Читать книгу Город в конце времен - Грег Бир - Страница 7

КАЛЬПА

Семьдесят пять лет прошло с момента встречи Гентуна с ангелином в Разбитой Башне – мгновение ока для великого Эйдолона, но более чем длительный срок для простого Ремонтника.

Невидимый для всех, Хранитель перебирался через мосты, соединявшие три острова, чьи фундаменты вздымались над сливными каналами и поддерживали уходившие ввысь Ярусы; поднимался на лифтах и по центральным лестницам пятидесятиэтажных нишевых блоков, следуя привычному ритуалу. Он почти каждое пробуждение навещал вверенные ему древние поколения: интересовался, каким работается, как живется, как они двигаются, разговаривают, как обращаются с широкоглазыми детьми, едва покинувшими креш-ясли, – как готовят еду, как торгуются на оживленных рынках, как собирают урожай с лугов и полей за границами двух широких сливных каналов, известных под названиями Тартар и Тенебр…

Во всей Кальпе лишь на Ярусах происходили сезонные изменения, достойные внимания: рождения и смерти, вывод радостно возбужденных детей из крешей, старение поколений, освобождаемых от своего бремени милостью Бледного Попечителя, переработка их теломассы в новых детей… и были еще очень немногие – бродяги с тонко настроенным инстинктом, – отобранные лично Хранителем для обучения. Их оснащали нужным и посылали в Хаос, где они станут путепроходцами. Сезонный ритм, увлекательный лишь для него, судя по всему – но он также надеялся, что и для Библиотекаря, который сам это спланировал тысячелетия назад. Великие Эйдолоны легко забывают…

Хронопогода последнее время успокоилась, и время тикало с таким воодушевлением – порой допуская целые цепочки связных дней, когда память функционировала почти как полагается, – что кое-кто в Кальпе испытывал чувство, будто может вернуться старый уклад. Вряд ли. Исполинские генераторы реальности слабели чуть ли не на глазах, уступая, как правило, крошечными шажками, хотя иногда целыми махами. Ужасающие вторжения – мазки и кляксы кошмарной пустоты Тифона, ударявшего по Кальпе, – наблюдались все чаще. Десятки подопечных Гентуна – самые уязвимые, ранимые, живущие у фундаментного подножия города – гибли или просто исчезали.

Такое впечатление, что в гуще Хаоса появился охотник, бьющий по четко избранным мишеням.

В темноте, особенно плотной перед светом пробуждения, на расстоянии громкого крика от моста Тенебр, судейские команды сонливо зачищали и обносили веревками вспаханный под пар участок луга, готовя площадку для игр, именуемых «маленькими войнами». Невидимый для питомцев – благодаря некоторым ухищрениям, – Гентун пробрался сквозь стекающиеся толпы. Прекрасный наблюдательный пункт он обнаружил на соседнем холмике, подобрал под себя ноги и сел. Скоро опять придется идти по делам.

Ведь шла еще одна игра – куда величественнее и опаснее, не только для его питомцев, но и для самого Гентуна, – хотя в конечном итоге они, вероятно, сумеют отыскать ключ к победе над Тифоном. А пока что обитатели Ярусов проживали жизнь как могли – храбро, опрометчиво, мудро… Упрямое племя. Как бы то ни было, развлекаться они любили и умели.

По мнению большинства, схватка на лугу шла великолепно. Атака традиционно началась, когда туман еще цеплялся за курганы и стебли травы. Пятьсот человек – поровну разбитых на четыре трибы – начали состязание под звуки судейских горнов, гигантских зазубренных блатов, чей рев отражался от высокого яркого неботолка.

Джебрасси – могучий и бравый, в доспехах, которые сам же соорудил из пурпурной килевой скорлупы, – выдвинулся с восемью пикетами, облаченными в одинаковые одеяния, чтобы прощупать шансы на левом фланге противника, и когда они натолкнулись на встречных лазутчиков, в густом тумане состоялась веселая потасовка, раздача оплеух всем и каждому.

Во время битвы, одаряя тумаками гораздо чаще, нежели получал их сам, Джебрасси испытывал неприятное ощущение – словно кто-то за ним наблюдает. Его отвлекали струйки, дымки, разрывы туманной пелены, которые упорно держались следом, извиваясь, клубясь и тая, замечаемые лишь краешком глаза. Биться получалось не столь успешно, как он надеялся, и, пожалуй, можно считать, ему повезло – если учесть наносимый противнику урон.

Джебрасси со своими парнями – среди них верный Кхрен, да и другие – взялся за дело с настоящим боевым задором; они размахивали стрависами столь убедительно, что мало кто решался к ним приблизиться, зато очень многие поспешили подать жалобы судьям, и те, посуровев, были вынуждены вмешаться.

Воины постарше присели на корточки, посматривая окрест узкими потухшими глазами. Миновали добрые времена, говорили они, потряхивая седыми гривами. Кое-кто считал, что состязание проходило недостаточно ярко, – другие утверждали, что люди позабыли о милосердии и чести. Эти фракции вообще редко соглашались друг с другом.

С утра и до самого вечера шла битва, полная воплей, проклятий и боевых песен, синяков, кровоподтеков, вырванных волос и метких плевков, пока не потускнел неботолок до бурого оттенка и долгожданное сумеречное междусветье не опустилось на задыхающихся, выжатых ратоборцев.

Старцам нравилось смотреть на драки, но лишь до тех пор, пока страдали не слишком многие – а от действий команды Джебрасси их долготерпение подошло к концу: уж слишком часто слышались мучительные стоны и виднелись удаляющиеся прихрамывающие силуэты. Куда большее число обездвиженных страдальцев оставалось на поле брани и в его окрестностях.

По собственной оценке, Джебрасси вышел из громовой схватки в облаке славы, с полным набором регалий: с перебинтованной головой и вывихнутыми конечностями. В лагере за него взялся унылый медицинский смотритель, бочкообразная машина с короткими лифтокрыльями, нынче сложенными и свернутыми. Практически безликих смотрителей – в овальных головах ассиметрично посажены по три горящих синих глаза, – казалось, огорчали такие мероприятия… хотя службу они несли без жалоб и сетований.

Ходили слухи, что через широкие темные амбразуры, выбитые высоко на стенах или даже в самом неботолке, откуда открывался вид на луга и пажити, следили – по наивному убеждению племени – Высоканы, подлинные хозяева Ярусов. Следили за этими веселыми драчками и потасовками, выносили суждения и вердикты, которым предстояло быть учтенными, когда пожалует Бледный Попечитель, чтобы перерезать твое последнее мгновение и унести обратно в креши. Находились даже такие, кто заявлял – хотя тут Джебрасси был полон скепсиса, – будто Высоканы самолично сопровождали своих любимцев в битву, и если те проявляли недостаточную доблесть, заворачивали их в туман и тащили прочь…

Впрочем, сам он воевал так, чтобы не быть себе в укоризну, топча упавших и бросаясь под ноги, бранился направо и налево, позволял себе мысли в недозволенных направлениях… ну и пусть. От этого как-то легче становилось на сердце. Смотритель уже заканчивал терпеливые пассы над ранами. Джебрасси попробовал заглянуть за оборотную сторону блестящих, не по центру посаженных глаз, прищуренных в мягком коричневатом и зеленовато-золотистом сиянии сумеречного неботолка, и задался вопросом: с какой стати Высоканы придумали столь идиотскую жизнь? Сам он никогда не видел ничего, кроме Ярусов, разумеется – и это выводило из себя. Громаднейшая вогнутая крыша давила ему на душу. Его тянуло к авантюрам, приключениям, он был преисполнен амбиций, ему хотелось не просто пялиться на линию горизонта, а зайти за нее – за финитные, по большей части плоскостные линии, глубоко уходившие в поля, намекая о существовании Широкого Раздолья, о котором иногда перешептывались украдкой… о том самом месте, где, сколько ни гляди, взгляд никуда не упрется…

Подле наспех сколоченного столика с блюдами сладкого чафа и кувшинами торка – опьяняющего сока, ферментируемого в тяжелых чанах, – терпеливо переминался старик, поджидая, пока смотритель наложит последний виток бинта. Джебрасси вздрогнул. Смотритель принес извинения бесцветным, симпатизирующим тоном, однако боль причинили вовсе не мази и притирания.

Пришло время расставаться. Этот старик, Чато, был его вторым пёром – другими словами, опекуном по мужской линии. Крепыш с полноразмерной, остроконечной бородой человека, коему вскоре суждено познакомиться с Бледным Попечителем, Чато со своей партнершей по имени Неб взял к себе Джебрасси после исчезновения первой пары опекунов. С юношей они обращались с искренней любовью, а вот от Джебрасси не видели практически ничего, кроме неприятностей.

Чато приблизился и встал рядом. Глаза его посерели от внутренней муки. Они приветствовали друг друга похлопыванием пальцев по шее, начав с Джебрасси, как того требовал обычай. Затем молодой воин погладил протянутую ладонь старика.

Этим жестом выражалось утешение.

– Сегодня ты проявил себя достойно, – промолвил Чато. – Как и всегда. Ты боец, тут сомнений нет.

Он откашлялся и отвел взгляд.

– Не так много осталось мне сезонов взращивать молодежь. И я, и твоя мер полагаем, что ты не извлечешь пользы из дальнейших моих наставлений. Ты и сейчас не прислушиваешься к нашим увещеваниям.

Джебрасси вновь погладил ладонь своего пера жестом извиняющейся мольбы. Несмотря на взаимную привязанность, никто из них не мог избежать следующего шага. Старик сказал:

– Я так понимаю, ты окончательно решил остаться со своими головорезами?

– С друзьями… – пробормотал Джебрасси.

– И до сих пор бредишь о походе куда-то прочь, чтобы сгинуть вдали от Ярусов, без помощи Бледного Попечителя?

– Я не меняю своих планов, пер.

Чато вскинул взгляд на последние проблески в неботолке.

– Мы решили взять нового малыша. Нельзя, чтобы ты своими… планами… губил умбра-рожденных. Я не допущу этого в нише твоей мер. Мы сделали все, что в наших силах. Ты же выбрал себе извилистый путь. Отныне пойдешь дальше без нас.

Чато убрал ладонь, оставив палец Джебрасси без опоры.

– Вещи твои я уже вынес. Сердце мер разбито, но, будем надеяться, свежая молодежь залечит ее раны…

Старик коснулся шеи Джебрасси в последний раз и пошел прочь, прихрамывая: недуг, приобретенный за последние годы. Смотрители, до этого стоявшие, словно прислушиваясь, вернулись к заботам об остальных раненых. Все же прочие безразлично отвернулись, лишь с малой толикой сочувствия – или вовсе без оного – относясь к затруднительному положению, в котором оказался Джебрасси. Он слишком активно орудовал локтями и кулаками.

Очень возможно, что Чато уже поставил в известность квартального с их домашнего уровня. Так что, похоже, Джебрасси не найдется места в околотке – пусть даже по соседству имелось несколько вакантных ниш.

Итак, он предоставлен самому себе. Ему больше не суждено увидеться со своими бывшими опекунами, разве только по чистой случайности – скажем, на базарных рядах, – да и в этом случае они его не признают. Он добился-таки статуса, о котором, как ему представлялось, вечно мечтал – стал свободным. И от этого было больно. Куда там боевым ранам…

Джебрасси встал на ноги и осмотрелся, надеясь увидеть кого-нибудь, пусть даже врага – лишь бы он держал в руках большой, щедрый кувшин.

Поле расчистили – семеро лежачих раненых, к счастью, не слишком серьезно пострадавших, что несколько подпортило настроение более кровожадным членам племени, – и подняли затворы новархии в Тенебре, между внутренними лугами и первым островом: сквозь открытый шлюз хлынула вода, извиваясь тугими синусоидами. Спущены ярко расцвеченные лодки, в них посажены гребцы, – и вот совсем иной род соплеменников берется за грубую, дерзкую морскую битву всех против всех. Те, кто сражались ранее – и еще были в состоянии ходить, – собрались вдоль парапета, ели, пили, подбадривали и проклинали сородичей до тех пор, пока не обессилили окончательно. Вечерний свет померк до серо-бурого оттенка. Затворы спущены и воды отведены. Потрепанные лодки подняты на стапели, откуда их вкатят в ангары, а те из зрителей, кто пил слишком большими глотками и уже не мог шевельнуться, поручены заботам их верных друзей. Все прочие, прихрамывая, поковыляли в обратный путь сквозь луга и поля – под выразительные жесты угрожающе вскинутых кулаков, когда их путь пролегал слишком близко к огородам и садам, где местные крестьяне еще не успели собрать урожай. Совсем уж немногочисленные группки особо крепких воинов песнями и плясками расточали последние капли энергии на всем протяжении мостов до их родных островов-бастионов, пребывая в счастливом убеждении, что маленькие войны были замечательной вещью, идеально подходившей для того, чтобы древнее племя и впредь оставалось здоровым и не скучало.

Джебрасси оттолкнулся от замызганной стены, скривился от боли в перебинтованных руках, когда пришлось за что-то ухватиться, чтобы не потерять равновесие – нынче он выпил изрядное количество торка, – и лишь в этот момент сообразил, что на него кое-кто смотрит, да еще при этом сам остается видимым.

Он повернулся с величавой (как он надеялся) грацией великого воина – и напоролся на острую, критически взвешивающую оценку, исходившую от сияния. На симпатичной молоденькой самочке был открытый жилет и струящиеся складками шаровары: их цвет говорил о ее принадлежности к обитателям среднего блока второго островного бастиона – как и сам Джебрасси… во всяком случае, до сегодня.

Сияние приблизилось. В тускнеющем свете ее коротко стриженные волосы отливали полированным блеском; пронзительный взор неподвижен и столь полон решимости, что Джебрасси невольно оглянулся на деловито суетящуюся толпу, ожидая, что из нее вот-вот вынырнут пер и мер девушки и либо уведут ее прочь, либо потребуют от его уже несуществующих опекунов немедленной коллективной аттестации качеств Джебрасси…

Что, разумеется, поставило бы молодого воина в весьма щекотливое положение.

Джебрасси ответил ей недоуменно-величественным взглядом. Девушка подошла на расстояние нескольких дюймов, обнюхала его и улыбнулась.

– Тебя зовут Джебрасси… я не ошиблась?

– Мы не встречались, – гордо заявил он, собрав в кулак остатки сообразительности.

– Говорят, ты любишь драться. Драки – бесполезная трата времени.

От неожиданности он споткнулся о пустой кувшин.

– Есть что-то более достойное? – спросил он, с трудом удержавшись на ногах.

– У нас с тобой три точки соприкосновения. Первая: когда мы дремлем, то блуждаем.

Вряд ли ей удался бы более чувствительный удар – если не сказать, более болезненная рана. О блуждании он говорил лишь Кхрену, закадычному другу. В его хмуром взгляде отразился гнев, затем подлинная тоска и неловкость; Джебрасси оглянулся на толпу, помаргивая и осоловело следя за тем, как люди покидают поля веселыми, говорливыми стайками, взбираясь на эстакады.

– Я пьян, – пробормотал он. – Нам даже разговаривать не следует.

Он шагнул было в сторону, намереваясь уйти, но девушка кренделем сунула свою руку ему под локоть и заставила остановиться.

– Ты не дал мне закончить. Я хочу покинуть Кальпу. И ты тоже.

Джебрасси уставился на нее с тем изумлением, которое выглядит особенно выразительно у человека нетрезвого.

– Да откуда ты все знаешь?

– Какая тебе разница?

Он улыбнулся. Можно сказать, расплылся в лукавой усмешке. А что? Похоже, его ожидает-таки небольшое, пряное приключение… два беззаботных юных существа, улизнувших из-под опеки. Выражение сияния не изменилось, если не считать презрительной дрожи длинных ресниц.

Обескураженный и удивленный, он решился спросить:

– А что третье?

– Если хочешь знать, – ответила она, посверкивая глазами в прощальном свете сумерек, – приходи к Диурнам за несколько минут до отбоя. Меня зовут Тиадба.

С этими словами она повернулась и легко взбежала на эстакаду, оттуда на мост – да, такую не догнать… особенно если выпьешь.