Читать книгу Тайна Черной горы - Георгий Свиридов - Страница 16

Закомарин посмотрел в спину удаляющегося Янчина и пожалел парня. Может быть, он действительно и не со злого умысла повалил ель на коллегу, такого же молодого геолога, выпускника Воронежского университета. И еще подумал о том, какие они, собственно, разные, этот Янчин и Куншев. Скромный и не гнушающийся никакой работой Куншев с первого дня появления в поисковом отряде как-то сразу влился в коллектив. Его приняли и старшие товарищи, «старички», опытные геологи, и рабочие. Он не стеснялся спрашивать, задавать вопросы, открыто признаваться в том, чего не умел, и просил показать, научить. Это выходило у него вполне естественно. Адаптация к новым условиям жизни, работы в таежных походных условиях, немудреным, но важным простым обязанностям, рожденным особенностью жизни и быта, у него проходила легче, проще, чем у Янчина. А нового и необычного, вернее, непривычного для городского человека, было более чем достаточно. Жизнь в палатке, спальный мешок, общее немудреное котловое питание, самостоятельные маршруты, ведение полевого дневника, заложение и документация шурфов, канав, да и грамотное заполнение карт. А тут еще можно добавить и новую непривычную одежду – кирзовые сапоги, портянки, брезентовые робы, энцефалитки, накомарники. И плюс ко всему еще и непривычная обстановка – горы, тайга, холодные утренние росы, туманы, дожди, жгучее солнце и полчища гнуса, комарья, слепней… Все это вместе взятое порождало и новую систему ценностей. Надо не только многое знать по книгам, наставлениям, инструкциям, но и научиться таежным премудростям – уметь ориентироваться в тайге, в горах, точно выйти на участок, отмеченный в карте, проложить, а если надо, то и прорубить тропу в таежных зарослях, научиться правильно выбирать место и ставить палатку, быстро в сырую погоду разжечь костер и повалить дерево и многое другое, простое и нужное, чему не научила их ни городская жизнь, ни лекции, ни учебники…

Молодых специалистов в поисковом отряде много, они составляют добрую половину всего наличного состава. Естественно, что и возни с ними хватает. Учить приходится на каждом шагу и, казалось бы, растолковывать азбучные истины походной жизни. Люди они разные, прибыли из разных мест, большинство из них впервые в тайге и горах. И в этом молодом коллективе Куншев и Янчин как бы определяли два прямо противоположных полюса. Оба парня с характерами, дельные, знающие. У обоих мало жизненного опыта. Только Куншев в любой ситуации стремится не выпятить себя, не подчеркнуть, что он дипломированный специалист, имеет высшее образование, следовательно, имеет право на какие-то особые привилегии. Наоборот, он охотно берется за любую работу, слушает советы старших и прислушивается ко всем, сам держится просто, умеет не показать и вида, что смертельно устал, и, выполнив свою работу, готов прийти товарищу на помощь, неназойливо и естественно, без лишних слов. А в палатке, после тяжкого дня, когда страшно хочется есть, никогда не потянется первым со своей ложкой в общий котел, не будет рыться в нем, выбирая лакомые кусочки. Каждодневная жизнь лицом к лицу с суровой природой ставила свои условия, и он, словно с детства бродил по таежным дебрям, сразу же принимал их. И умел скрыть от посторонних глаз свои сугубо личные отношения с Юлией. Закомарину, конечно, бросалось в глаза, что Куншев чаще, чем к другим девушкам, подходил к ней, оказывал ей по-рыцарски разные услуги, но делал все это ненавязчиво и весьма тактично. Петр Яковлевич, конечно, догадывался и о том, что не случайно они оба из Воронежа взяли направление именно на Дальний Восток и попали в одну и ту же экспедицию. Лишь сегодняшнее событие раскрыло многим их давние взаимоотношения, нежную и суровую любовь друг к другу.

А вот Яков Янчин, прозванный Я-я, и не случайно так прозванный, поскольку в его лексиконе эта последняя буква алфавита всегда стоит у него на самом первейшем месте, – занимал другую, прямо противоположную точку. Он представлял собой тех самонадеянных и самовлюбленных молодых людей, которые почему-то уверовали в то, что приобретенные ими дипломы о высшем образовании, как некие высокие охранные грамоты, давали им право возвышаться над всеми другими, не дипломированными и без соответствующего образования, на которых можно смотреть свысока. Он убежденно считал ниже своего достоинства выполнять любые «простые работы» – отбирать пробы, документировать копуши и мелкие шурфы, закладывать канавы. Едва заявившись в Солнечное, еще до выхода в поход, Янчин в откровенной личной беседе заявил Закомарину о своих притязаниях, что он, дипломированный специалист, прибывший из Ленинграда, намерен работать с микроскопом, заниматься металлогенией, структурами рудных полей, определяя стратегию, – даже не тактику! – поисковых работ.

Закомарин в первый же день провел с ним беседу, пытаясь понять парня. Оказалось, что он из простой семьи, мать товаровед, отец – закройщик в ателье, а Яша – единственный в семье ребенок, любимчик, и единственный с высшим образованием. Одним словом, Яша, конечно, при яростной поддержке родителей, выбился «в люди», в «образованные», что и наложило определенный отпечаток на его эгоистический характер.

Закомарин узнал и о том, что сын ни разу не побывал на работе у матери, поскольку та работала на какой-то незаметной базе, и тем более ни разу – в том ателье, в котором трудился закройщиком его отец. Яша стеснялся своих «простых» родителей, никогда не знакомил с ними своих товарищей. А когда случалось устраивать дома вечеринки, то заранее просил родителей, чтобы они, приготовив ужин, уходили к кому-нибудь в гости, предоставив квартиру молодежи. И те, не чаявшие души в своем единственном сыночке, готовы были на все. Еще бы! Их Яшенька – видный общественник, лауреат городской математической олимпиады, комсорг школы, а потом – студент знаменитого университета, в который так и не смогли в свое время попасть ни отец, ни мать, – член комитета комсомола факультета, прилежный студент… И за все годы своей молодой жизни Яша ни разу не приготовил для себя обеда, не постирал ни одной рубашки, не подмел пола, никогда не держал в руках ни иголки, ни молотка.

Закомарину приходилось встречать таких молодых специалистов. Он знал, что ни в коем случае нельзя разубеждать их, спорить с ними, что-либо доказывать, ибо это – бесполезное дело и пустая трата времени. Такому и возражать нельзя, доказывая его необоснованные претензии и желание заниматься только «высокими материями», определять стратегию геологической разведки. Надо, для пользы дела, лишь соглашаться: да, все это важно и интересно, вы несомненно окажете помощь экспедиции, поскольку дипломированных специалистов, умеющих глобально и масштабно мыслить, пока очень мало, считаные единицы.

– А для начала, для ознакомления с окрестностями, вы, конечно, не откажетесь помочь мне в простом деле, – попросил в конце беседы Закомарин. – Для вас, разумеется, это пустяк, а в плане работы отряда оно значится. Надо заложить канаву на пятом участке, поставить там работать двух канавщиков.

– Для ознакомления с местностью, конечно, не откажусь. Надеюсь, это не далеко?

– Отсюда по прямой не более трех километров. Вот карта, смотрите, – Закомарин достал карту и развернул ее перед Янчиным. – Вот здесь на карте нанесена канава для вскрытия перспективной на руду зоны. Нужно ли вам пояснять, как привязаться к местности, как взять азимут, как выйти на участок и найти место для канавы?

– Что вы, Петр Яковлевич! За кого вы меня принимаете?

– Извините, но я просто обязан по должности пояснить, проинструктировать.

– Полно, Петр Яковлевич! – самоуверенность так и перла наружу из Янчина. – Это ж азбучные истины для студента первого курса. Я сам справлюсь. Давайте карту.

– Пожалуйста, – Закомарин передал ему карту и добавил: – В десятиместной палатке, что у излучины ручья, возьмете двух канавщиков. Запишите их фамилии, – он продиктовал их имена и фамилии и добавил. – Они ребята работящие, дисциплинированные, но, к сожалению, малоопытные, недавно прибыли к нам, местности не знают.

– Ничего, ничего! Я сам найду, раз карта есть.

– Тогда прошу вас, предупредите канавщиков, что завтра пойдут вместе с вами на вскрытие новой канавы. Пусть они возьмут с собой весь инструмент и продукты.

На этом и закончилась их беседа. Молодой специалист должен выполнить, казалось бы, весьма простое задание. Простое для тех, кто знает тайгу, умеет в ней ориентироваться, кто имеет опыт работы в геологической партии, но только не для нового человека.

Как и предполагал Закомарин, эпопея «хождений по мукам» у Янчина развивалась по обычной примитивной схеме. Дипломированный специалист, который считал ниже своего достоинства обращаться за советом к простым техниками и тем более к рабочим, с картой в руках и компасом два дня искал то злополучное место, тот пятый участок, где должна быть заложена проклятая им примитивная канава. По карте она, та канава, почти рядом, в трех километрах от поселка. Но весь секрет открывался весьма просто. Одно дело – карта, а совсем другое – местность, да еще таежная, где в нескольких шагах ничего не видно. Закомарин знал, на что рассчитывал. То был первый вопрос на зрелость, когда экзамен принимала сама жизнь.

Точно такое же задание Закомарин ставил в прошлом году и перед Куншевым. Но Владимир повел себя в такой ситуации совсем по-иному. Он так же охотно взялся заложить канаву и, посмотрев на карту, честно признался, что не знаком с местностью, никогда раньше в тайге не бывал, и попросил выделить ему хотя бы одного опытного рабочего, знающего тайгу, который помог бы правильно выйти на участок, указанный на карте.

А Янчин, гордый и самонадеянный, решал эту простецкую задачу самостоятельно. Проплутав достаточно по тайге, на вторые сутки наконец ему показалось, что он обнаружил то самое место, что указано на карте. Вроде бы справа та вершина, а прямо – искомая седловина. И расстояние до поселка вроде бы совпадает. Сделав зарубки на стволах деревьев, довольный, он возвратился в поселок. Там канавщики давно его ждали, кроя матом. Они – сдельщики, для них каждый час ожидания, не говоря уже о днях, это потеря заработка.

Взяв канавщиков, молодой специалист снова отправился в тайгу. На горняках тяжелые рюкзаки. Они понесли с собой рабочий инструмент: две кирки, две лопаты – с длинной и короткой ручкой кувалду, короткий лом, стандартный железный лист размером тридцать на семьдесят сантиметров и толщиною в полтора миллиметра, и другое, нужное в работе, снаряжение, да плюс еще и еда. Естественно, им шагать нелегко. А дипломированный специалист снова потерял ориентировку в тайге и никак не мог выйти на злополучное место, где он сделал зарубки на деревьях. Никак не мог найти его. И начал плутать. Но вида не подавал. Канавщики со своим нелегким грузом, обливаясь потом, брели за ним.

– Слышь, начальник, скоро ли придем?

– Сейчас, тут рядом, – нервно отвечал специалист, кусая губы. – Еще немного.

Очень быстро канавщики поняли, что геолог заблудился, а они вместе с ним. Сначала потихоньку, а потом во весь голос с красочным матюганом, они без обиняков начали излагать свои соображения о талантах работодателей, у которых твердая зарплата, о «спецах с корочками», у которых молоко на губах еще не высохло, а они – в начальниках. Если у специалиста хватало мужества, то он в таких ситуациях честно признавал свою ошибку, что заблудился, извинялся перед рабочими и спешил в поселок к геологам-«старичкам» за советом. Янчин оказался более упрямым. Он задал канаву где попало, на первом «похожем» месте. Лишь бы «спасти» честь мундира. Но этим он только сильнее его пачкал, поскольку на следующий же день посланный Закомариным для проверки рядовой техник легко обнаружил, что канава прорыта совсем не там, где надо.

Обычно в подобной ситуации, после такого «урока», молодой специалист отбрасывал свое ложное самомнение и начинал прислушиваться к советам, учиться у «старичков». Но у Янчина так не произошло. Он встал на дыбы и потребовал перепроверки, доказывая, что он «правильно по карте задал канаву», и никакой критики в свой адрес не принимал. Не убедила его и перепроверка. Он считал, что перепроверявшие были «людьми Закомарина», и упрямо отказывался признавать их доводы, какими бы они убедительными ни были. Пришлось в спор вмешиваться главному геологу экспедиции. А после разговора с Вадимом Николаевичем, естественно, сам собою отпал вопрос о работе Янчина в штабе экспедиции.

А по дороге сюда, на участок, в первый же день похода он умудрился набить на ногах кровавые мозоли. Оказалось, что Яков никогда в жизни не носил сапог и не умел наматывать портянки. Накануне выхода в горы он просто выбросил портянки, как ненужные и лишние вещи, самоуверенно надеясь обойтись модными нейлоновыми заграничными носками. Этих носков у него была уйма, их ему присылала заботливая мамаша, где-то раздобывшая в Ленинграде эти самые злополучные носки. Она присылала ему еще модные белоснежные нейлоновые рубашки, которые не надо гладить, а достаточно выстирать и повесить на плечиках. Так что стараниями матери-товароведа и отца – закройщика ателье Яков был одет с ног до головы во все самое модное, броское, заграничное. Только все эти «тряпки», как про себя выразился Закомарин, никак не подходили для работы в тайге, в трудных походных условиях. Однако Янчин, несмотря на предупреждения, все же пошел в поход, надев под энцефалитку нейлоновую рубаху, и вместо портянок натянул на ноги две пары нейлоновых носков.

Закомарин и на этот раз не ругал его. К чему слова, когда парень наказал сам себя! На вечернем привале Петр Яковлевич, распаковав свой рюкзак, достал сменные портянки и, отведя Янчина подальше от группы, учил того наматывать эти самые портянки на забинтованные ноги.

– Учись, Яша, если тебе дороги твои ноги. Моя вина, что не проконтролировал, не проверил твое снаряжение, – сказал Петр Яковлевич. – Но я никогда не предполагал, что дипломированный геолог не знает таких важных мелочей. Неужели же за годы обучения ни разу не приходилось ходить в сапогах?

– Не приходилось.

– А на производственной практике?

– Практику я проходил в Средней Азии, в Казахстане. На целинных землях. Только в маршрутном походе ни разу не был. Больше с документацией работал. И по общественной линии, главным образом по комсомольской.

Закомарин только мысленно чертыхнулся, ругнул тех далеких и недальновидных казахстанских геологов, которые так небрежно отнеслись к производственной практике студента. Им-то что, приехал он и уехал, а парню вот приходится учиться всему как бы заново.

– Ладно, – сказал он, – не отчаивайся. Каждый из нас хоть и не святой, а пути в геологию через тернии проходил, обдирая свою шкуру и набивая себе шишки. Как-то кто-то весьма мудро сказал: ошибки должны быть уроком, а не травмой, тем более не наказанием. Одним словом, Яша, учись на своем опыте! И не переживай!

– Да я особенно и не переживаю, – ответил Янчин, заворачивая ступню мягкой байковой материей. – Примерно, конечно, знал, куда еду, что меня ожидает. Так сказать, вполне сознательно и на полном серьезе! Раз решил делать себе биографию, значит – терпи!

– Какую биографию? – спросил как бы между прочим и не сразу Петр Яковлевич, заинтересованный его последними фразами.

– Ну, точнее, строку в своей биографии.

– Строку?

– Понимаете, самую обыкновенную. Что я – очевидец. Понимаете – очевидец, – он сделал упор на последнее слово, выделив, произнося округло каждую букву, как нечто важное и бесценное и, подумав, потом пояснил. – Чтобы в будущем, в любом споре, исчерпав все прочие аргументы, на вопрос оппонента: «А вы сами-то там были?», смог бы утвердительно ответить: «Представьте себе, был! Был, когда там еще ничего не было, ни поселка, ни рудника, ни Бамовской магистрали!»

– Вы имеете в виду Байкало-Амурскую железнодорожную магистраль, которую здесь намечали проложить еще до войны? – уточнил Закомарин, понимая своекорыстный и далеко идущий в будущее прицел молодого специалиста.

И еще подумал о нем, что не такой уж он и простенький и ясненький, этот самонадеянный неумеха. Как замахнулся! Через пару десятков лет, да, может быть, и значительно раньше, он припрет к стенке любого своего оппонента, любого, кто станет поперек его эгоистических устремлений: я там был, а вы?

– Да, Петр Яковлевич, тот самый БАМ. Сейчас разрабатываются и уточняются проекты, идут, как наверняка вы знаете, изыскательные работы по всей трассе магистрали, – Янчин, показав рукою на тайгу, закончил: – Железнодорожная линия проляжет где-то здесь поблизости, скорее всего, чуть севернее. Я видел карты магистрали и запомнил эти названия – Баджал и Мяочан, оба горные хребты.

Янчин не уточнял, где именно он видел карты будущей дороги. Закомарин не спрашивал его об этом. Мало ли где мог Янчин видеть те карты? А если и не видел, а просто где-то там, в Ленинграде, слышал от других, то что же? Дорогу-то так или иначе должны когда-то начать возводить, продолжить то, что не успели до войны. Его мысли сосредоточивались вокруг самого молодого спеца. И он повернул поток разговора в первоначальное русло.

– Конечно, конечно, это совсем разное дело – стать знатоком, изучая лишь литературные источники, документацию, составленную другими, или быть знатоком-очевидцем. А в геологии это тем более важно. Химики, к примеру, могут ставить эксперименты, проводить свои опыты круглый год в лаборатории, никуда не выезжая. Хорошо и астрономам, их звезды не исчезают под снегом, как наши, на девять месяцев в году. Не говорю уже о чистых математиках и физиках. А вот нашему брату приходится только в поле собирать факты, только здесь он становится настоящим знатоком края. Так что я вполне понимаю значение звучного и веского слова – очевидец! – Закомарин, сказав это, как бы подготовил площадку для главной мысли, которую и выложил, правда, в мягкой форме. – Только, понимаешь, одни знания края, впечатления очевидца еще никого не сделали настоящим геологом. Тут и образ жизни должен быть соответствующий!

Янчин слушал и утвердительно кивал. Казалось, он полностью согласен с доводами Закомарина. Но Петр Яковлевич где-то подспудно ощущал, что кивки Янчина были лишь своеобразной дымовой завесой, сиюминутным поддакиванием, а, в сущности, тот оставался самим собой. И что Закомарин ни на миллиметр не сдвинул его с места, с тех своих твердокаменных позиций. И в то же время хотелось верить в другое, в лучшее. Молодые всегда ершисты, а мы, старики, слишком придирчивы и привередливы. Не слишком ли он к нему придирается, цепляется к каждому слову?