Читать книгу Студент - Герш Тайчер, Герш Абрамович Тайчер - Страница 5

Студенты Новосибирского государственного университета каждый год в сентябре выезжают копать картошку. Физический факультет по традиции едет в Морозово, деревню такую недалеко от Новосибирска.

У моих сокурсников, которые моложе меня на год, память, бесспорно, намного лучше моей, и они помнят прошлое лучше, а иногда и иначе. Молодой человек, читающий этот текст, может удивиться такому различию памяти у людей с разницей в возрасте всего в один год. Однако уверяю вас, что в 68 лет эта разница ощутима.

Ещё год назад я был другим: бодрым, весёлым, беззаботным, чисто выбритым по утрам и даже не планировал писать книги. А нынче веду двойную жизнь: одну писательскую, а другую – героя моих книг. А третью жизнь, мою собственную, – совсем забросил. Вот что всего лишь один год может сделать с 68-летним человеком!

Но вернемся к копанию картошки: с момента приезда в Морозово и на протяжении четырёх дней у меня был совершенно дикий запор. На четвёртый день после обеда мы копали картошку вблизи небольшой берёзовой рощи. Там я приметил крупную толстую березку: листья подорожника росли у её подножья в изобилии. Но, как назло, пришли пастись коровы, и оказалось, что у меня с ними были одинаковые послеобеденные планы.

Существуют же такие люди, у кого запоров не бывает, а есть другие, у кого частые запоры. Если бы у меня никогда не было запоров, вся жизнь могла бы сложиться по-другому. Я мог бы стать поэтом, скрипачом или каким-нибудь архитектором.

Те, у кого нет запоров, меня не поймут, и пишу я всё это впустую, попросту трачу время. Те же, кто с запорами, знакомы с истиной до такой степени, что не нужно и слов тратить, не мне им объяснять.

Лишь на пятый день пришло облегчение. Это один из основных и фундаментальных законов природы: рано или поздно облегчение обязательно наступает. Не знаю, какую форму принимал этот закон до Большого Взрыва, но с тех пор он неоднократно был тестирован и всегда подтверждался. Другие, тоже важные и основные, законы природы с годами приобретают поправки на скорость, нелинейность, температуру и т.п., а этот – ну просто железный.

Теперь, когда с главным и важным покончено, буду писать про всё остальное и с самого начала. Значит, так. Дорога до Морозова не короткая и не длинная, но очень пыльная. Было бабье лето, и дождя давно не было. Казалось, пыльное облако такое большое, что доходит до горизонта. А горизонт в Сибири, скажу я вам, очень даже не близок. Сибирь – она огромная, в Сибири всё далеко.

Жители Морозова верили в божественную силу и молились, чтобы дождь не шёл, по крайней мере, до конца сентября – на пользу сельскому хозяйству и лично каждому из них. Нужно было успеть убрать всю картошку до дождей и заморозков. А там – хоть потоп. Студенты же, наоборот, не верили в божественную силу, но молились на всякий случай, чтобы дождь пошёл. По правилам, в дождь студентов не должны гнать на копание картошки. Молитвы жителей Морозова в тот год оказались сильнее, и дождя не было весь сентябрь. Текст их молитвы, к сожалению, не сохранился. А жаль, мог бы пригодиться ещё где-нибудь.

Нас было приблизительно сто двадцать студентов из ста восьмидесяти пяти поступивших на первый курс физфака. Получается, что 35% сумели получить справки от врача о слабом здоровье. Или, по крайней мере, таком, при котором копать картошку не рекомендуется. Это тоже важный и общий закон природы, но не фундаментальный, потому что в разных регионах Советского Союза процентное содержание людей со справками различное.

Нас поделили на бригады, примерно по двадцать пять человек в каждой. Мои друзья по абитуре Константин и Орешников были в других бригадах, а в моей оказался Валера Бондаренко. Что характерно – только в нашей бригаде были девушки: Татьяна Малова, Светлана Монастыренко, Ксения Дурова и девушка Надежда с подозрительной фамилией Шлайфер. Среди представителей сильного пола нашей бригады высокой производительностью выделялись Женя Коровин, Фёдор Стародубцев, Володя Воробьёв и Боря Шапиро.

К моему удивлению, Боря Шапиро выглядел, как нормальный черновицкий еврей, хотя родился и вырос в одной из азиатских республик. Республика, конечно, дружественная, но всё же азиатская. Однако мы с Борей сразу подружились. Оказалось, что у нас многие интересы совпадают. Правда, позже выяснилось, что Боря скрыл от меня своё непролетарское происхождение. Более того, как выяснилось ещё позднее, Боря играл на аккордеоне и закончил, умник, среднюю школу с золотой медалью.

По правилам советской торговли, на такую сибирскую деревню, как Морозово, полагался один продовольственный магазин. В магазине всегда продавалась соль. Хлеб был каждый день после обеда, сахар продавали по норме: один килограмм в месяц в одни руки. Тушёнку завозили каждый первый вторник месяца, а сгущёнку – каждый третий четверг. Перед каждым Новым годом «выбрасывали» кильку, а в високосном году вместо кильки были шпроты. А своей картошки у каждого в доме было столько, что целый взвод солдат можно было прокормить, еще и хватило бы до следующего урожая. Никто не голодал в деревне Морозово, и вообще можно сказать, что в Морозове люди жили хорошо.

В Морозове было два вида мешков, сшитых из одного и того же материала и имевших одну и ту же геометрическую пропорцию: один к двум. Тот случайный факт, что эта пропорция не являлась «золотой пропорцией», никак не повлиял на жителей Морозова – ни на их количество, ни на их качество. Одни мешки были для картошки – полметра на метр, а другие для соломы – метр на два метра. Понятное дело, что спали мы на мешках с соломой, не на картошке же спать.

Для сплочения и предварительной притирки коллектива мы спали в каждом сарае по шестьдесят студентов. Три раза в день нас кормили, как в санатории или каком-то доме отдыха. Были и такие члены нашего студенческого сообщества, для которых пища в Морозове была поначалу неприемлемой. Однако через несколько дней они тоже проголодались, и у них появился здоровый аппетит, как на пикнике. Это тоже один из основных и фундаментальных законов природы: после любого недоедания обязательно появится здоровый аппетит.

Про туалеты в Морозове писать не буду, очень грустно получится. Однако что-то новое, о чём раньше только догадывался, я всё-таки тогда понял. Я понял, например, почему большинство советских людей считает за удовольствие ходить в вокзальные общественные туалеты, хотя комфорт там был, в лучшем случае общественный, но ни в коем случае не индивидуальный.

Домишки в Морозове были маленькими, низкими и чёрными. Вокруг дома – кривой забор времен царицы Екатерины и крепостного права. В отличие от сёл вокруг Черновцов, не росли у сибирского деревенского дома ни фрукты, ни овощи, ни даже несъедобные цветы. Чернуха, да и всё. Наверное, сейчас всё изменилось. А может, и раньше не было так грустно, как мне запомнилось.

А вот погреба для картошки были огромными и совсем не пропорциональными размерам дома. Однажды наша бригада заполняла такой погреб целый день.

– Не много ли на зиму картошки, дядя? – спросил я мужика в кепке. А он мне вполне логично отвечает:

– А кушать-то хочется круглый год.

Много времени в ходе притирки перед первым семестром мы тратили на обычные разговоры. Они способствовали этой притирке. В один из вечеров Константин спросил меня:

– Как в июле съездил домой?

– Нормально, – ответил я коротко, чтобы отвязаться.

– Как же тебя в Черновцах приняли после твоей оглушительной победы при поступлении? – не отставал Константин.

– Моя любимая девушка отдалась мне прямо под моей любимой вишней в городском саду, широко расставив ноги, – похвастался я, хорошо зная, что это неправда, особенно про ноги и про вишню.

Чтобы дважды не топить баню в сентябре, банный день нам был назначен ровно через две недели после прибытия в Морозово. То есть приблизительно в середине срока нашей командировки.

Многие из студентов решили пропустить банный день, ведь до возвращения в Академгородок оставалось всего две недели. Таким образом, в бане хватило места для всех желающих.

Вот я сейчас сижу и стараюсь вспомнить: было у меня бельё или хотя бы носки на смену, или не было. Никак не могу припомнить. Но точно помню, что мы заодно и постирались. Только довольно долго пришлось ждать, пока всё высохнет. Мыло быстро смылилось, и домываться пришлось зубным порошком. С чисткой зубов можно было потерпеть: оставалось всего две недели до возвращения в Академгородок.

Другой, носочный, аспект той бани я не забуду никогда. То, что после двух недель копания картошки носки можно поставить у стенки или в угол – и они будут послушно стоять, я мог себе представить. И даже встречался, хотя и не часто, с этим явлением в прошлом после длительных походов. Но открытие принципиально нового явления, суть которого в том, что существуют носки в другой фазе – сильно грязные, но не засохшие – было сделано впервые. Такой носок после фазового перехода второго рода может прилипнуть к потолку, и это было экспериментально обнаружено только в Морозове.

В деревне на копании картошки было очень весело. Но бывали и курьёзы. Сидим как-то, завтракаем. Хлебнул я чаю и чувствую: что-то живое трепыхается у меня во рту. Муха или комар, думаю. Но всё же решил экспериментально проверить научную гипотезу. Аккуратно перенёс содержимое рта обратно в стакан для продолжения научного эксперимента. Может, это и выглядело, как плевок, но заверяю неверующих, что такового не было, была лишь иллюзия плевка. Я ещё не закончил эксперимент и не определил окончательно, муха ли это и какого она подвида, как Светлана Монастыренко решительно встала из-за стола и быстро ушла, не съев и половины своей порции. Не пропадать же добру, подумал я, и съел оставшееся.

Светлана Монастыренко приехала в Морозово довольно худенькой, ей бы есть да есть – и поправляться. Но уехала она ещё более худой. Частично, возможно, из-за меня, но в любом случае, не по злому умыслу с моей стороны. Не виноват я. Просто в свои семнадцать лет она ещё не знала, что нельзя быть излишне брезгливой на природе.

Если кто-то, кто читает мою книгу, знает Светлану с девичьей фамилией Монастыренко, то пожалуйста, передайте ей, что я приношу извинения за мой тогдашний ненамеренный поступок. Никогда в жизни не было во мне столько сожаления, как за тот псевдоплевок в её присутствии. Я несу это сожаление бережно уже сорок девять лет.

Через месяц грязные, усталые, голодные, но сплочённые и довольные, мы вернулись в университет. Тут нас ждали совсем другие мухи.