Читать книгу Посланник МИД - Георгий Комиссаров - Страница 6

А пока мы готовились к первой премьере нашего театра. Да…театра… Страну охватил театральный бум…

Несмотря на тяжелую экономическую обстановку, развитию театрального искусства как наиболее доступного пониманию широких народных масс молодое советское правительство уделяло особое внимание. Моссовет оказывал финансовую поддержку ведущим из существующих тогда театров, а после принятия Совнаркомом в августе 1919 года декрета «Об объединении театрального дела» все театры были взяты на государственное обеспечение. «Театральным строительством» в Москве руководили Театральный отдел Наркомпроса и Художественный подотдел Московского отдела народного образования (МОНО).

К работникам театрального искусства были обращены призывы: «На улицу!», «Для всех!», «Для каждого!».

В 1918-1920-е годы регулярно организовывались районные передвижные спектакли как центральных театров, так и отдельных трупп. Наибольшее развитие в первые послереволюционные месяцы получили театры фарса и миниатюр.

В 1917 году наблюдался настоящий «бум» представлений этих театров. Однако уже в 1918 году произошёл значительный рост числа драматических спектаклей, в том числе передвижных.

В первые послереволюционные годы сеть московских театров стремительно росла.

В 1919 году Владимир Немирович-Данченко основал в Москве Музыкальную студию, впоследствии театр его имени.

А 7 ноября 1920 года в Москве открылись сразу три театра: Театр РСФСР № 1-й, возглавляемый Всеволодом Мейерхольдом. В бывшем театре «Эрмитаж» стал работать первый рабочий театр – Центральная арена Пролеткульта, а в здании бывшего цирка братьев Никитиных – первый профессиональный агитационный театр – Театр Революционной Сатиры, более известный как Теревсат, с 1922 года – Театр Революции, где часто выступал Владимир Маяковский. В 1921 году на базе студии МХАТ был создан театр имени Евгения Вахтангова. В 1920-е годы возникли также театр имени МГСПС, впоследствии Театр имени Моссовета.

Обследуя наш Дворец, я случайно наткнулся на помещение, которое мне смутно что-то напоминало.

Немного напряг память, я вспомнил, что оно напоминало мне большой иллюзион или зал малого театра недалеко от нашего дома в Петербурге. Куда меня водили на разного рода дневные спектакли.

Немного захламлённое, но к удивлению, целое. Так как в холодные зимы всё дерево, особенно мебель шла на обогрев. А тут стояли целыми ряды стульев и сцена была без повреждений. Хотя в Москве доходило до того, что крыши с домов ночью снимали в погоне за сухим деревом на дрова.

И тут же мой мозг родил мысль о создании нами своего собственного театра, так как билеты в другие театры стоили … начиная от 25 советских рублей, что составляло десятую долю от зарплаты ШКРАБа, как я уже знал.

С этой идей я выступил на очередном собрании Совета нашей коммуны и был всячески поддержан.

Как только я объявил, что мы создаём театр, тут же нашёлся худрук и сценарист в одном лице – «колобка», который важно заявил, что его отец работает у самого Мейерхольда.

А Никита и Катя выказали жгучее желание «…играть любую роль…».

На что Колобок озабоченно произнёс: «Пробы покажут» и посмотрел на них строго, от чего те стушевались. Чего за ними я лично ни разу не замечал, как и такой важности у Колобка.

Никита и Катя, были теми, кто отказался от моего «подгона» при «вливании».

Ну конечно… у парня мама известная певица, постоянно на гастролях, отец … погиб…, а у девушки мамы нет, но папа «всего на всего» главный инженер завода «Бромлей», который теперь «Государственный машиностроительный завод № 2». И этот завод является формально нашим шефом. Такое сейчас время, что над всеми детдомами кто-то шефствует. Только вот наши шефы ну совершенно сами «стесняются» нам помогать. Ну вот разве в баню бесплатно нас пускают к себе. Иногда на проходной спросят: «Помощь не нужна?».

И наш директор весело и бодро им отвечает: «Нет».

И тут у меня в голове созрел следующий план…

Всем миром мы привели в порядок помещение, а наш худрук-сценарист закончил первую свою пьесу с расхожим для того времени названием «Богач – бедняк». Думаю, что следующее его произведение будет «Кулак – батрак».

Ну только место действия будет в деревне.

А так всё просто.

Есть рабочий-бедняк и есть богач, – эксплуататор-хозяин фабрики.

Первый работает «за копейки» день и ночь, живёт в подвале и едва может прокормить жену и троих малых детей, а второй жирует, живёт в своё удовольствие и прогоняет рабочего, когда тот пришёл просить поднять ему зарплату. Да ещё и оштрафовал «за отлучку с рабочего места». Жена ругается, дети плачут. Идёт рабочий в кабак и там напивается. Тут выходит на сцену агитатор-большевик. И призывает рабочего к сознательности, поясняет тому, что он на самом деле самый передовой класс в мире – пролетарий. Рабочий перестаёт пить, а большевик вручает тому листовки для его товарищей-пролетариев с завода. А там написано, что пора сбросить ярмо эксплуататоров и взять власть в свои руки. Рабочие завод прочитав те листовки идут и свергают… вначале своего эксплуататора-фабриканта. А затем колонами идут на штурм Зимнего. Вооружившись по дороге… и к ним ещё примкнули солдат и матрос.

Штурм состоялся…рабочий-пролетарий ранен, но доволен, так как стал гегемоном и установил свою диктатуру! Как тому и зрителям должен пояснить агитатор, а теперь уже красный комиссар. В конце добавив: «Не время товарищ на койках больничных валяться…не время… Пора добить гидру империализма и выкинуть её за пределы Советской России». От этих слов рабочий чудесным образом выздоравливает и под радостное напутствие жены и детей, идёт на «фронты гражданской войны». В течении пьесы исполняется хором Интернационал, Вихри враждебные… в задумке…вместе с залом.

Сам сценарий как бы подразумевает продолжение.

Совет нашей коммуны единогласно утвердил сценарий и довольный Колобок приступил к работе.

Следующим этапом было распределение ролей.

Самая сложная роль, это конечно был агитатор-комиссар. Там было много текста, и я её взял себе без каких либо возражений со стороны ребят.

Ожидаемо не находилось желающих играть самого эксплуататора и его прислужников в лице управляющего завода и так сказать «подруги» – гулящей девки, которая должна была своим образом подчеркнуть всю глубину падения отрицательных персонажей, заигрываю с обеими.

Но как только я внёс уточнения в образы, то на роли фабриканта и его любовницы вызвались Никита и Катя. А моё предложение было таким: «Хоть пьеса о событиях пятилетней давности, но образы должны отражать нашу действительность. Фабрикант должен быть похож на НЭПмана, а его подруга да хоть на Айседору Дункан…». Как раз бурно развивался её роман с модным поэтом Сергеем Есениным. А придание современного вида персонажам классических произведений на сцене было современным театральным поветрием.

– И нужно резче проявить все черты непманшины…одежда крикливая…танцы эти … твист там…, – наставлял я сценических неофитов, подражая стилю Колобка, который из нас всех был ближе всего к Мельпомене.

На роль управляющего тоже нашёлся желающий…как позже выяснилось, «неровно дышащий» к Кате.

Через неделю состоялся первый «прогон», как назвал это Колобок. Это когда уже отдельные сцены были более-менее отшлифованы. Хотя без суфлёра и голоса за сценой не удалось обойтись. На что Колобок сказал: «Без суфлёра играют, когда выходят на сцену в сотый раз и слова сами выскакивают… »

И подумав, добавил загадочно:

– Вообще на сцене главное игра, а не слова…

Ну не знаю как там со словами… я например чисто импровизировал близко к тексту, но играли все хорошо. Правда Колобок тоже вошёл в образ и прерывал «актёров» истошным ломающимся голосом подростка: «не верю!».

Добавляя, что он «работает по системе Станиславского».

На вопрос из зала: «Кто это?»

Колобок вскочил и грозно посмотрел на там сидящих, все своим видом негодуя от невежества спросившего. Больше никто, ничего у него во время репетиций не спрашивал. А позже он с ленцой и превосходством пояснил, что это самый передовой на сегодня театральный режиссёр.

Этот метод работал и даже я овладел им и умел перевоплощаться и даже пускать слезу, когда нужно. Всего делов-то…вспомнить самый печальный момент своей жизни и не сдерживать себя… А их у меня, да и всех тут присутствующих было предостаточно. Вот с радостными было сложнее…Но время такое было.

А ещё через неделю состоялась премьера пьесы «Богач – бедняк», которая была и генеральной репетицией. На неё мы позвали всех своих одноклассников со школы. Так что народу набилось много. Тем более, что пришли и учителя, которых позвал наш Палсэм, как его мы меж собою называли уважительно. А его замшу звали то Адша, то просто «селёдка», ха-ха.

Говорить наверное и не стоит, что был полный успех. И в конце Интернационал пели аж три раза стоя, как и положено. И артистов с Колобком вызывали «на бис» несколько раз, а потом принялись Колобка подбрасывать на руках. А затем и меня, вспомнив, кому пришла эта идея с театром.

А на другой день ко мне в школе подошла Катя и сказала, что папа её хотел бы со мною встретится. Я конечно удивился, но согласился и мы сразу после уроков отправились к нему на завод. Оказывается Катя ему вчера вечером всё рассказала про наш театр, вернее про успех. О театре она и раньше ему говорила, и даже через него мы достали кое какой реквизит для сцены в цеху завода, а в столярке завода, из разных отходов нам наделали ружей для штурма зимнего. Спецэффектами, как называл Колобок сценические взрывы с дымом, мы сами занимались. Для пацана того времени найти пистолетный патрон и вытрясти из него порох, и вытащить капсюль было плёвым делом. А сделать дымовуху и шумиху вообще… как два пальца об…забор, ха-ха.

Пётр Петрович, как звали папу Кати, принял нас сразу и не ходя вокруг да около, сходу предложил поставить наш спектакль у них на заводе в клубе. Там есть зал на пятьсот мест.

Я конечно чего то такого ожидал и не стал делать вид, что удивился.

– Пётр Петрович, мы конечно для Вас и ваших рабочих, как наших шефов, с удовольствием сыграем … и не раз…, – на слове «шефов» я сознательно сделал ударение и продолжил, – но…нам нужна ваша помощь…, – закончил я многозначительно.

– Дааа… а какая?, – удивился тот и добавил:

– Я…давеча… спрашивал Пал Семёныча…он ни о чём таком не говорил…

– И не скажет…наш Палсэм считает, что его должен обеспечивать районный отдел народного просвещения, куда он регулярно подаёт заявки, которые так же регулярно не выполняются, – одним предложением я выпалил то, что билось у меня в голове.

– И что там … в этих заявках?, – уже по деловому спросил Катин папа.

– Да много чего… за заводские деньги вы всё сразу не сможете купить…но выход есть…, – предупредил я его разочарование и продолжил:

– Сколько стоит самый дешёвый билет в театр в Москве?

– Нууу…около 25 рублей… это на галёрке в бывшем государевом или в каком ни будь подвале экспериментального, – с понимание в голосе тот ответил.

– Так вот…это знают и ваши работники… а Вы решите, когда лучше к ним обратится с просьбой скинутся интернату…до представления или после…на следующий день там, – внёс я предложение.

Катя сидела с широко открытыми глазами ртом от моего … так скажем… практицизма.

– Дааа, Сергей…я в тебе не ошибся, когда решил поговорить о театре именно с тобою, – весело сказал Пётр Петрович и поднимаясь со своего кресла протянул мне руку для рукопожатия в честь заключения сделки, как это водилось до последнего времени в деловой среде в России.

Премьера нашей постановки на профессиональной сцене так же имела полный успех. В зале был аншлаг, ещё одно словечко Колобка, а по нашему «негде было яблоку упасть».

Первый пакет помощи от заводчан был ожидаемо воспринят Палсэмом «в штыки», но от решения Совета коммуны он не мог отмахнутся. Тем более, что там всё было с формулировками из последних постановлений СНК, ВЦИка и речей Ленина.

С тех пор Клуб завода стал нашей основной сценой, как сказал Колобок, а интернатовский зал стал сценой постановочной и репетиционной.

Постепенно была внедрена продажа билетов, как более прогрессивная мера перераспределения денежного эквивалента труда. Но и бесплатные приглашения составляли не менее четверти от мест в зале. Их распределение взял на себя Завком завода. Они знали кого нужно поощрить на самом заводе и вне… в том же райсовете Замоскворечья и даже в Моссовете.

Забегая наперёд скажу, что Катя, Никита и Колобок в последствии сделали карьеру … нет… не в театре, а в кино, которое Владимир Ильич Ленин уже назвал «наиважнейшим из искусств». Катя и Никита долго играли вместе, а Колобок стал известным кинорежиссёром. Как тогда было принято, они взяли себе псевдонимы, и я только в средине тридцатых годов узнал их в известных всему СССР деятелях кино.

А сейчас… наконец все воспитанники нашего интерната приоделись и были полностью готовы к зиме.

Ручеёк денег от театра дал возможность значительно улучшить и наш рацион, а позднее и обновить постельные принадлежности, прежде всего матрасы и одеяла с подушками.

Летом был сделан ремонт и закуплена новая мебель. Но это я снова забежал вперёд.

Свою роль я с удовольствием передал Севе… у нашего воспитателя проснулся артист. Я был доволен.