Читать книгу Смерть и дева. Эхо незнакомцев (сборник) - Глэдис Митчелл - Страница 4

Смерть и дева
Глава 3

Оглавление

Доктор Торн также обещал прийти, но ему помешала необходимость навестить пациентов.

Вскоре после завтрака я в одиночестве отправился удить рыбу во Фруктовый сад Уилмотс, как его называют, и оставался там до времени Обеда, часов до трех, и очень хорошо порыбачил, поймав трех великолепных Форелей, самая крупная около фунта с четвертью, и четырех отличных Угрей…

Преподобный Джеймс Вудфорд. Дневник сельского священника, том 3, 1788–1792, под редакцией Джона Бересфорда

Сложилось так, что миссис Брэдли провела в Уинчестере всего два дня или, скорее, две части этих дней. Во вторник днем ее вызвали телеграммой к бывшему моряку, которому назначили лечение у психиатра из-за шока вследствие сильных ожогов.

Так что мистер Тидсон продолжил свое знакомство с Уинчестером и его окрестностями в одиночестве – его жена заявила, что предпочитает кресло на застекленной террасе прогулкам и осмотру достопримечательностей, а мисс Кармоди и Конни наотрез отказались от рыбалки.

Мистер Тидсон провозгласил себя заядлым и упорным рыбаком и доказывал, что удочка еще и замаскирует серьезность повода его истинной охоты, – поиска наяды. Удочка была отличным прикрытием для переходов вброд и копания в грязи на заливных лугах, пересеченных канавами, ручьями, притоками и каналами, по которым когда-то тянули баржи, и возвращения в отель перепачканным и промокшим. Промокший и грязный рыбак – почти что природный объект, заметил мистер Тидсон, тогда как мокрый охотник за наядой будет выглядеть подозрительно, в особенности потому, что кратчайший путь в отель пролегал через соборную площадь. Поэтому мистер Тидсон обзавелся удочкой из твердой древесины и кое-какими снастями и занялся получением разрешения на рыбалку в местных водоемах.

Первым делом после ланча он проводил миссис Брэдли. Вторым – сходил в редакцию газеты графства с целью разузнать, не появились ли какие-либо дополнения к первому сообщению о наяде. К некоторой досаде мистера Тидсона, мисс Кармоди настояла, что пойдет с ним. Конни, которую он пытался уговорить на эту прогулку, отказалась, не желая, чтобы ее видели в его компании, и объявив об этом самым оскорбительным тоном, на какой она была способна. Девушка отправилась на автобусную станцию, а мистер Тидсон и мисс Кармоди пошли в редакцию.

Сотрудники газеты не смогли рассказать им ничего нового. Они выразили вежливые сомнения в правдивости письма, а также заявили, что для дам как-то необычно купаться в реке рядом с территорией собора. По их мнению, история с наядой была придумана, чтобы обеспечить сенсацию во время мертвого сезона или, возможно, спровоцировать поток писем в газету. Ни в одном из местных изданий это сообщение не появлялось, хотя один здешний житель послал им газетную вырезку. Связаться с человеком, приславшим письмо, они тоже не потрудились. Подумали, что это, наверное, кто-то из отдыхающих в Уинчестере, кому данное место показалось тихим – некоторым оно таким кажется, – и он попытался устроить развлечение в виде глупой мистификации.

Мисс Кармоди слушала внимательно, но критически, тут и там вставляя свое слово. По возвращении в «Домус» она призналась Конни, что по-прежнему слегка встревожена. Она не могла забыть, что мистер Тидсон отсутствовал в Англии очень много лет и к тому же не обладал чувством юмора, и опасалась, как бы эти поиски не навлекли на него неприятности. Она вновь помянула интуицию, заставившую ее просить миссис Брэдли приехать в Уинчестер, и рассудительно заметила, что была бы рада ее дальнейшей поддержке и успокаивающему присутствию.

Конни, которая собиралась поехать в Андовер, где жили ее друзья, слушала с большим нетерпением – она знала, что опоздает на автобус, если слишком задержится. Так и получилось, к большому ее неудовольствию, поскольку другого автобуса, чтобы успеть обернуться до ужина, не было, в итоге ей пришлось перенести свою поездку, и настроение ее сильно испортилось.

Мисс Кармоди, все еще пребывавшая в смятении, на следующее утро встала в шесть часов и в одиночестве отправилась на прогулку. Она перешла Хай-стрит и минуту постояла перед крестом Баттер-Кросс, прежде чем зайти в арку, которая через лужайку вела к собору.

Она не встретила никого, кроме почтальона, когда проходила мимо летящих контрфорсов южной стены собора и через тихую и красивую соборную площадь. Мисс Кармоди замедлила шаг, как делала все минувшие годы, чтобы полюбоваться домами шестнадцатого века рядом с Королевскими воротами, а потом вошла под арку самих ворот – над аркой стояла церковь святого Свитуна – и по Колледж-стрит свернула к реке.

Она оставила позади книжный магазин при колледже и дом, в котором умерла Джейн Остин, полюбовалась лужайкой на другой стороне улицы и вьющимися розами на внешней стене соборной площади. Прекрасный садик лишился решетчатого ограждения в потрясениях военного времени, но там сохранился старинный колодец, а высокие яркие цветы практически скрывали от глаз каменную стену.

В конце своем улица превратилась в широкую тропинку. Через белую калитку и по липовой аллее мисс Кармоди вышла к заливным лугам, через которые проходило основное русло реки Итчен и протекали прозрачные меловые ручьи, иногда зеленые от водорослей и местами неожиданно глубокие. Вдоль них они с Конни и миссис Брэдли шли к больнице Сент-Кросс в их первый день здесь. Мисс Кармоди пробиралась меж ручейков, наслаждаясь свежим, холодным воздухом раннего утра, по мостику из двух дощечек переходила пруд глубиной в шесть футов[5] и немного задержалась, чтобы взглянуть на южную сторону больницы, а потом – на рощу на холме Сент-Кэтрин. Ей начало казаться, как призналась она потом в разговоре с Крит и Конни, что, может, то письмо и не розыгрыш, и если что и может удивить, так это не появление наяды, а неспособность ее увидеть. Время, место и объект любви так легко сливаются, подумала она.

Будучи в приподнятом настроении, мисс Кармоди добавила, что, хотя склонна верить автору письма не больше, чем верила, когда находилась в Лондоне, теперь она была готова признать его поэтическую вольность по той прекрасной причине, что Истина, как сказал Тагор[6], легко изменяется в своем облачении из выдумки.

Крит, явно заскучавшая от всех этих восторженных речей, продолжила вышивать и ничего не сказала. Конни не до конца простила тетку за сорвавшуюся поездку в Андовер и не стала поддерживать беседу своим в ней участием. К разочарованию мисс Кармоди, девушка продолжала дуться и держалась очень неприветливо.

Остаток дня прошел спокойно. Сразу же после ужина мистер Тидсон оставил жену в гостиной с путеводителем и кофе, убедился, что мисс Кармоди и Конни играют в вист, и с удочкой в руках отправился якобы попытать счастья с форелью на вечернем клеве, но на самом деле, как он сказал, залечь в засаде на более пугливую дичь – наяду.

Около половины одиннадцатого он вернулся, насквозь промокший – на нем не было и сухой нитки – и крайне возбужденный. Даже его жена, уже было решившая рассердиться на него из-за испорченного костюма и туфель, слушала мистера Тидсона с куда бо́льшим вниманием, чем обычно. Мисс Кармоди и Конни бросила вист вскоре после ухода Тидсона и пошли взглянуть на собор при лунном свете. Тетка как раз вернулась, а Конни, решившая, что западный фасад довольно-таки уродлив, продолжила вечернюю прогулку в одиночестве.

Слегка дрожавший мистер Тидсон заявил, что, как ему показалось, он успел увидеть наяду. Вдоль реки он дошел до самой больницы Сент-Кросс и, рассмотрев в сгущавшихся сумерках, что рыбаки ловят на приманку, хотя не мог разглядеть, на какую именно, он попытался ловить на мушку, но ему совсем не везло.

Возвращаясь, он шел через дощатый мостик, тот самый, на котором, как выяснилось, стояла этим утром мисс Кармоди, и заметил какое-то мерцание. Ручей изгибался, и мистер Тидсон, перегнувшись через перила мостика, чтобы заглянуть за поворот, потерял равновесие и свалился в стремительный поток. Увешанный гирляндами водорослей и с ранками на ладонях от гальки на дне реки, он с трудом выбрался на берег, где, по счастью, оставил удочку и снасти. Он решил, что легко отделался, если не считать неудобство из-за необходимости выжимать одежду и выливать воду из обуви. Не без удовольствия мистер Тидсон описывал, как возвращался, весь пропитанный водой.

– Мне повезло, – заключил он, – что моего падения никто не видел, иначе я почувствовал бы себя крайне глупо. Но я мог и утонуть. Я жив, поэтому нет нужды волноваться. К сожалению, если я видел именно наяду, то, боюсь, я ее вспугнул.

– И очень хорошо! – Конни вошла в вестибюль во время его рассказа и слушала с нарастающим раздражением. – Бога ради! Вы со своей наядой, дядя Эдрис! Надеюсь, вы пожелали ей спокойной ночи! Если нет, вам стоит пойти и сделать это!

– Сегодня вечером я никуда уже больше не пойду. Но отправлюсь туда первым делом завтра утром, – сказал мистер Тидсон. – Сегодня вечером я вряд ли разгляжу ее, но завтра смогу поискать на берегу ее следы.

– Единственные, кто оставляет на берегу следы, – это коровы и кролики, – отрезала Конни, грубо перебив его. – Вам лучше остаться в постели. Что вы думаете, тетя Присси? Тем не менее сама я встаю рано. Хотите, я вас разбужу?

Мистер Тидсон-таки встал и ушел рано – незадолго до пяти часов, – и вернулся к восьмичасовому завтраку.

– А, овсянка! – воскликнул он в отличном настроении. С виду он нисколько не пострадал от своего купания накануне вечером. – И кофе! Великолепно! Что ж, наяды своей я не увидел и Конни не видел, которая очень любезно постучала в мою дверь, но все равно…

– Могу предложить бекон с жареным картофелем, сэр, – сказала официантка, которая все еще питала к нему интерес и желание защитить – отношение, к которому он привык. – Или омлет на тосте.

– Из яичного порошка? – потребовал ответа мистер Тидсон.

– Да, сэр, боюсь, что так.

– Жуткая гадость, – сказала только что вошедшая Конни.

– Великолепно! – воскликнул мистер Тидсон. – Мне нравятся штучки ученых! Непременно омлет на тосте, моя дорогая. Присси, – добавил он, когда официантка отошла, – я почти уверен, что это была наяда. Ты должна пойти со мной, когда тебе будет удобно. Я покажу, где видел ее!

Он плотно позавтракал и после предложил Крит сходить с ним в собор.

– Это еще зачем? – поинтересовалась его жена, которая ограничивала свои визиты в церковь воскресеньями, да и то не всегда.

– Там исполняют Стэнфорда в фа мажоре, дорогая.

– Ну, если ты действительно хочешь, мы можем пойти. Собор наверно следует увидеть.

– Спасибо, дорогая. Я действительно хочу пойти. Нельзя пропустить Стэнфорда в фа мажоре. Занятная тональность. – Он что-то замурлыкал себе под нос.

Поразительно, думала мисс Кармоди, выбирая подходящую шляпку и перчатки, как часто этот кроткий маленький человечек умеет настоять на своем, даже с Крит, эгоистичной и неуступчивой. Возможно, Крит относится к нему по-матерински, подумала она, в каких-то делах он ведет себя совсем как ребенок. Наверно и лгать он может с легкостью ребенка, решила она, прокручивая в уме рассказ мистера Тидсона о его вечернем приключении и повторения, что он на самом деле видел наяду.

Как только завтрак закончился, мистер Тидсон вприпрыжку поднялся наверх и вернулся, неся в руке, уже затянутой в перчатку, сандалию. Он сказал, что ее оставила на берегу наяда. Конни отказалась к ней прикасаться, заметив, что он еще более глупый старик, если действительно полагает, будто этот перемазанный грязью и стоптанный предмет, которым он хвалится, был на чьей-то ноге, кроме обычного мальчишки. Девушка добавила, что даже если и предположить существование такого языческого создания, как наяда, то она уж точно не стала бы носить кожаные сандалии. К ужасу мисс Кармоди, Конни говорила одновременно со злобой и страхом и продолжала обидно бранить своего дядю, когда уже никакой необходимости в этом не осталось.

Мистер Тидсон, который не любил, когда его называли глупым стариком, перестал слушать, выпятил нижнюю губу, отказался с ними разговаривать и по дороге на Хай-стрит швырнул сандалию в кучу хлама, уже лежавшего в тележке мусорщика. Затем он вытер руку в перчатке носовым платком и отправился слушать Стэнфорда в фа мажоре.

5

6 футов – ок. 1,8 м.

6

Рабиндранат Тагор (1861–1941) – индийский писатель, поэт, композитор, художник и общественный деятель. Первый среди неевропейцев получил Нобелевскую премию по литературе (1913 г.).

Смерть и дева. Эхо незнакомцев (сборник)

Подняться наверх