускная, но у нас никто не спросил «за каким мы тут?» и мы спокойно проследовали в широко распахнутые ворота обобществлённого предприятия.

Ясное дело, что завод у братьев большевики отжали.

Сева знал куда тут топать и поплутав немного среди корпусов и строений мы уверенно вошли в приземистое здание с нехитрой надписью «Баня».

Тут уже точно Севу знали и нас пустили дальше в помывочную.

Сева, как и говорил ранее, от халявы помыться отказался и принялся трещать с банщиком, а я с удовольствием воспользовался возможностью помыться по-человечески, а не холодной водой, неизвестно где и второпях.

А тут ещё мне в интернате завхоз выдал нормальный кусочек мыла, невзрачного на вид и такого же запаха…но МЫЛА! Вот так! Большими буквами.

Между прочим, его можно было сменять на полфунта хлеба. На что Сева мне по дороге намекал. Однако я к гигиене относился совсем по иному и максимум, что ему пообещал – это обмылок. Тем более, что это как бы его доля…раз он не мылся.

Никого в бане, кроме нас и тамошней обслуги, не было. – Смена ещё не закончилась, – пояснил банщик. Так что баня была в моём полном распоряжении. В предбаннике лежали горы шаек, на гвоздиках висели мочалки разного рода изношенности, а в большой бадье отмокало даже с десяток берёзовых веников.

Я прихватил всего в одном количестве и зашёл в следующее помещение – раздевалку. Тут тоже всё было ясно. Были длинные скамьи, несколько столов, вдоль стен такие же незамысловатые вешалки в виде длинных досок с вбитыми в них гвоздями. Видимо это для верхней одежды в холодное время года.

Быстро раздевшись до гола и сложив вещи аккуратно на скамью, я поторопился в помывочную.

Насчёт воды ничего банщик не сказал, но я не стал наглеть и решил ограничится одной горячей шайкой. Такая в то время было норма. Холодной можешь хоть утопится…но это на любителя и то после парной. Я, честно говоря, любил.

Быстро ополоснувшись слегка тёплой водой, что бежала из крана холодной воды, я вбежал в парилку.

От температуры там… у меня аж спёрло дыхание. Я, будучи бездомным, регулярно посещал бани. Власти в Москве, несмотря ни на что, поддерживали их работоспособность и даже открывали постоянно новые при различных заводах и просто котельных. Где был технический пар и вода. В некоторые вход был бесплатный, в некоторые за чисто символическую плату, но были и дорогие бани. Те же Сандуны или Воронцовские тут неподалёку. Там тебе за 10 тысяч царских или за 10 рублей советскими даже простынь выдавали и будёновку для парной. Можно было купить и мыло пахучее и пиво с воблой. Но это меня тогда не интересовало. Я мылся обычным, а спиртное не употреблял, как и не курил. Раз, конечно, попробовал когда то…но и всё…как отрезало. Тем более, что грустных примеров курящих и пьющих моих «товарищей по несчастью» было вокруг полно. Практически все… и пили и курили при первой же возможности. Были и «марафетчики». Эти нюхали морфий и кокаин. Они свободно продавались в аптеках. Но дорого. 25 новых рублей упаковочка порошка в один грамм. Ещё были в ампулах для уколов. Но то уже совсем пропащие.

Парная была так себе… на троечку. Почерневшие непонятно от чего деревянные настилы на сходах, которые анфиладой окружали источник жара, разогретые камни и высокими ступенями поднимались под самый потолок.

Я не решился взбираться и решил потеть внизу.

Первый раз без веника и пара.

Выскочив через десять минут изрядно пропотевшим я окатил себя холодной водой, набранной мною предварительно. Но особого удовольствия не получил, так вода из холодного крана тут лилась тёплая. – Наверное устоялась и нагрелась в трубах, – я решил.

Но делать было нечего, и я приступил к помывке.

Затем я ещё несколько раз ходил в парную, уже плескал воду на камни и разгонял на теле пар, безжалостно хлестая себя веником.

Потом окончательно ополоснувшись, собрав банный инвентарь я вышел в раздевалку. Там по прежнему было пусто.

Растеревшись вафельным полотенцем, которое мне выдал завхоз интерната вместе с мылом и чистым исподнем, я на нём же и растянулся на лавке. Ощущая во всём теле неимоверную благость.

Если бы ни звуки завода, что иногда пугающе резко врывались и в баню, я наверное там мог бы и уснуть.

Но отдохнув от мытья, я быстро оделся и прихватив свои вещи и местные, что должен был отдать банщику, выскочил в предбанник.

Там ничего не поменялось. Банщики воспользовались «свежим человеком» в лице Севы, и рассказывали ему что-то «жизненное».

И моё появление вызвало у них разную реакцию. Сева неподдельно обрадовался, а служители «гигиены» так же искренне… огорчились.

Отчитавшись о помывке мы с Севой поспешили назад, в расчёте успеть к обеду.

Надо сказать, что 1-й коммунистический интернат Замоскворечья располагался не абы где, а в каких то бывших царских хоромах. Которые вначале…как водится… изрядно ограбили…хорошо не спалили, как это делали крестьяне по всей России, а уже потом отремонтировали под нужды сирот и просто детей рабочих и не только… как потом выяснилось.

Вокруг помпезного здания интерната раскинулся так называемы «Нескучный Сад». Любимое место отдыха москвичей. Правда за годы войн и революций он изрядно потускнел, как мне вещал со знанием дела москвич Сева, но вот НЭП повлиял на него положительно. Как ни странно… С сомнением в голосе сказал мой воспитатель.

Я газеты читал и знал, что такое, этот НЭП – новая экономическая политика большевиков.

Не от жизни хорошей они пошли на фактический возврат к «старому миру»…

Голод и разруха были причинами объективными. А «военный коммунизм» был причиной субъективной. То есть эксперимент по ускоренному насильному построению «самого справедливого общества», как ещё писали некоторые газеты, попросту с треском провалился.

Но большевики это назвали «два шага вперёд и шаг назад».

Основные этапы введения НЭПа в СССР:

Замена продразверстки налогом с уменьшением в два раза, с переходом к денежному эквиваленту. Декрет от 21 марта 1921.

Разрешение свободного товарообмена сельхозпродукцией. Декрет 28 марта 1921.

Создание кооперативов, которые были уничтожены в 1917. Декрет 7 апреля 1921.

Перевод некоторой промышленности из рук государства в частные руки. Декрет 17 мая 1921.

Создание условий для развития частной торговли. Декрет 24 мая 1921.

Разрешение ВРЕМЕННО предоставлять возможность частникам брать в аренду государственные предприятия. Декрет 5 июля 1921.

Разрешение частному капиталу создавать любые предприятия (в том числе и промышленные) со штатом до 20 человек. Если предприятие механизировано – не более 10. Декрет 7 июля 1921.

И сразу это дало свои плоды.

Как по мановению волшебной палочки пустые полки магазинов заполнились товарами. Но пока сказывался неурожай. И зима обещала быть голодной, но уже не такой как до этого.

Забегая наперед, скажу, что НЭП привел к тому, что очень многие идеалистически настроенные большевики пускали себе пулю в лоб. Они считали, что восстанавливается капитализм, и они зря проливали кровь на фронтах Гражданской. А вот не идеалистически настроенные большевики очень здорово использовали НЭП, потому что во время НЭПа было легко «отмыть» то, что было награбленного время «эксов.»

НЭП, – это треугольник: руководитель отдельного звена ЦК партии, руководитель синдиката или треста, а также НЭПман, как «барыга», через которого идет весь этот процесс. Это вообще было коррупционной схемой с самого начала, но НЭП был мерой вынужденной – большевики без него не удержали бы власть.

Но к этому я пришёл позже. А пока я понятия не имел, что хорошо, а что плохо. Поэтому перед Севой стал разыгрывать «идейного». Выдав расхожую тогда сентенцию: «НЭП по Ленину, – это смычка крестьянства и пролетариата. Если ты против смычки крестьянства и пролетариата, значит ты противник рабочей власти Советов!».

Услышав такое от беспризорника, Сева аж крякнул от удивления, но похвалил и как мне показалось, с этого момента зауважал.

Посланник МИД

Подняться наверх