Читать книгу Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник) - Георгий Вайнер - Страница 17

Я перевернулся с боку на бок и мгновенно проснулся, услышав, что Лора тихонько всхлипывает. Комната серебристо-серо освещена экраном невыключенного компьютера.

– Что? Что случилось?

– Ничего-ничего, – быстро вытерла Лора слезы краем простыни. – Спи, спи! Тебе показалось…

– Ни фига себе! Показалось! – Я сел на постели, притянул ее к себе. – Девушка с побледневшим лицом, вся в рыдальческих слезах уже бежит к пруду, а мне, видите ли, показалось! Ну-ка, давай колись! Разоружись перед партией!

– Не обращай внимания! – Она уткнулась мне в грудь и, по-детски сдерживая слезы, сопли, слюни, сопела. – Это от радости! Чисто нервное! Знаешь, бабы не потому дуры, что дуры, а дуры потому, что бабы…

Я поцеловал ее, прижал к себе теснее, тихонько сказал:

– Все понял! А теперь говори – в чем дело?

– В шляпе! – оттолкнула меня Лора. – Подумала о том, как ты сбежишь завтра, – так стало себя жалко! Жди тебя снова три года…

– А ты собираешься ждать? – строго спросил я.

– Не знаю… Наверное… А чего делать?

– Вообще-то лучше не жди. Плюнь…

Вот смешная девка. Полная дурочка. Как я могу ей объяснить, что ни с одной женщиной я не способен прожить целую жизнь вместе, не про меня такая судьба. Вообще-то существовала одна женщина, с которой я мог, наверное, вместе состариться и умереть в один день. Но так вышло, что она меня бросила. Стариться будем теперь врозь. Остается вместе умереть.

Как раз вот в тот черный период в моей жизни мы и сыскались с Лорой. Забавно все получилось. Приехал я к приятелю Толику Куранде на дачу. Когда-то мы с ним вместе за сборную страны выступали, почти в одно время вылетели. Парень он был замечательный – шестипудовый кусок доброго, веселого и пьяного красавца мудака. На гражданке себя искать не стал, не напрягался, сильно выпивал и все время врал и хвастал. Подобрала его крутая баба – директорша промтоварной оптовой базы, лихая дамочка со звеняще-визжащим именем Зина Зиброва. Взяла его на полное содержание, от всех обязанностей освободила, а знакомым говорила, что держит для женского здоровья собственного чемпиона.

На мой вкус, бабенка она была вполне противная – нежная, жеманная, мелкая, а ряшка у нее размером была, как у актера Депардье. Для своего женского здоровья и, наверное, чтобы Толик, шальной Куранда, ее не бросил, свое личико величиной с коровью морду Зина держала в холе и ласке, будто любимое животное выхаживала и растила.

Сроду бы, конечно, не поехал я на их долбаный день рождения, если бы Толик раз пять не позвонил. Неудобно, да и на душе такая мерзкая желтая гадость, как на зассанной кошками черной лестнице. Черт с ним, поеду! Вручу подарок, выпью по-быстрому и отвалю. Как говорит мой друг карточный шулер Иоська Кацап, пришел на поминки, быстро всех поздравил – и сразу же за зеленый стол!

Пора была осенняя, ноябрь, предзимок. Пока доехал до Опалихи, продрог сильно – сломалась в машине к едрене-фене печка. Потом разыскивал их дачу, огромное каменное сооружение, будто построенное из остатков сталинского метро, – совсем стемнело. Продрог как бобик. Дождь со снегом хлещет, это называется осадки – холодная грязь с неба, тьма и ужас. Вошел в дом, озверелый от холода и досады, что приехал сюда, от злобы на себя, на бросившую меня Марину, на Толика и хрупкую его подругу с крупно-рогатой молочной рожей – хочу всех убить!

А там гулянье дымит коромысленно.

Елки-палки! Кого там только нет – Ноев ковчег, на который зажуковали посадочные билеты для чистых, а потом по блату и за взятки продали их только нечистым. Стойбище индейцев-делаваров еврейской и кавказской национальностей. Блатные, деловые, жуковатые, нужники, начальники, фирмачи, славянские бандиты, платные телки – «зондерши», эмигранты, прибывшие из Штатов за контрибуцией… Сказочный зверинец! Спектакль Ануя «Бал воров»!

Поднесли мне с порога штрафную, потом вторую, третью – загудело, зашумело весело, ну, расправил орелик крылья – понесло меня. Огляделся я с высоты птичьего полета – вон она, у стены стоит – Лора! Смотрит на меня во все глаза, и такое на лице ее восхищение и такой восторг встречи написаны, что я даже засмеялся. По-моему, на меня никто никогда не смотрел вот так. Шагнул я к ней, а она рванулась навстречу, будто я на танец ее приглашал. Спросила быстро:

– Вам что-нибудь нужно? Я с удовольствием вам подам…

Мне стало смешно. Я ее взял за руки и сказал:

– Дай один кисс! Поцелуй, значит, меня… Пожалуйста.

Она вспыхнула, засмеялась и говорит:

– Вообще я бы с удовольствием, но неприлично это как-то.

– А чего ж тут неприличного? – удивился я. – Мы ведь нравимся друг другу!

Она сказала:

– Да, вы мне очень нравитесь!

– И ты мне нравишься… Давай поцелуемся!

Я притянул ее, и она, умирая от восторга и смущения, прильнула ко мне, а вокруг бушевали гоморроидальный содом, галдеж и безобразие. Но я уже летел, подхватив ее на руки, и все вокруг отодвинулось, приглохло, размылось в очертаниях. Не отпуская от себя, спросил ее:

– Тебя как зовут?

– Лора Теслимовка.

Я засмеялся:

– Это не фамилия, а сорт райских яблок.

И в поцелуе ее был вкус яблок – упругий, нежный, дикий, вкус простой и вечный.

– А ты что здесь делаешь?

– Я племянница Зинаиды Васильевны, хозяйки.

– У-у, значит, ты человек важный!

Тут Зиночка Зиброва, хозяечка наша, промтоварно-продовольственно-торговая дама, возникла из гостевой толпы, похожей на кипящую помойку, и строго сказала:

– Ну-ка, Лора, займись делом! Принеси студень из подвала. А ты, Кот, иди к гостям, все заждались…

Я сам видел, честное слово, как в Америке таким племенным молочно-товарным коровам ставят на морду тавро-клеймо-пробу – как там это называется? Зиночка, зараза моя звонко-заливисто-звенящая. На твою морду пробы негде ставить. Отстань.

Лора высвободилась из моих рук, пошла в подвал. У дверей обернулась и спросила хозяйку:

– Зинаида Васильевна, а где фонарь? Там свет не горит.

– У меня есть фонарь, – сказал я, обернулся к Зиночке Зибровой и посоветовал: – Ты лучше к Толику иди. А то он соскучится и уедет вместе со мной.

А сам догнал Лору, схватил за руку и потащил по лестнице вниз.

– А фонарь? – испуганно спрашивала Лора.

– Да есть фонарь, есть, – уверил я ее. – Свет зачем тебе? Я тебе все покажу…

Спустились в подвал, а там – густая осязаемая чернота, как в бочке с варом.

– Темно, – неуверенно сказала Лора.

Я прижал ее к себе и целовал ее долго и радостно.

– Нехорошо, Зинаида Васильевна очень рассердится. Давайте найдем студень и пойдем наверх.

– А где студень? – со смехом спрашивал я, потому что меня как-то очень смешило, что мы будем носить студень. Я уже был пьяный. Я ходил по темному подвалу, и куда бы я ни ступил, передо мной оказывалась Лора.

– Фонарь нужен, – сказала она робко.

Я достал зажигалку и стал чиркать. Студня нигде не было видно.

– Студень! Холодец из Зинкиной морды! Ты куда девался? – орал я.

Зажигалка выпала из руки, погасла. Тогда я притянул к себе Лору и стал ее быстро раздевать. Она вяло сопротивлялась:

– Сейчас придет Зинаида Васильевна… Такой скандал будет!..

Я прислонил ее к чему-то твердому и запустил свои хищные цепкие грабки под юбку. Я всю ее видел в черноте, я обонял ее и осязал, как разобранное пополам яблоко. Я был весь – в ней, как счастливый, беззаботный червячок в сердцевине райского яблока.

Лора блаженно вскрикивала и бормотала:

– Ой, нехорошо, нас там все ждут!

А я, корыстный червяк-подселенец, блаженно сопел и деловито успокаивал:

– Ничего, дождутся… Дождутся они своего студня…

Не было тьмы, подвального запаха пыли, духоты, а только свежий нежный запах зеленых лесных яблок. Что-то гремело под ногами, чавкало и хлюпало, мы топтались на чем-то податливо-мягком.

А потом я отпал от нее, и в подвале вдруг вспыхнул электрический свет – это, видимо, Зинулька, зловещая зануда, решила меня выкурить-высветить из подвала. Я огляделся и увидел, что стою в огромном жестяном блюде – противне со студнем. Весь этот студень от страсти я истоптал в тяжелый бульон, и брызги его вперемешку с лохмотьями мяса заплескали и облепили мои шикарные брюки до пояса. Наверное, слон, кончив соитие, заливает себя и подругу таким количеством густой комковатой мясистой спермы с ломтиками лимона.

Я озабоченно спросил:

– Лора, ты не знаешь – студень был говяжий или свиной?

– Говяжий. А что?

– Слава Богу! Я боялся, чтобы ты не забеременела от меня свиньей.

Лора стала нервно смеяться:

– Ты им хочешь подать студень на своих штанах?

– Убьют! Они, гости наверху, – люди страшные. Нам с этим деликатесом появляться там нельзя. Пошли отсюда через боковую дверь.

Она испугалась, удивилась, обрадовалась:

– Куда?

– Ко мне. Будем жить в моей машине. Хуже, чем с теткой Зиной, тебе не будет…

Я встал, пошел на кухню, достал из холодильника водку, нацедил добрый стаканчик, хлопнул, закусил огурцом и вернулся к огорченной подруге с важным заявлением:

– Слушай, Лора! Раньше в моей жизни было много ошибок и заблуждений…

Она с надеждой и интересом взглянула на меня.

– И самая горькая в том, – торжественно возвестил я, – что я, как всякий видный коммунист – а я был очень видный, отовсюду видный коммунист, – был вне лона церкви…

В глазах Лоры возникло опасливое подозрение, но я не дал окрепнуть ему, а бросился на колени и страстно сообщил:

– А ведь нас когда еще Владимир Ильич Ленин учил: жизнь есть объективная реальность, данная нам в ощущение Богом…

Лора осторожно сказала:

– Ну, если уж Ильич пошел в ход – не к добру, наверное, исповедь…

– И не права ты! – строго остановил я ее. – Потому что как только мы, демократы, победили тоталитарный режим, так сразу же мы, видные коммунисты, первыми вернулись в это самое лоно. Так сказать, вкусили наконец благодать полной грудью.

Лора со вздохом махнула рукой:

– Раньше на железнодорожных станциях стояли таблички в конце платформы – «закрой поддувало»…

– Твоя душевная черствость, Лора, и твоя грубость, Лора, не помешают мне сказать тебе, Лора, все, что накипело в моей страждущей религиозной душе, Лора!

– Трепач, проходимец и уголовник, – забыв о недавних слезах, улыбнулась Лора.

– Неверие – мука и смертный грех темных духом. Это мне поп, мой сокамерник отец Владимир, сказал. Святой человек, за веру пострадал – пьяный въехал в храм на мотороллере, старосту задавил. Итак, подбивая бабки в моей сердечной исповеди, торжественно обещаю… Как истинно верующий пионер…

– Обещаешь, как будто грозишься, – засмеялась Лора.

Я выдержал страшную паузу, потом отчаянным шепотом возгласил:

– Вот тебе святой истинный крест – никуда не убегу! – Я тяжело вздохнул и смирно завершил: – В смысле – пока не убегу…

– В каком смысле – пока? – заинтересовалась Лора.

От громадности данного обещания я неуверенно поерзал и рассудительно предположил:

– Кто его знает? Может, пока ты меня не выгонишь… Впрочем, и выгонишь – не уйду. Мне все равно идти некуда. Буду тут с тобой мучиться, с наслаждением…