Читать книгу Сундучная книга - Глеб Пудов - Страница 3

Однажды в январе ничем не примечательного года я приехал на Средний Урал. Моей целью были деревни неподалёку от Нижнего Тагила. В XIX веке здесь существовало множество мастерских, в которых делали сундуки. Я предполагал, что в домах местных жителей должно что-то сохраниться от того времени: не могли же просто исчезнуть массы шкатулок и сундуков, украшенных яркой росписью и «морозом» по жести1? Я знал, что владельцы сундуков чаще всего их ценили и берегли.

Это вдохновляло.

Итак, зимним вечером я оказался на железнодорожной станции N. В прошлом столетии здесь был большой металлургический завод. Теперь же промышленное предприятие, ставшее его наследником, благополучно заканчивало свои дни под грустными взглядами местных жителей. Беспомощно пыхтя последними трубами, оно готовилось исчезнуть со страниц уральской истории.

Электричка, вильнув хвостом, скрылась за чёрными стволами сосен, – цивилизация уехала. Тишина огромным рюкзаком легла мне на плечи.

Я бодро отправился по тропинке, ведущей к несмелым огонькам, которые дрожали в мутной дали. Там – жизнь, и там меня ждали горячий суп и вопросы о жизни в культурной столице. Но поначалу меня встретил только ожесточённый лай местных церберов. Знакомство с их острыми зубами не входило в мои планы, поэтому я обошёл свирепых зверей и гордо направился к искомой избушке. В другой жизни она была двухэтажным домом, окружённым со всех сторон хозяйственными постройками (морозы и разбойников никто не отменял). Теперь от этого «хозяйственного комплекса» остались только маленькая жилая пристройка и покосившийся забор. Здесь жили мои дальние родственники, которые обещали мне не только временное убежище, но и поход по деревне с целью ознакомления с сундуками и шкатулками (так просто в дома меня бы не пустили).

На следующее утро, вдохновлённые на творческие поиски супом с плавающими в нём огромными кусками тушёнки (уральское гостеприимство!), мы отправились к центру деревни.

– Началось! – думал я радостно, – вот он, труд исследователя!

…Через три часа хождения по мукам я понял, что приехал зря. Одни жители боялись, что меня более интересует содержимое сундуков, а не они сами по себе; у других были только советские сундуки 1950-х годов – безликие детища мебельных фабрик; у третьих сундуки были в таком состоянии, что мне хотелось всплакнуть.

Разочарованный, я вечером поедал горы горячего картофеля и скорбно думал о возвращении к родным пенатам. Ночью слушал тяжёлые фуги, которые исполняла за окном суровая уральская метель. Огромный хозяйский пёс рвался с цепи и лаял на всё, что двигалось. Поэтому двигаться мне не хотелось. Так я и уснул, со скорбью в душе и страхом в сердце.

А на завтрак вновь появился суп с картофелем и тушёнкой (я втайне уже радовался, что скоро прекращу это знакомство). Когда до электрички оставалось два часа и занять их было нечем – все мои рассказы были переслушаны несколько раз – хозяйка вдруг сказала:

– А ведь у нас тоже есть старинная шкатулка. Показать?

Конечно, показать – делать-то всё равно нечего.

Через холодные сени мы прошли к маленькой двери, которая вела в чулан. Позвенев ржавыми ключами, хозяйка плечом толкнула дверь и она нехотя отворилась. Я вошёл и… обомлел. На полке стояла прекрасно сохранившаяся шкатулка XIX века. Сверху она была обита листами жести, с нанесёнными на них в технике хромолитографии изображениями.

– Откуда такое богатство? – проговорил я.

– От прабабушки осталось. Знаешь, а ведь на шкатулке изображена именно она.

– Кто – она? Прабабушка?!

– Именно. А справа от неё – мой прадед. Будущий прадед. В ту пору он ещё не помышлял о внуках и, тем более, о правнуках.

Я заинтересовался, я попросил рассказать, я был весь – внимание.

– Слушай. Однажды в деревню приехал известный художник. У него было тогда нечто вроде творческого кризиса – не писалось, не рисовалось, не пелось. Вот он и приехал к нам, подальше от цивилизации, от всех коллег, творческих союзов и прочего. Поселился он неподалёку, почти в соседнем доме, – снял комнату на месяц. Неделю пил, вторую пил. А потом, побродив по лесам – по полям, начал помаленьку что-то рисовать в своём блокнотике. В один из дней он увидел прабабушку. А тогда она была писаной красавицей – не все прабабушки сразу становятся глухими и слепыми развалинами. Посмотрел он на неё и влюбился по уши. Но тут, как вы, интеллигенты, говорите, возникла коллизия, ибо у прабабушки уже в ту пору был прадедушка. А прадед, говорят, норова был горячего, – осерчал на творческую личность и наподдавал ей. Потом они всё же помирились, даже водку вместе пили, а на прощание художник подарил прабабушке её портрет. Живописец однажды видел, как они с прадедушкой стояли у плетня и любезничали. В городе художник показал эту работу владельцу крупной фабрики. Тому очень понравилось. Рисунок перенесли на жесть и начали печатать. Я потом видела ещё несколько таких изображений: на сундуке, на тумбе и два – на шкатулках. Вот такая история.

– Как интересно! Что же вы мне раньше не говорили об этом?

– Ты не спрашивал.

Я внимательнее присмотрелся к изображению. Миловидная девушка, одетая в синий сарафан, стояла под берёзой. В руках у неё была небольшая корзинка, наполненная ягодами. Девушка с улыбкой смотрела на красивого парня, стоявшего рядом с ней. На парне была яркая красная рубаха, синие штаны и начищенные до блеска сапоги. Кудрявую голову прикрывал картуз, лихо заломленный на затылок. В руках парень держал балалайку. Однако музыка его интересовала мало – он смотрел на девушку.

Милая сельская сцена. Вполне в духе конца XIX века.

Это изображение окаймляла узкая полоска с надписью: «Металлическая фабрика Григория Хаймовича. Санкт-Петербург». Вероятно, это и был тот владелец крупной фабрики, которому понравился рисунок художника.

Напоследок хозяйка сказала:

– Вдоль леса не ходи – там волки. Недавно на мужиков напали.

Я судорожно вздохнул – вчера я шёл именно вдоль леса. Таковы суровые уральские реалии.

Нижний Тагил, Санкт-Петербург