Читать книгу Венец ясности - Герман Александрович Чернышёв - Страница 3

– Подойди, подойди, и я швырну тебя в эту проклятую дыру, – сосредоточенно повторял Содос, зеленоглазый мужчина лет двадцати пяти с лицом, похожим, как ему казалось, на собачью морду. Несмотря на общепринятые стандарты красоты, которые гласили, что он был отъявленно красив, его уши были немного больше, чем нужно, а нос немного шире, чем ему хотелось бы. Непослушные грязно-каштановые волосы торчали в разные стороны. На нём была чёрная куртка с медными пуговицами. Тёплым вечером в ней было жарко, а прохладным утром холодно. Она не защищала даже от дождя, но Содос и не для того её носил. Его шею укрывал растрёпанный тёмно-зелёный шарф, да и вся одежда, впрочем, была тёмных тонов, чего нельзя было сказать про её носителя. Бледная кожа Содоса делала и без того чёрную куртку ещё темнее, если это было вообще возможно.

– Лучше в мешок, мы должны принести ещё одного, – напомнил Рассел, мужчина того же возраста. Он был чуть ниже Содоса, его кожа была темнее, а плечи уже. Рассел стоял неподалёку, прислонившись к высохшему дереву, по коре которого среди маленьких пятнышек лишайника ползали жуки, что не тревожило его ни в коей мере. В руках он держал факел, намеревающийся потухнуть.

– Как будто тех, что мы насобирали, недостаточно.

– Они вроде безвредные, и сбрасывать их не нужно, пусть лежат себе. Не понимаю, чем они так перед тобой провинились? У меня они вызывают скорее сострадание, нежели отвращение.

– Никчёмные создания, и ни к чему им сострадать, – буркнул Содос. Странное существо подошло к нему вплотную и прислонилось головой к его ноге. Это был ксоот. Две короткие ножки подпирали и то и дело встряхивали кожный нарост в области брюха, который задирался и, падая обратно, издавал шлёпающий звук, будто ладонью бьёшь по большому слизняку. Короткие обрубки заменяли ксооту руки. Ноги заканчивались плоскими ступнями без пальцев, плотно прилегающими к земле. Продолговатая голова, обтянутая тонкой, рвущейся от прикосновений пепельно-коричневатой кожей, постепенно сужалась, если смотреть со спины, а на затылке росло несколько редких, но длинных волосков, превращая и без того неказистое существо ещё и в старое. На месте глаз у ксоота были две кожные складки. В общем-то, всё в этом создании вызывало глубочайшее отвращение.

– А ты им нравишься, – усмехнулся Рассел, доставая из небольшой сумки новый факел. – Может, погладишь?

– Мы будем торчать тут до вечера или всё-таки вернёмся? – Содос неуклюже оттолкнул ксоота ногой. На миг он потерял равновесие и, пытаясь не упасть, взмахнул руками, что показалось ещё более неуклюжим и разозлило Содоса ещё сильнее.

– Этот последний, – ответил Рассел, показывая на ксоота, который вяло лежал в стороне, не пытаясь предпринять никаких попыток бегства. – Ну, по крайней мере, более или менее живой.

– Я с самого начала говорил, что это глупая затея. Они бесполезны. Бесполезнее некуда.

– Ксооты заволновались, с чего бы? – спросил Рассел сам себя.

– С того, что я сбросил уже одиннадцать, – отрезал Содос и подошёл к развалившемуся неподалёку ксооту, который, как ему казалось, наблюдал за ним. С недовольным урчанием тот пошевелился.

– Да он, похоже, следит за мной, – неодобрительно хмыкнул Содос.

– Не обращай внимания, в отличие от тебя они дружелюбные, – безразлично отозвался Рассел.

– Дружелюбные или нет, мне они не нравятся.

– Этот последний, – повторил Рассел, показывая на обмякшее в стороне существо.

– Кажется, если я пробуду здесь ещё немного, я сам стану ксоотом. Пахну я уже, как они, – Содос резко опустил голову, потому как ещё один ксоот упёрся головой ему в ногу. Содос задрожал редкой дрожью и побелел от ярости.

– Ну что, может, хоть этого погладишь? – язвительно повторил шутку Рассел. Содос разразился и оттолкнул ксоота ногой так сильно, что тот не удержался и с жалобным писком сорвался в расселину, отозвавшись эхом в Глубине. Ничего отчётливого, но что-то неуловимо жалобное было в вопле этого уродливого малыша. Писк постепенно стихал. Несколько минут Рассел стоял на краю и вслушивался.

– Чтоб тебя! – разозлился он. Его расстроил этот писк, ксооты редко кричали. – Если сбросишь ещё хоть одного, полетишь за ними!

Содос испуганно притих.

– Вот только не надо пустых угроз, – неуверенно произнёс он. Сама мысль, что ему придётся валяться в куче ксоотов, даже будучи мёртвым, привела его в неприкрытое волнение. Содос не любил их и показывал это чаще, чем следовало.

– Мы могли бы уже вернуться, – проворчал он, запихивая ксоота в мешок, но Рассел медлил. Что-то каждый раз удерживало его в этом неприятном месте. И каждый раз, когда он стоял и всматривался в Глубину, какой-нибудь нарост обязательно рвался, и из него выпадали ксооты.

Вдруг в грязи что-то забарахталось и закопошилось. Этот был не похож на остальных, тех, что валялись в полусне и разлагались, не сумев подняться на слабых ножках. Его кожа была заметно светлее, складок оказалось не так много, да и кожный нарост вполне можно было принять за обычный набитый живот. Существо поднялось и поглядело на уставившихся на него чужаков. Из узких прорезей на мордочке отчётливо виднелись глаза с молочно-коричневатыми белками. Вокруг чёрных, как ночь, зрачков тянулась тонкая кровавая полоска. Эти глаза ненавидели, казалось, всё, на что, хоть и впервые, смотрят.

– Да этот уродец не такой уж и уродец, – усмехнулся Содос и подтолкнул ксоота ногой. Тот недовольно заурчал. – Даже глаза видно, правда, они какие-то странные, никогда таких раньше не видел.

– В любом случае мы собрали достаточно, тем более этот вряд ли нам подойдёт, – сказал Рассел устало.

– Как по мне, никакой разницы, – фыркнул Содос, продолжая подталкивать ксоота ногой. Существо поднялось и оскалило пасть. Содос пнул ксоота и отскочил, тот тоже отскочил.

– Ты видел? Видел? У него зубы! – вскрикнул Содос, впивая недоумевающий взгляд в удивлённую физиономию своего приятеля, который тоже это заметил. Рассел очнулся от глухого звука – твёрдый кусок глины, брошенный Содосом, угодил ксооту в затылок, но тот не остановился. На время они застыли, наблюдая за растворяющимся в дымке силуэтом. Повисшую тишину нарушили характерные лопающиеся звуки, после чего ещё несколько телец упали в грязь. Содос, нахмурившись, прошёлся вдоль Корней, где те почти касались земли, и поскрёб ногтями скользкую поверхность. Затем с интересом изучил то, что под ними осталось.

– И долго ещё эта штука будет посылать нам подарочки? – почесав шею, спросил он сам себя. Рассел знал, что вопрос предназначался не ему. А если бы и ему, он бы всё равно промолчал. Рассел не мог быть постоянно всем недоволен.

– Неважно. Возвращаемся, – Содос закинул грязный мешок за плечо. – Сколько у нас? Восемь? Или девять?

– Вроде того.

– Вроде чего? – раздражённо переспросил Содос, – Я спросил, восемь или девять?

– Да восемь, восемь, – устало произнёс Рассел и с усмешкой добавил: – Или хочешь потащить ещё одного? Я могу найти тебе даже парочку, только что новые выпали, – Рассел многозначительно поднял брови и показал пальцем за спину Содосу. Тот скрежетнул зубами и молча потащил мешок, оттолкнув улыбающегося Рассела.

– Знать бы еще, зачем эта штука выросла, – пробормотал Содос спустя какое-то время.

– В смысле Корни? – отозвался Рассел, идущий рядом. – Мы уже это обсуждали.

– А я с тобой это не обсуждаю. Я с собой это обсуждаю.

– Каждый раз мы тащимся сюда и обсуждаем это.

– И каждый раз мы тащимся отсюда и обсуждаем это, – спокойно пожал плечами Содос.

– Вот именно. Уже два года. И каждый раз мы приходим к тому, что…

– Каждый раз мы приходим к тому, что я не представляю, откуда взялась эта здоровенная ветка.

– Это Корни. Ты видел хотя бы одну ветку, которая росла бы из-под земли?

– Ах да, я забыл, мы же с тобой садоводство обсуждаем. Так иди и обруби корешки. Лопатку тебе дать? Это ветка. А эти наросты… Не бывает таких наростов.

Они отошли от Корней на пару миль, но столь же невообразимо огромная тень всё ещё накрывала их, словно не хотела отпускать.

– А на ветках, значит, бывают? – спросил Рассел.

– На ветках это хотя бы объяснимо, – невозмутимо ответил Содос. – Мало ли неизвестных нам видов.

Они притихли. Дымка, застилающая всё вокруг, делалась гуще, ела глаза, забивалась в нос. В свете факела повсюду виднелись тела умирающих ксоотов. Их маленькие трупики разлагались быстрее, чем можно было вообразить. На пустынной равнине изредка попадались старые заброшенные дома, покрытые слоем пыли. Из сгнивших, развалившихся окон за ними, как казалось Содосу, наблюдали ксооты. Чаще всего те просто лежали и поворачивали немые незрячие головы к путникам. Содос представлял, что на него устремлены тысячи безразличных взглядов. Тысячи поблескивающих в темноте глаз с кровавыми колечками вокруг непроглядно-чёрных зрачков. Но в действительности ксоотам не было дела ни до чьего существования, включая их собственное, да и глаз видно не было. Они рождались, спали и умирали, превращаясь в одинаковые холмики из грязи, которая липла к ногам. Только иногда попадались торчащие из земли бледные косточки. Но и их вскоре забирали Корни с отвратительными грязно-молочными наростами, набухающими, не желая сразу сбрасывать вниз то, что пряталось внутри. Выпадая наружу, в смертельном полусне ксооты бродили по окрестностям, уходили дальше и дальше, им было неважно, куда идти, им было неважно, идут ли они.

– Зачем нам вообще тащиться в такую даль? – Содос скорчил гримасу неодобрения. – Чем им не угодили те, что поближе к городу?

– Я откуда знаю, – хмуро отозвался Рассел. – Значит, чем-то не угодили. Не заставляют же они нас таскаться в такую даль каждый месяц просто, чтобы на время от нас избавиться.

– Они могут, – пожал плечами Содос. Рассел расхохотался.

– Да уж, они могут. Я сыт всем этим по горло. Да к тому же все эти пропажи – что они, сами в озере топятся, что ли? Главное, куда мужья смотрят? Их жёны расхаживают у воды, как ни в чём ни бывало, и это после того, как одиннадцать молодых женщин на сносях пропадали куда-то, а потом их в воде у берега находили и живыми ведь, не всех, правда. Куда они девались, а? И почему не расскажут? А теперь они какие-то чудные ходят. То ли спят, то ли ещё чего. Ты видел? Они прямо на ходу похрапывать начинают. Вот ты когда-нибудь спал на ходу?

– Ну не спал.

– Вот и я не спал, а они спят. Но вот что меня действительно волнует, так это зачем нам всё-таки тащиться на эти, так их перетак, болота ради восьми, ты подумай, восьми каких-то сомнительных выродков.

Ночь безоговорочно скрыла Ксоот в своих безмолвных объятиях, но Рассел и Содос и так знали, что город прямо перед ними. Стены, сложенные из булыжников и деревянных подпорок, кое-где покрыл густой мох. Они были такие низкие, что Содос всегда подшучивал, что жители Ксоота не смогут отбиться даже от своры старых повозочников. Город был построен вокруг застланного нерассеивающейся дымкой озера. Стоящие в несколько рядов приземистые домики тянулись вдоль воды. Между городскими стенами и озером оставалось место для Единственной Дороги. Её называли так, потому что она и была одна. У берега, склоняясь к воде, росли ивы и вязы, в некоторых местах настолько близко, что с одного ствола можно было перешагнуть на другой.

Жители Ксоота ловили рыбу. У каждого дома была вбита низенькая свая, к которой привязывалась одна или две лодки. Повсюду, куда ни глянь, виднелись рыбацкие сети, крючки и удочки, а над городом скитались тучи, нашедшие прибежище лишь здесь. Местные лесорубы жаловались, что в такую погоду невозможно валить деревья. Стволы и без того были слишком скользкие и тяжёлые, так ещё и кроны не успевали просыхать из-за моросящего дождя. Отовсюду слышались перебранки. Город не мог жить спокойной жизнью, и когда обессилевшие Содос и Рассел приблизились к грубой каменной кладке, они сразу же поняли, что и в этот раз ничего не изменилось.

Старики сидели у воды, высматривая рыбу и браня погоду. Дети бегали по Единственной Дороге и играли в прятки, хоть, в некотором роде, игра и теряла смысл. Окружённые материнской заботой детки, если и могли выйти из дому в дождь и туман, то только закутанные в тёплые кожаные плащи с капюшонами, скрывающими их лица. Они не отвечали на настоятельные просьбы откинуть свои капюшоны и открыться миру, признав своё поражение. А когда ты не видишь тех, кого нашёл – можешь считать, что не нашёл никого вовсе. Поэтому приходилось догонять, и прятки сами собой превращались в догонялки, хотя все и называли их прятками.

Сегодня дочка старой Марты, молодая Люттерия, вышла-таки на порог своей лачуги, и по тому, как она выглядела, можно было с уверенностью сказать, во что в этом месяце оденется большинство женщин в городе. В этот раз на ней была рубашка из дублёной кожи, застёгнутая на все пуговицы, кроме двух верхних. Лютти была из тех, кто предпочитает оголять верхнюю часть груди при каждом удобном случае. Длинные штаны из чёрного сукна удерживал на хрупкой талии кожаный пояс, как правило, с железной, но в этот раз с латунной пряжкой. Изящные кожаные туфли, сделанные сапожником, а по совместительству её мужем, Оттешем, надёжно оберегали ступни Лютти от непогоды. Она высматривала супруга, который, как всегда, задерживался допоздна в мастерской, не столько потому, что волновалась за него, сколько для того, чтобы все девицы, снующие мимо по своим делам, могли получше рассмотреть её новый, весьма утончённый наряд. И когда Оттеш возвращался, вместо нежных женских объятий и горячих благодарных поцелуев, он получал крепкий удар кулаком в грудь, а дверь его собственного жилища захлопывалась прямо перед его собственным носом. После этого он, как обычно, закуривал трубку, такое происходило почти что каждый день, и укрывался от дождя под крышей веранды. В окнах горели лампы, и в тенях можно было различить соблазнительный силуэт недовольной Люттерии, отчитывающей непослушных детей за проступки их отца. А тем временем Оттеш скромно покуривал полупромокший табак, пытаясь найти в этом частицу удовольствия, отнятого у него неблагодарной, но очень красивой женой. И наконец, после того, как Лютти впускала полусонного мужа, и все засовы были накрепко заперты, она, одобрительно хихикая, подпускала Оттеша к себе, и в городе наступала какая-никакая тишина.

Тогда в Ксооте и появились две фигуры. Одна пониже, а по второй сразу было понятно, что её обладатель, как всегда, страшно недоволен. Угрюмый и мокрый Содос пробирался между тесно поставленных домов, задевая мешком стены, не заботясь о том, что кто-то может проснуться. Иногда Расселу казалось, что Содос делает это не без умысла. Благо домов на пути от городской стены до озера было немного. Одна дверь тихонько приоткрылась, и на пороге показалась сгорбленная фигура. Скрипучий голос разнёсся по озеру:

– Опять ты шумишь, Содос! Боги проклянут тебя за это!

– Здравствуй, Марта, опять ты за своё, – не останавливаясь, откликнулся Содос.

– Запомни, дурень, если ты ещё раз прервёшь мой сон в столь поздний час, я попрошу муженька моей благоверной дочурки выбить из тебя то, что осталось!

– Прошу тебя, Марта. Если добряк Оттеш что-то и сможет выбить, так это ещё одну подушку, которая покажется твоей Лютти недостаточно мягкой. Оставь меня в покое, сварливая дура.

– Лютти! – разгневанно закричала старая Марта.

– Что ещё, мама? – донеслось из окна соседней лачуги.

– Позови-ка мне Оттеша, дорогая.

– Он спит, мама, и не тебе его будить.

– Но Содос назвал меня сварливой дурой!

– Кто? – переспросила Лютти.

– Содос!

– А что ты ему сказала до того, как он назвал тебя сварливой дурой?

– Он стучал у меня под окнами, а я сказала ему, чтобы он этого не делал, – пожаловалась старуха.

– Содос! – крикнула Лютти.

– Да, Лютти? – откликнулся Содос.

– Ты сварливый дурак, вот ты кто. Тебе понятно, Содос?

– Как нельзя понятно, Лютти!

– Всё, мама? Теперь я могу уже, наконец, поспать, чтобы всякие крикливые кошёлки меня не донимали?

Содос и Рассел расхохотались, а старая Марта хлопнула дверью, да так, что даже в самой дальней лачужке зажёгся свет. Раздались заспанные возгласы и просьбы заткнуться. Вскоре Содос и Рассел протиснулись между последними двумя домами и оказались у огромного бревенчатого строения, верфи, которая, конечно, была не единственной в городе. Но Содос любил именно эту верфь, точнее, она раздражала его меньше, чем остальные. У входа их встретил низенький мужичок лет пятидесяти пяти. Его седые, некогда чёрные волосы под капюшоном, из-под которого торчал длинноватый нос, были забраны в хвост, лицо покрывала такая же седая щетина. В руке был фонарь, достаточно тяжёлый, но из-за красивого железного орнамента в виде вьющегося винограда корабел не расставался с ним. Его любовь ко всяким ненужным побрякушкам казалась Содосу глупой, но он сдерживал своё раздражение, когда Карп, так звали корабела, в очередной раз хвастался ему очередной бессмысленной вещицей. Возможно, Карп был единственным человеком в Ксооте, ради которого Содос придерживал при себе ядовитые шуточки, которые приходили к нему в голову ежечасно.

– Здравствуй, здравствуй, Содос. Опять тебе нужна лодка?

– А зачем я ещё мог прийти? – в очередной раз сдержавшись, сказал Содос. – Каждый месяц я прихожу сюда, уже в течение двух лет, и ты каждый раз спрашиваешь, нужна ли мне лодка.

– Ладно, ладно, я помню. Неужели ты думаешь, что я так стар, чтобы не помнить? – добродушно хохотнул Карп.

– Вот именно. Не так уж ты и стар, но каждый раз ты спрашиваешь, нужна ли мне эта проклятая лодка. – Содос выходил из себя. – Конечно, мне нужна лодка! Не думаешь же ты, что я каждый месяц прихожу послушать про твои безделушки?

– Ах, кстати, об этом. Смотри, что я выудил из озера недавно, – спохватился Карп. – Вот. Кольцо, – с благоговением произнёс корабел. – Красивое, правда? На мои руки, жаль, уже не налезет, но на твои… – Карп взял руку Содоса и положил в неё железное кольцо.

– На кой чёрт мне твоё кольцо, старик? – замявшись, спросил Содос.

– Это подарок. На память от старого друга, – улыбнулся Карп. Этому подарку Содос был рад, но он не подал вида и, закатив глаза, хмыкнул, пряча кольцо в карман куртки.

– В любом случае, я пришёл за лодкой.

– Да, да. Лодка. Сейчас, будет тебе лодка.

Корабел ненадолго пропал, после чего последовал шумный всплеск, и Карп появился с канатом в руке, по-прежнему сжимая в другой фонарь.

– Ты что ли их из воды вытаскиваешь? – спросил Содос. – Какой смысл? Всё равно потом сбрасывать.

– Если лодку долго не вынимать из воды, днище портится, – снисходительно ответил корабел. – В старых книгах так пишут.

– Но никто же так не делает, – Содос опять закатил глаза, на этот раз ещё более обречённо. Рассел уже начинал засыпать, прислонившись к стене, когда Содос, наконец, вернулся.

– Ты не спишь ли? – спросил Содос. – А если мешок развяжется, и ксооты удерут? Нам ещё день туда и день обратно топать по твоей милости?

– Куда они удерут? – сонно заворчал Рассел, протирая слипающиеся глаза, но на всякий случай проверил мешки. – Ну что, идём?

– Да, всё готово.

– Проклятая пыль, все глаза чешутся.

– Все? У тебя их много, что ли? Я насчитал всего два.

Рассел неодобрительно вздохнул и потащил мешки за Содосом, который успел взбодриться, пока возился с лодкой в холодной воде, и теперь даже что-то насвистывал.

– "Ксоот, ксоот, мокрый ксоот,

Раз – в мешок, два в мешок", – напевал Содос.

"Ксоот, ксоот, мокрый ксоот,

Три – в мешок, четыре – …"

– Как-то нескладно "четыре – в мешок". Может, "пять – в мешок"?

– А четвёртый у тебя где? – спросил Рассел с усмешкой.

– А мало ли где, – пожал плечами Содос. – Может, нет четвёртого,

Они подошли к лодке и сложили мешки под сидения. Рассел достал трубку и потянулся за табаком.

– Ты чего это? – удивился Содос. – Там покуришь.

Рассел задумался. Не хотелось ему Там курить, но всё же он спрятал трубку.