Читать книгу Критика поэтов. Статьи Гийома Аполлинера об искусстве - Гийом Аполлинер - Страница 6

Ибо мне представляется, что посетить Осенний салон совершенно необходимо. Отцы семейств правильно поступят, если приведут туда, в педагогических и гуманитарных целях, своих сыновей.

Хорошо, если ребёнок усваивает с малых лет имена людей, которые будут прославлены в будущем.

ГОСПОДИН ЖУРДЕН

Господин Журден, которого Беньересы фамильярно называют Франц прежде всего или шевелящаяся нога или президент фасадов или добрый самаритянин, совмещает функции архитектора Осеннего салона и почётного президента общества основателей универмагов Самаритянин, к которому он пристал одним вечером на углу набережной.

До чего же он хорошо сохранился для своего возраста! У него вид апостолического и анархического мормона, так что ему идёт орденская ленточка Почётного Легиона и эта песенка на известный мотив:

В этом году он восхитителен. Путешествие в недрах Гран-Пале, вплоть до улицы Ришпанс, в галереях Бернгейма были славным эпизодом жизни нашего великого режиссёра изящных искусств, этого исторического деятеля.

Его окружали со всех сторон, все вокруг него теснились. Один из членов жюри вытащил бонбоньерку, второй – плевательницу, третий – носовой платок. На всём протяжении пути этот добрый самаритянин восклицал: «Я иду напролом как бык!».

Прибыв к Бернгейму, он стремительно направился к восхитительной картине Сезанна, к картине в красных тонах: портрету госпожи Сезанн. Фенеон остановил его, флегматично сообщив ему поразительную новость в двух словах.

Господин Журден направился тогда в сторону пейзажа. Он стремительно метнулся, как сумасшедший, бегом, ведь это полотно Сезанна было не просто картиной, это был пейзаж. Франц Журден бросился к нему, он исчез за горизонтом, потому что земля круглая. Молодой человек, нанятый Бернгеймом, он был спортсменом, вскричал: «Он собирается обежать земной шар!».

К счастью, там ничего не было. Показался возвращающийся Франц Журден, красный и задыхающийся. Он возник сначала как совсем маленькая фигура на фоне окружающего пейзажа, и, приближаясь, увеличился в размерах.

Он прибыл, довольно-таки смущённый, вытирая лоб: «Чёрт возьми этого Сезанна! – бормотал он, – Чёрт возьми этого Сезанна!».

Он остановился напротив двух картин, на одной из них были изображены яблоки, а на другой старик:

– Господа, я бросаю вызов тем, кто говорит, что это не восхитительно!

– Я так говорю, месье, – ответил Руо, – эта рука – самая настоящая культя!

И Франц Журден должен был замолчать, потому что это действительно было слабое место картины. Для него ценность картины свелась к вопросу: похожа ли рука на ней на культю или не похожа. Напрасно старался он что-нибудь сказать или что-нибудь сделать, он не смог выйти из сложного положения, связанного с культёй. Но когда на протяжении двадцати лет только и занимались тем, что восхищались Сезанном, нельзя признать, что это делали по какой-то непонятной причине.

Среди дюжины Сезаннов у Бернгейма, была ваза для фруктов, скрученная, перекошенная и кривая. Господин Журден сделал оговорку. Как правило, вазы для фруктов стоят прямее, и лучше выглядят. И господин Бернгейм, с любезностью человека, который посещает самые высокие круги общества империи, взял на себя труд защитить несчастную вазу для фруктов:

– Вероятно, ваза стояла слева от Сезанна. Он смотрел на эту вазу для фруктов под углом.

Встаньте же слева от стола, господин Франц Журден… Как здесь… Теперь, прищурьте глаз… Не правда ли, так картину можно довольно хорошо объяснить? …Стало быть, ошибки быть не может.

Возвращаясь из недр Гран-Пале, господин Франц Журден размышлял, его сморщенный лоб говорил о заботах, которые его занимали. И, после того, как он хорошо поразмыслил о битвах, которые он выдержал, он сказал с искренностью, которая заставила всплакнуть от умиления всех членов жюри:

– Дюжина Сезаннов у Бернгейма опаснее всего!

Он ещё поразмыслил и добавил:

– Я останусь у Вюйара.

Затем он посмотрел на заходящее солнце, ему показалось, что он видит вдали сверкающие золотом купола Самаритянина. Слышали, как он бормочет время от времени: «Дюжина Сезаннов! …Дюжина Сезаннов!». И господин Франц Журден, культурный человек, подумал о Суетоне.

В подвальном этаже Гран-Пале, господин Франц Журден не закончил ещё с Сезанном.

Фамильярно обняв шею Девальера,

он пояснил:

– Вы понимаете, я за свободу искусства, цвета. Также и этот портрет госпожи Сезанн, я считаю, что он изумительный.

В действительности, эта дама была хорошим человеком. Но этот рот, этот рот… Вы думаете, он действительно мог быть таким? Я спрашиваю себя об этом, и я не могу в это поверить… Какого дьявола можно было делать с таким ртом!

… И перед жюри снова прошла вереница картин…

Принесли одну из этих картин, которые служат в качестве рекламы мод в некоторых больших магазинах. Голова из воска, туловища задрапированы настоящей тканью.

Руо громко сказал:

– Модные магазины тоже, стало быть, хотят выставляться в Осеннем салоне в этом году?

Франц Журден, в ответ на это саркастическое замечание, покраснел от ярости и, плюясь слюной в лицо Руо, он изрёк следующие памятные слова:

– Конечно, они выставляются, месье! Я за прогресс, я всегда за прогресс! Когда шляпы будут стоить 25 су, они уже не будут стоить 25 франков, а мы сообщество художников.

И господин Девальер, человек светский и богатый, воскликнул:

– Подумать только! Подумать только! Есть уже шляпы за 25 франков?

«Как это недорого! Я не думал, что есть шляпы, которые стоят меньше 25 луидоров.

И господин Франц Журден заставил вернуть картину, которая уже была принята.

Работа жюри продолжалась вот так, в скрежете зубовном членов жюри. Франц Журден сыпал остротами из духа противоречия:

– Рожа чурбана, – сказал он [об одном портрете], но Руо побледнел, он впал в фанатичную ярость.

Мы скажем несколько резких слов о Мольере. А именно о том, что господин Франц Журден только что заставил выгравировать своё имя на всех колонах Самаритянина, новые магазины которого он строил безостановочно. Как и его совершенное подобие, господин Буржуа, Франц Журден любит церемонии. Не для того ли мы живём, чтобы облагородить и принести в жертву связь между одним из своих родственников и дочерью анархиста Вайана, того, которого гильотинировали, хотя и не смогли его убить, организовать искупительный и очистительный праздник, с банкетом и сложным церемониалом?

Тем временем, узнав эту новость, он был ошеломлён. Обывателя в нём это оскорбило:

– Фи! Дочь гильотинированного! Какой скандал!

Но тотчас же проснулся анархист:

– Я доволен, не смотря ни на что. Эта голова привела сюда Х…, а он не буржуа.

И церемония состоялась.

Полные слёз глаза, дрожащий голос и воздетые руки, он благословил своего Х… во имя анархических принципов, после участия в буржуазном банкете.

СЕЗАНН

Нам не нужно говорить об искусстве Сезанна. Однако известно, что господин Франц Журден, под тем предлогом, что этот великий человек не заслужил свою славу, и чтобы не раздражать покупателей своего коммандитиста Янсена, умышленно недостаточно хорошо представил его в Осеннем салоне.

Простодушие Сезанна в том, что касается политики, почти легендарное. Когда Воллар отправился в Экс, чтобы купить картины, его изумило то, что почти все полотна, на которых были изображены дома, имели проколы в виде квадратных отверстий над дымоходами. Он спросил о причине этого.

– Подумаешь! – ответил ему художник, – это дети так развлекаются. Они решили, что если бы у дымохода не было дыры, дым не смог бы из неё выходить.

Сезанн был богат. Он поехал писать с натуры в провинциальном ландо. И это нам показалось довольно забавной чертой времени.

Художник из Экса был скромным. Он охотно обсуждал с профессором план лицея в Эксе и нисколько не пренебрегал его советами:

– Не стесняйтесь меня исправлять, – говорил он, – Вы об этом больше меня знаете.

Когда он писал картину, он любил рассказывать истории. Однажды, по случаю первого причастия, он подарил картину виновнице маленького праздника.

Родители ничего не возразили, но неохотно поблагодарили художника. Они нашли картину ужасной. Сезанн украдкой смеялся над их разочарованием.

Несколько дней спустя он встретился с теми же людьми. Его окружила вся семья, его спешили заверить в дружбе, его благодарили, говорили о его гении.

Эти добрые люди за это время навели справки и выяснили, что картина стоит денег.

Иногда говорят о религиозности Сезанна. Вот, на этот счёт, произнесённое им самим высказывание:

– Я попался на удочку иезуитов, моя сестра ходит к обедне, и я тоже.

ВОЛЛАР

Это первый торговец картинами Сезанна и один из лучших в Париже. Он родился в Ла Реюньон, как Леконт де Лиль, господин де Маи и Мариус-Ари Леблон. Его бутик находится в одном из самых потаённых мест. Каждый вечер там собирается весёлая компания.

Он чувствует неловкость, неизвестно по какой причине, за картины, которые он продавал. Он сказал это Герену, говоря о Лефевере, Хеннере и других:

– Как я сожалею о том, что не продевал картин этих господ!

И он добавил на мотив Ты чувствуешь запах мяты: