Читать книгу Кетополис: Киты и броненосцы - Грэй Ф. Грин - Страница 7

Звук шаркающих ног, кашель, харканье, бубнящие голоса… У Джоу создавалось полное ощущение, что вокруг него автоматы. Заводные куклы со сложной, но все-таки ограниченной программой и ограниченным же временем ее действия. Сейчас внутрь автоматам вставили диск с дырочками и шпенечками, сочетание которых велело куклам двигаться к фабрике, взвели спусковую пружину, и те побрели. Механизмы у них, как видно, порядком износились – от слишком частого выполнения программ попоек, работы, избиений друг друга или грубых совокуплений, – поэтому перемещались человекоподобные механизмы еле-еле, нога за ногу.

Интересно, успеют ли к началу смены?

Джоу Ируд вынул из кармашка часы, откинул крышку с изображением гарпунщика (прозвенело «А нарвал трубит о гибели»), всмотрелся в циферблат. До гудка оставалось около четверти часа. Примерно столько же, сколько до восхода солнца, отметил Джоу. Был у него пунктик, узнавать утром по отрывному календарю о продолжительности дня, фазе Луны и прочем в том же духе. Бесполезное наследие благополучного детства. Такое же никчемное, как предрасположенность к умствованиям и забота о внешности. Да, кстати о внешности! Джоу потер лоб. Перед глазами запорхали чешуйки. Значило это, что проклятая мазь ни черта не помогла, кожа шелушилась так же, как и прежде. Зато уж обжигало «патентованное притирание дальневосточных шаманов» о-го-го! Словно щелочь. А воняло – как сто выгребных ям сразу.

Джоу вспомнил бегающие глазки торговца, подсунувшего ему баночку с мазью, вспомнил быструю речь, полную фальшивых восторгов по поводу ее «воистину волшебного действия», и понял: шарлатан отлично знал, что притирание – дерьмо.

«Встречу скотину еще раз, заставлю сожрать эту отраву», – решил Ируд.

Настроение у него и без того было дрянным, а теперь испортилось окончательно. «Коллеги и товарищи по работе» (до чего же издевательски звучат порой обращения начальства) стали ему казаться уже не механизмами, а примитивными животными. Или даже частями одной огромной, отвратительной твари. Каракатицы какой-нибудь. Колонны рабочих были ее щупальцами, раковиной являлось спиралевидное, отливающее бронзой здание фабрики, а «чернилами» – жирный дым фабричных труб. Роль присосок на щупальцах исполняли мерзостные рожи «коллег и товарищей». До того серые, плоские и однообразные, что можно сказать – лиц совсем не было. Будто их срезали, а взамен швырнули на обнажившуюся кость по пригоршне порриджа.

Неожиданно, словно перекликаясь с этой мыслью, поблизости послышался разговор. Говорили двое, пожилой сухонький мужичок в кепи с лопнувшим козырьком и толстяк с глазами навыкате. Переговаривались шепотом, но так страстно, будто речь шла о жизни и смерти.

– Да ты хоть знаешь, кто владеет фабрикой на самом деле? – ярился сухонький.

– Известно кто, совет директоров, – рассудительно отвечал пучеглазый.

– Дурак ты! Камбала! Ты слушай, о чем говорю! Не руководит, а владеет. Разницу улавливаешь? Директора – они только для виду. А владелец… – Пожилой сделал драматичную паузу, которая должна была добавить сказанному весомости, но явно недотянул ее и выпалил: – Человек без лица!

– Что, совсем безо всего? Ни носа, ни глаз? Как бабья коленка? – хохотнул пучеглазый. Верить глупостям приятеля он, судя по всему, не собирался. Тот сперва обиделся, но потом не утерпел, кинулся разъяснять:

– Да нет, не как коленка. Скорей как раскрытый моллюск. Или будто мясо вареное. Или – хи-хи – как женский орган. А так-то вообще, да: ни глаз, ни носа.

– Откуда знаешь?

– Динетти сказал. Он в управе воздух спускал из системы отопления, вот и видел. Привели, значит, этого безликого со всем почтением. Сам господин Блазковитц стелился перед ним как шлюха перед богатым клиентом. А тот высокий такой, весь в черном. Воротник у плаща поднят, шарф намотан, шляпа на глаза надвинута. Динетти ничего бы и не разглядел, но тут какой-то посыльный с бумагами… Будто мурена из норы выскочил да на черного-то налетел. Ну, шляпа и свалилась… Посыльного сразу за шиворот цап-царап, и ага. Уволокли. А Динетти от удивления чуть не окривел.

– Это какой Динетти? – спросил пучеглазый. – Водопроводчик? Которого вчера паром обварило, что ли?

– Как обварило? – ахнул сухонький.

– А вот так. История темная, свидетелей нету. Вроде в машинном вентиль сорвало, ему в харю-то и фукнуло. Вся шкура долой. Сам стал как раскрытый моллюск или женский орган. Не сегодня-завтра сдохнет.

– Господи ты боже мой! Неужели из-за того, что безликого видел? – пробормотал рассказчик и начал суетливо оглядываться.

Ируд сбавил шаг, опустил лицо, чтоб пучеглазый и сухощавый не заметили его любопытства, начал задумчиво покусывать ус. Усы у него были знатные. Ухоженные, длинные. Они свисали в виде остроконечной подковы до самого подбородка, что вкупе с круглыми щеками, вечно прищуренными глазами и прямыми черными волосами делало его отдаленно похожим на бирманца. Джоу знал, что за спиной его так иногда и кличут, но прямо в лицо называть не рискуют. Связываться с Ирудом считалось сущим безрассудством. Говорили, что он никогда не раздумывает, ударить ли человека, который чем-то ему не угодил. Бьет. Бьет беспощадно, наповал: силой и резкостью природа не обидела. А при случае может пырнуть ножом или переломать голени обрезком водопроводной трубы.

Желающих проверить правдивость слухов не находилось. И означало это, что дело распространения историй о жестокости Бирманца Джоу поставлено правильно.

Ируд выплюнул ус, нагнал сухощавого с пучеглазым и больше не отставал от них. До самых фабричных ворот.

* * *

Створка была открыта лишь одна, да и в ту следовало входить только по сигналу старшего привратника. Под цепкими взорами еще троих, рангом пониже, но статью мощнее. Правило такое появилось совсем недавно, всего недели две назад. Прежде на смену и со смены валили все враз, скопом, с давкой, руганью. Полусонные старики-вахтеры, обладатели роскошных бакенбард и пустых кобур (обычно флотские отставники; на фабрике их называли «свистками»), относились к бардаку в воротах абсолютно безразлично. Было вообще непонятно, за каким дьяволом они тут находятся, для украшения, что ли?

Сейчас же вместо бездельников-«свистков» появились настоящие церберы. Рожи висельников, кулаки с арбуз, армейские револьверы. У старшего – овчарка горной породы. Перемене охраны было уже около двух недель, и Джоу понимал: означает это, что на фабрике скоро закончат строить то, что строят. Да и все-то на фабрике это понимали. Не понимали, не знали лишь одного. Что именно изготовляют?

Болтали, конечно, много. В разных цехах наибольшей популярностью пользовались различные версии. На прессовом участке, где трудился Джоу, почти никто не сомневался, что строят железный аэростат. Дескать, подземные мозгляки отрыли канал, по которому из недр идет летучий газ. Он в тысячу раз легче воздуха, посему для воздушных шаров – самое то. Проблема лишь одна. Если сделать аэростат из ткани, пусть даже из самой прочной парусины, газ порвет оболочку к китовой матери. Сразу. А если и не разорвет, аэростат в мгновение ока улетит на Луну. Железный же корпус – поверх эластичного пузыря – в самый раз. В доказательство приводился факт, что в «вулканизационном» льют толстенные резиновые пластины. Как будто для бурдюка размером с гору. Да и производство безумного количества бронированных шлангов худо-бедно объяснялось.

Ируд лишь похохатывал, слушая фантазеров. В школе, где он учился, пока не погибли родители, преподавали, что самый легкий газ в природе – водород. Другие попросту не могут существовать. Да и шланги для аэростата абсолютно не требуются. Во всяком случае, нужны они не больше, чем страшненькие стальные крючья, которые штампуют сотнями в кузнечном цехе. А, допустим, присоски размером с хорошую миску, что изготавливаются на конвейере? Каждая напоминает цветок и состоит из сотни узких бронзовых сегментов, между которыми белая мягкая резина, – зачем они-то могут понадобиться аэростату? К облакам прилепляться? Смех, да и только.

Не менее популярным являлось предположение, что строится бронепоезд. Чудовищный вездеходный локомотив, который будет разъезжать без рельсов, на огромных надувных колесах и обжигать врагов нагретым паром и кипятком из особых пушек. Резиновые пластины, изготавливаемые в «вулканизационном», – для колес.

Были слухи и более простые, приземленные. Например, такой: броненосцы собираются переводить на какое-то новое топливо, очень едкое, разъедающее даже сталь. Шланги туда и бурдюк тоже туда.

Все это была полная и окончательная чушь, считал Ируд. У него имелось собственное соображение. Слишком сумасшедшее и страшное, чтобы делиться им с кем бы то ни было, и оттого чрезвычайно похожее на правду. Он считал, что скоро всем фабричным вырежут кишки, а на освободившееся место вставят эти самые шланги. Тогда директорату можно будет совсем не беспокоиться о пропитании рабочих и прочих телесных проблемах, понижающих производительность труда. Залил такому андромеху порцию минерального масла – и на месяц. В эту версию укладывалось многое. Помещалось аккуратно и верно, как ось во втулку. Присоски? Вживят андромехам в животы, чтобы они могли работать хоть на вертикальной стене, хоть на потолке. Огромный бурдюк? В нем неприхотливые пролетарии будут жить, а крюки заменят некоторым из них конечности. Остальная продукция – броневые пластины с заданной кривизной, огромные хрустальные линзы, величественные шарниры, точно предназначенные для суставов атлантов, – будут использованы, вероятно, во флоте. Подростком, работая на верфях, Ируд повидал и более странные предметы. Одни детали орудийной башни чего стоят!

…Наступила очередь проходить через пост сухощавому с пучеглазым. Оба к этому времени давно молчали, изображая сообразную времени и обстоятельствам покорность.

Когда первый из болтунов шагнул в ворота, Ируд мучительно закашлялся. Старший привратник и ухом не повел в его сторону, однако на знак отреагировал оперативно. Сухощавый едва успел пискнуть, как один из здоровяков подхватил его под локоток и потянул в сторону. Джоу продолжал кашлять, колотя себя по верхней части груди раскрытой ладонью и мотая головой. Движения его макушки, на сторонний взгляд хаотичные, указывали на пучеглазого.

– Шаг влево, – коротко скомандовал тому старший охраны.

Толстяк попытался спорить, вытащил и принялся размахивать какой-то, на его взгляд, очень важной бумажкой.

– Возражать? – лениво спросил привратник и особенным образом причмокнул губами. Овчарка сейчас же оскалила зубы, сделала движение к толстяку. Тот немедленно заткнулся. Его увели.

Толпа безмолвствовала, лишь слабо попукивала будто тесто в кадке. Ближние боялись лишний раз пошевелиться и отводили глаза. Дальние, наоборот, вытягивали шеи, чтобы лучше разглядеть неожиданное развлечение. Можно биться об заклад: утреннее задержание двоих не то бедолаг, не то преступников станет темой разговоров минимум на сутки. По фабрике давно циркулировали слухи о возможных диверсиях, поэтому чего-то подобного – задержаний, может быть, даже стрельбы – ждали.

Ируд перхал и вытирал платком накатившие слезы. Чертов тупой спектакль, думал он. Чертова скотская комедия. Чувствуешь себя не только стукачом, но и полнейшим кретином.

– Ты, чахоточный, живее поршнями шевели! – рявкнул охранник.

Джоу мотнул головой и, посасывая ус, прошмыгнул на территорию фабрики.

* * *

Под прессом опять натекло масло. Байбак из ремонтной службы вчера клялся и божился, что проверил все соединения, заменил сальники, протянул гайки – и бежать маслу совершенно неоткуда. Сейчас было бы самое время натыкать урода лживым рылом в лужу. К сожалению, отлучаться с рабочего места, помимо времени «санитарной паузы» или обеденного перерыва, строго запрещалось. Надежды же на то, что слесарь случайно будет проходить мимо, не было ни малейшей.

Ируд помянул чрево китовой матери, ласты дюгоня; проверил натяжение приводного ремня и опустил рычаг, зажимающий фрикцион на шкиве. Через минуту рявкнула сирена, в машинном отделении зашипело, застучало; визгливо заорал бригадир кочегаров. Не то отчитывал кого-то, не то просто с похмелья присел на раскаленный паропровод. Проходящий под потолком вал общего привода медленно, будто нехотя начал раскручиваться. Зашуршали десятки ремней, тянущихся к станкам. Будто по волшебству откуда-то возникли и побежали чумазые уже с начала смены пацаны с тележками, полными заготовок. Красавчик Энцо, не только коллега по работе, но и приятель по досугу, сверкая зубами, завел итальянскую песенку про беспутную девчонку и усатого сеньора.

Ируд сунул под пресс первый штуцер и первую резиновую кишку в чешуйчатой оплетке, а в рот комок «теста» – не вулканизированного каучука. Нажал педаль. Кривошип лязгнул, стальные челюсти формователя сжались. Смена началась.

Если бы не «тесто», куда тайком добавлялись различные присадки, от сахара и до кокаина, поговаривают, мучки из синих бобов, вытерпеть однообразный процесс не было бы никаких сил. Впрочем, бременем монотонного труда во всем цехе тяготился, похоже, один Джоу. Он проклинал родителей, умерших столь не вовремя, проклинал родственников, сдавших его на верфи, а пуще прочего – себя. Чистюлю, так и не сумевшего за двадцать лет приспособиться к простому, дьявол его забери, человеческому труду. Остальные же, как и положено заводным куклам, меняли внутри головы диск с дырочками да шпенечками, закручивали пружину – и спокойно выполняли программу. А может быть, в целях экономии даже пружину не использовали. Подключались к тому же ремню, что и станки.

– Снова спустил?

Голос мастера прозвучал внезапно. Задумавшийся Джоу вздрогнул от неожиданности.

– Чего?

– Пресс, говорю, снова у тебя брызнул. – Мастер озабоченно покачал головой. – Не следишь ты за техникой, Ируд. А вычтут за поломку, наплачешься. Да ведь ладно, если только вычтут, а то ведь и с фабрики попереть могут. Шутка ли, пресс!

– Слушай, Ковач, – огрызнулся Джоу, – что у тебя за гнусная привычка под руку каркать? Славянская, что ли? Ты бы вместо того, чтоб меня от дела отвлекать, лучше ремонтника взгрел. Этот ублюдок вчера ничего не починил. Поэтому и брызжет.

– Во-первых, я не какой-то там славянин, а мадьяр, – завелся Ковач. Вопрос собственного происхождения волновал его до чрезвычайности. – Сколько раз повторять? А во-вторых, не тебе меня учить тому, что лучше. Умник тоже… Думаешь, если у чистых родился, в школе задницу отращивал, если господин Бифер к тебе благоволит…

– Понесло по волнам падаль, – фыркнул Джоу и засвистел, подзывая мальчишку с порожней тележкой. Ящик для готовой продукции был уже полон. – Ни черта такого я не думаю, Ковач. Просто соображаю, что сказать господину Биферу, если пресс на самом деле крякнет. Что ты равнодушно отнесся к моему сообщению о безответственности ремонтника? Или – что отнесся со всем вниманием, если не сказать душевно? А, Ковач?

Мастер смерил Джоу ненавидящим взглядом, развернулся и зашагал в сторону слесарки.

– Крутой ты, дядя Ируд! – завистливо сказал парнишка и схватился за проушину ящика. – Я на Ковача глаз поднять боюсь, не то что вякнуть против.

– Да, я такой. Настоящий ураган. – Джоу оттеснил его, легко поднял ящик в одиночку и с грохотом опустил на тележку. – Вперед, селедка! Ну, чего застыл?

– Спросить кое-чего хочу. Можно?

– Валяй, только живей.

– А правду говорят, будто за то, что тебя какой-то козел назвал бирманцем, ты ему ножик в ливер засадил? – спросил парнишка.

– Брешут. Мы, бирманцы, ножом для мести не пользуемся. У нас для этого шелковая удавка предназначена. Знаешь, какое удовольствие услышать предсмертный хрип задыхающегося врага! А ножами мы любопытным селедкам вроде тебя языки вырезаем. А потом едим! Прямо сырыми! – Джоу сделал страшное лицо.

Парнишка несмело улыбнулся и навалился на рукоятку потяжелевшей тележки грудью.

* * *

До первой «санитарной паузы» Джоу едва дотерпел. Повышающий мужскую страстность отвар из стеблей «попрыгунчика», которым его потчевала прошедшей ночью толстуха Ванда, обладал сверх желаемого действия еще и побочным. Воистину ураганным мочегонным эффектом. Джоу знал об этом доподлинно, но применял средство снова и снова. Испытывать к Ванде страсть без отвара «попрыгунчика» было проблематично. С одной стороны, Ируд не отличался особой разборчивостью, когда дело доходило до постельных радостей. Баба, она баба и есть. Но с другой стороны… уж больно объемиста и бесформенна была Ванда. Чистый осьминог.

После того как сгинула в проклятых джунглях его Кэт, его тоненькая Козушка, женщин для Джоу попросту не осталось. Разве только в синематографе да в графических романах. Остальные представительницы нежного пола делились на чьих-то жен, доступных баб и незрелых девочек. Впрочем, первая и последняя категории рано или поздно сливались со второй. На взгляд Ируда, главной, а возможно, единственной. В конце концов, артистки, аристократки, даже плетельщицы принадлежали каким-то мужикам. И, надо полагать, с различной степенью легкости переходили из рук в руки. Как, бишь, выражается циник и кобель Энцо? «Нет женщин, которые отказывают. Есть мужчины, которые не умеют просить».

Одна-то была, мог бы возразить Ируд. Если бы решился побеспокоить пустою болтовней память о Козушке Кэт. Таинственная как чертенок и прекрасная как ангелочек. С фигурой подростка и темпераментом взрослой женщины, точно знающей, почем фунт тресковой печенки. Не «чистенькая», но и не из здешних шалав. Занималась Козушка неведомо чем, часто пропадала из города. Возвращалась загорелой, с цыпками на руках и волдырями от укусов насекомых. На расспросы отвечала смехом. А однажды – не вернулась. Ируду передали какую-то невразумительную писульку, из которой он разобрал лишь то, что Кэт скончалась от малярии и что могила ее находится в недоступном месте. Осознав, что Козушки больше никогда с ним не будет, Джоу запил. Чудовищно, буйно. Дневал и ночевал то в кабаках, то в кутузке. Тогда-то его и вышибли с верфей. Ему было все равно. Он спустил до гроша сбережения, которые откладывал на свадьбу с Козушкой; влез в долги, из-за которых пришлось заниматься делишками настолько грязными, что лучше не вспоминать. Он, вероятно, сдох бы где-нибудь с заточкой в боку, если б не Красавчик Энцо. Кажется, Энцо был кальмар-знает-сколько-родным кузеном Кэт. Он поручился за Ируда перед господином Бифером. Заплатил кому-то какие-то откупные. Нанял сиамскую ворожею, умеющую отучать людей от опиума и пьянства… Словом, Джоу был сейчас обязан Красавчику Энцо абсолютно всем.

Поэтому ненавидел его.

Тихо, обреченно ненавидел.

К тому времени, как он опорожнил мочевой пузырь, «коллеги и товарищи» уже задымили всю курилку. Обсуждали утреннее происшествие на проходной. Шумели так, будто собирались подраться.

– …А я говорю, шпионы! – орал, брызжа слюной, мастер Ковач. – Вы ни черта не знаете, а нас собирали и рассказывали! Русские шпионы наводнили Кетополис, ясно? Kozaki. Их царь давно уже собирается нас завоевать.

– Я слышал, он помешанный, – вклинился Энцо. – Притом буйно.

– У них все цари помешанные. Это традиция такая. Принцев и принцесс с самого детства помещают в монастыри и там сводят с ума. Потому что нормальный монарх Россией править не сможет. От морозов умрет. А умалишенным мороз безразличен.

– Ладно, хватит про это, – замахал единственной рукой пустобрех Ди. – Ты про шпионов рассказывай! Чего они хотят разве дать-то?

– Ты дурак, нет? Рыбе ясно, что. Узнать, чего мы строим.

– А чего мы строим? Я бы тоже узнать хотел поточнее.

– Ого, а почему тебя это интересует? Может, ты тоже шпион? Тоже kozak? Ты где руку потерял, а? Отморозил в Сибири, когда под елкой с поршеньком своим баловался?

Заржали. О том, что руку Ди ампутировали после того, как он сунулся смазывать работающую шестеренную клеть, где кисть вместе с масленкой размололо между зубчатками, знали все.

Ди, конечно, полез в бутылку, но его живо успокоили.

– Парни, а кто-нибудь видал, как шпионов арестовывали? – спросил, отсмеявшись, Красавчик Энцо. – Может, это так, предпраздничные байки?

– Я видел, – без охоты признался Джоу. Можно было и промолчать, но вдруг там был еще кто-нибудь из знакомых? Молчание расценили бы как подозрительную скрытность. – Взяли двоих. Один старик, другой примерно моих лет. Ни одного не знаю. Старика, вроде, видел на конвейере, но не уверен. Ну, схватили без видимых причин. Просто раз – и «Пройдемте!». На того, что помоложе, собаку натравили, чтоб не выступал. Меня как раз кашель разобрал, так что подробней не скажу.

– Раз без видимых причин, значит, точно шпионы! – уверенно заключил Ковач. – Следили, значит, за ними давно, а сегодня схватили. Аккурат к празднику, чтоб перед начальством отчитаться. Небось, по медальке сейчас получат.

Логика мастера показалась курильщикам безукоризненной. Она бы и Джоу такой показалась, если б он не знал правду.

– А нам-то что-нибудь пожалуют к праздничку? – спросил Ди.

– Нет, безрукий, ты точно дурак или шпион, – рассердился Ковач. – Премию, само собой. Смена на два часа короче. Что, мало?

– Мало. Сиамцы вон вообще не работают.

– Так у них-то праздник сегодня. Се-го-дня!

– Да они и в другие дни ни хрена не работают, – махнул культяпкой Ди. – Суки желтопузые. Подогнать бы броненосцы поближе, да пальнуть по Пуэбло-Сиаму из главных калибров. Фугасными. Залпом. Чтобы духу не осталось.

Снова рявкнула сирена. «Санитарная пауза» закончилась. Рабочие потянулись по местам. Теперь уже до самого обеда.

* * *

На обед у Джоу были бутерброды с ливерной колбасой, огурец и бутылка простокваши. Он как обычно перевернул вверх дном ящик для готовых шлангов, бросил сверху ветоши. Уселся, прислонившись спиной к теплому боку пресса, и начал флегматично набивать утробу. Колбаса отдавала водорослями, зато простокваша была бесподобна. Кисленькая, прохладная (бутылку предусмотрительный Ируд держал в ведре с водой). И сахару в самый раз. Все-таки от толстухи Ванды была некоторая польза и помимо удовлетворения похоти.

Не успел Джоу управиться с бутербродами, как к нему подбежал давешний парнишка.

– Джоу Ируд, тебя господин Бифер кличет!

Джоу кивнул и продолжил жевать. Не хватало еще явиться к начальнику цеха с набитым ртом. Мальчик не уходил. Он присел на корточки и следил за движениями ирудовых челюстей, как голодная собачонка.

– Жрать хочешь, селедка?

– Не-a, я уже перекусил. Просто ты ешь вкусно, смотреть нравится. Мой папка так же кушал.

– Почему кушал? Умер?

– Не-a. На каторге бедует. Детишек для морлоков воровал. Ладно еще, не повесили.

– Я бы повесил, – сухо сказал Джоу. Он допил простоквашу, утер усы тыльной стороной ладони и встал. Узелок с последним бутербродом и нетронутым огурцом бросил мальчишке. – Доешь-ка, селедка. Тряпицу тут оставишь.

Шагая в кабинет к начальнику, он думал, что пацану наверняка хотелось, чтобы крутой как девятый вал Бирманец поинтересовался его именем. Было бы чем хвастаться перед приятелями во время праздника. А может, и перед мамкой. Джоу поймал себя на мысли, что не отказался бы на нее взглянуть. Если сын удался в родительницу, то баба должна быть настоящей красоткой.

Кабинет господина Бифера располагался на втором уровне. Одна стена у помещения была почти сплошь стеклянная; рамы двойные, чтоб не лез в уши шум и лязг. Сверху вдоль окон пролегали жестяные короба жалюзи: иногда и начальнику требуется уединение. С этого капитанского мостика господин Бифер – по слухам, бывший морской офицер – мог наблюдать за копошением подчиненных, не вылезая из-за стола. Надо отметить, рабочих это здорово дисциплинировало.

Джоу стукнул в дверь. Господин Бифер конечно же видел его приближение, поэтому откликнулся незамедлительно:

– Входи, Ируд.

Джоу вошел.

– Пообедать успел?

«Ничего себе забота! – насторожился Джоу. – К добру ли?»

– О да, конечно, – сказал он бодренько. – Спасибо, господин Бифер.

– Замечательно. За-ме-ча-тельно… – Бифер пожевал губами. – Ируд, я не стану тянуть моржа за клык. Какого черта ты утром показал нашим бравым часовым на тех двух идиотов?

– Н-но, господин Бифер… Неужели они не раскололись? – осторожно справился Джоу.

– Ты всегда был наглецом, Ируд. Разве такому, как ты, положено задавать вопросы такому, как я? Впрочем, молчи. Помню, ты же едва ли не белая кость. Инженерский отпрыск, жертва обстоятельств и человеческой подлости, да?

– Вроде того.

– Вроде того… угу… Короче говоря, Ируд, твое рвение в деле выявления подозрительных лиц пошло киту под брюхо. Наши мясники перестарались. В виде разминки начали бить задержанных еще до допроса. Тот, что постарше, загнулся сразу. Врач определил: сердце. Второй целехонек, но несет какую-то ахинею о говорящих рыбах и электрическом скелете, который приходит к нему по ночам и поет колыбельные песенки. Похоже, рехнулся, когда пару раз получил по темечку справочником по головоногим.

«Интересно, зачем охране такая книжка?» – подумал Джоу и сообщил:

– Они говорили о «человеке без лица», господин Бифер. Вроде как старику рассказывал о нем какой-то Динетти. Водопроводчик.

– Динетти? – заинтересовался начальник. – Водопроводчик? Не тот ли, которого вчера в машинном паром обварило?

– Именно тот, господин Бифер. Эти двое считали, будто вентиль на паропроводе сорвало не просто так. Будто водопроводчика нарочно ошпарили. Чтобы не проболтался о Безликом.

– Неужели? – весьма ненатурально удивился Бифер. – Да кто он такой, этот Безликий, если только за встречу с ним человека толкают под струю пара?

– Будто бы настоящий владелец нашей фабрики. Или заказчик продукции, – присовокупил от себя Джоу.

– Любопытно, – пробормотал господин Бифер. Он выдвинул ящик стола, достал два стакана и полупустую фляжку рома. Фляжка была не плоская, а кубическая. Тяжелая, толстенного стекла, с очень широкой горловиной. Бифер откупорил крышку, плеснул рому в стаканы. Себе побольше, Джоу чуть-чуть на дне. – Угощайся, Ируд.

– У меня еще смена не закончилась.

– Ерунда. Капельку можно. Считай, что в честь завтрашнего праздничка. Ну и как он выглядит, этот человек без лица? Совсем голый фасад? Вроде бильярдного шара или, – Бифер хохотнул, – лысины господина Блазковитца?

Джоу от столь смелой шутки едва не поперхнулся ромом. До него вдруг дошло, что Бифер уже порядочно пьян. Не то начал отмечать праздник заранее, не то чего-то до смерти напугался. И, кажется, второе вернее. Движения у него были чересчур суетливыми, а речь преувеличенно жизнерадостной.

Ируд отхлебнул из стакана, изобразил на лице восторг качеством пойла. И лишь потом ответил:

– Старик сказал: скорей вроде раскрытого моллюска. Или будто мясо вареное. Или как женский орган. Простите, господин Бифер.

– Брось, – отмахнулся тот. – Что я, не мужчина, что ли? Думаешь, мало этих самых органов повидал? Немало, Ируд, ой немало…

Он в два огромных глотка дохлебал ром, наполнил стакан вновь и вновь быстро опустошил. После чего смахнул со стола какие-то бумаги, взгромоздился на него обширным седалищем, поерзал, устраиваясь наиболее удобно, и уставился на Джоу. Один глаз у господина Бифера подергивался. В глубоком молчании прошло несколько минут.

– Он и впрямь не имеет человеческой физиономии, Ируд, – проговорил наконец господин Бифер. – Только ошибся этот твой вареный водопроводчик. Не моллюск у него вместо лица, а морской еж. Сто иголок, а между ними бледные жгутики. Извиваются, Ируд. Но иногда иглы и жгутики втягиваются. И тогда видно, что под ними выгнутая поверхность. Вроде китового бока. Как черное зеркало, как гудрон… и дырочки. Множество дырочек… Ты бы увидел, в штаны бы навалил, Ируд. Хоть и считаешься у работяг смельчаком. Сотню ставлю против зубочистки, что навалил бы! А вот я ничего. Только пью второй день без остановки, а в целом – ничего.

Джоу растерялся. Откровенность начальника пугала.

Господин Бифер пошарил за спиной, схватил бутылку и надолго к ней присосался. Потом бросил ее в угол, погрозил Джоу пальцем и внезапно принялся ржать.

– Здорово я тебя разыграл, а, Ируд? Признайся, уже был готов обделаться?!

– Точно, господин Бифер, – с готовностью согласился Джоу. Он совершенно ясно видел, что смех Бифера фальшив. Начальник до того не в себе, что в любой момент может впасть в истерику или в буйство. – Прямо живот закрутило от страха. Еще чуть-чуть, и испорчу вам воздух. Можно я пойду?

– Можно козу на возу, Ируд, а во флоте «разрешите», ясно тебе! Эх, беда с вами, с пролетариями. Су-хо-путные… Хорошо, иди. О разговоре нашем, сам понимаешь, молчок… Болтунам тут часто паром брызжет в рожу. И не только водопроводчикам.

– Я все понимаю, господин Бифер. Вы меня знаете. Могила.

– То-то и оно, что могила, – сказал господин Бифер и начал сползать со стола.

Когда Джоу аккуратно прикрыл за собой дверь, в кабинете загремел падающий стул и почти без паузы шумно шмякнулось что-то еще. Что-то тяжелое и мягкое. Вслед за этим голос господина Бифера завернул такое, что у Джоу Ируда, обитателя рабочих кварталов, запылали уши.

* * *

До конца обеденного перерыва оставалось всего несколько минут. Ируд, запихнув в рот свежий кусок «теста» с мятной отдушкой – чтобы поменьше шибало ромом – поспешил в курилку. Парни наверняка собрались там, обсуждают планы на сегодняшний вечер и на завтрашний день. Сердятся, наверное, что Джоу опаздывает.

Так оно и оказалось. Все были в курилке. Морды у большинства раскраснелись – определенно, спорили.

– Где тебя носит, чертов ты морж! – сейчас же заорал однорукий Ди. – Опять у начальства терся? Вон, в усах крошки застряли. Небось, белые булки кушал, сладким джемом заедал.

– Да хоть бы и так, – пожал плечом Джоу. – Тебе-то что за дело?

– Мне дело до всего есть. Я у вас, у сопляков, вместо боцмана! Если бы не я…

– Заткнись, Ди, – оборвал его Красавчик Энцо. – Короче так, Джоу. План мы уже составили, возражения не принимаются. После гудка расходимся по домам, к половине девятого собираемся у «Канатоходца».

– А я настаиваю, что у «Раненого кашалота» лучше, – встрял однорукий.

– Заткнись, Ди, – снова сказал Энцо. – Голосовали за пивную? Голосовали. Ты остался один? Остался. Все, разговор окончен. Сиди, помалкивай.

– Я не один был за «Кашалота»! – заспорил Ди. – Мастер Ковач воздержался. И Джоу не голосовал.

– Я за «Канатоходца», – мстительно сказал Ируд и повернулся к Энцо: – Что дальше, Красавчик?

– Дальше – как в прошлый раз. Пьем до тех пор, пока боцман Ди не начнет нам, соплякам, рассказывать про то, с каким звуком кости в шестернях перемалываются. Едва начнет, хватаем его в охапку и двигаем искать ослов из вулканизационного.

– Не ослов, а «волов»! – поправил мастер Ковач. Называть «волами» извечных противников прессового участка придумал именно он.

– Да, само собой. Находим «волов», метелим, гоним на тумаках до канала, снова метелим, макаем в водичку. Затем к девочкам. Утром встречаемся у «Кашалота», часов в десять. Дальше как выйдет.

– В десять я еще не встану, – капризно сказал мастер Ковач. – Это вам, работягам чумазым, шары чуть свет продрать проще, чем насекомых на девке подцепить. А мы, инженерные работники мадьярского происхождения, любим понежиться в праздничек-то. Да с похмелья-то.

– Мы тоже, господин мастер… Мы тоже… Тогда в одиннадцать, – решил Энцо.

Все согласились. Если разговор шел о действиях коллектива прессового участка за забором фабрики, авторитет Красавчика Энцо был непререкаем. Возражать ему осмеливался лишь однорукий пустобрех Ди, которого все равно никто не принимал во внимание, да изредка Джоу. К доводам Джоу прессовщики прислушивались, считая его мужиком умным. Как-никак, приобрел неполное среднее образование. Кроме того, в беседах Ируд держался уверенно и умел вовремя высокомерно умолкнуть, отчего казалось, что он знает больше остальных. Немаловажным было и то обстоятельство, что к Джоу благоволил сам господин Бифер. И даже доверял руководить участком во время отсутствий мастера Ковача. Ковач частенько болел. Не увольняли его лишь потому, что знали: в директорате окопался венгр. А кумовство у славян развито ой-ой-ой. Что бы там ни кричал Ковач о глубоком отличии мадьяр от разных там сербов.

Ну кто ему поверит, в самом-то деле?

Джоу взглянул на часы. По ним выходило, что обед закончился уже пять минут назад. Сирены почему-то все не было. Мастер Ковач тоже вытащил свои ржавые ходики, охнул и погнал подчиненных по местам.

Работа после перерыва не ладилась. Настроение у народа было откровенно предпраздничным, даже мальчишки с тележками шевелились на редкость лениво. К тому же в котельной что-то бесперечь барахлило; трансмиссионный вал то и дело останавливался. Джоу подозревал, что объяснение поломкам проще морской гальки. Кочегары уже надрались. У них и в обычные-то дни водилась выпивка (этиловый спирт полагался для обслуживания машинерии), а уж накануне праздника…

Понемногу смеркалось. Газ в светильниках с целью экономии был прикручен до минимума, а окна в помещении прессового участка практически отсутствовали. Да и те, что имелись – высоко под потолком, – были малы и заросли многолетней пылью и копотью.

Время двигалось все медленней, словно было заодно с начальством. Словно черепашьим своим ходом компенсировало укороченную смену. Джоу изнемогал, чувствуя, как постепенно наполняется раздражительностью. Тем «волам», которые сегодня угодят под его кулак, точно не поздоровится.

Вдруг что-то случилось. Джоу почувствовал это всей шкурой еще за минуту до того, как со стороны кладовых донесся шум. Ируд напрягся, ожидая чего-то недоброго, – и в этот момент на складе загремело. Будто повалились штабеля контейнеров с продукцией. Однако такое было трудно даже представить, контейнеры стояли чрезвычайно надежно. Столкнуть их могло разве что землетрясение.

– Что происходит? – крикнул Джоу спешащему мимо мастеру Ковачу.

Тот не ответил, лишь яростно выбранился. В этот момент погас свет. Шум в кладовых усилился. Ящики там уже не просто валились на пол, а, кажется, летали по всему помещению, разбрасываемые титанической рукой. С пушечным громом вышибло дверь. Фукнул и пошел свистеть перебитый ею паропровод. Завелась и тут же умолкла сирена.

– Диверсия! – дико заверещал кто-то. – Это диверсия! Спасайтесь!

Джоу без долгих раздумий втиснулся под выступ станины пресса, загородился ящиком со штуцерами. В диверсию он верил мало. Зато в том, что одуревшие от страха сослуживцы способны затоптать даже самого крепкого мужчину, не сомневался.

Судя по крикам, главная давка образовалась возле выхода. К ужасу беглецов, дверь оказалась запертой. Запасной выход располагался в кладовых, но к кладовым приближаться не смели. Хоть ящики и прекратили падать, но путь преграждала мощная струя пара – в котельной, видимо, не нашлось человека, сообразившего перекрыть вентиль. За паром угадывалось какое-то шевеление, тусклый металлический блеск. Джоу всматривался в это шевеление и этот блеск, и чем дальше, тем больше ему казалось, что там – живое существо. Гигантское, бесформенное, покрытое медными или бронзовыми листами, но живое.

Появление щупальца Джоу прозевал. Только что рядом с ним никого и ничего не было, и вдруг мерзко – наждачкой по оголенным нервам – зашуршало. Раздалось осторожное постукивание, точно пяток птичек с железными клювиками испытывали прочность станины пресса. А затем над ящиком, которым прикрылся Джоу, поднялось оно. На конце оно было с руку, далее – постепенно утолщалось. Оно состояло из множества тех самых оплетенных металлической сеткой шлангов, которые Ируд оснащал наконечниками. Шланги перекручивались наподобие мышц из анатомического атласа. Щупальце усеивали стальные крючочки – размером от рыболовного до такого, что не грех и на багор надеть. Конец увенчивал металлический присосок. Щупальце было ощутимо горячим, от него пахло резиной, нагретым солидолом и почему-то рыбой.

Неспешно раскачиваясь, дюйм за дюймом, оно приближалось к Джоу. Сегменты на присоске то надвигались друг на друга, образуя подобие бутона, то вновь расходились цветочком. Белая резина между ними, необычайно похожая на жевательное «тесто», гадко выдавливалась.

«Если эта штука вцепится мне в лицо…» – подумал Джоу и судорожно лягнул ногой по ящику. Ящик опрокинулся, штуцеры рассыпались. Щупальце резко сместилось, начало шарить по полу, гремя деталями. Потом вновь зашуршало, уползая прочь. Оно двигалось по цеху, наводя ужас на попрятавшихся людей, что-то ломало, что-то роняло. Сил в нем было, кажется, безмерно. В помещении давно стояла мертвенная тишина, нарушаемая лишь воем извергаемого из лопнувшей трубы пара да эхом от падающего оборудования. Затем щупальце будто чего-то напугалось: резко вскинулось к потолку, так же стремительно опустилось вниз и сгинуло в клубах пара. И дальше – в кладовой.

Джоу следил за ним неотрывно и поэтому увидал, как в проеме складской двери, уже после исчезновения щупальца, промелькнуло нечто круглое, влажно блестящее. Гипнотизирующее. Словно глаз гигантского кальмара.

Промелькнуло – и пропало, точно не было.

– Господи боже! – с ужасом выдохнул кто-то.

Наконец загорелся свет. И одновременно в цех ворвались молодцы из охраны – как будто ждали этого момента за дверью.

Джоу, ладонью массируя левую сторону груди (в районе сердца начало покалывать), выбрался из укрытия. На участке царил страшный разгром. Повсюду разливались лужи масла. Масляные потеки виднелись и на стенах. Подвесная трансмиссия была перебита в трех местах, вывороченный коренной подшипник валялся рядом с прессом Ируда. Миниатюрный и чертовски дорогой фрезерный станочек, на котором однорукий Ди виртуозно изготавливал запчасти, был напрочь сорван с креплений. Ровно посредине цеха, на единственном свободном от обломков участке, лежало тело. Узнать погибшего не представлялось возможным. Человека будто сначала раздавили в огромных прокатных валках, а потом небрежно скомкали и бросили на пол.

Вокруг него стала понемногу собираться толпа. Рабочие переглядывались и негромко переговаривались, пытаясь выяснить, кого среди них недостает. Некоторые, едва взглянув на труп, убегали, прикрывая рот рукой. Кого-то рвало.

– Не наш, – сказал над ухом у Джоу Красавчик Энцо. – Правую кисть отдам – не наш. Эта штука притащила его с собой. Эта чертова железная клешня.

– Щупальце, – сказал Джоу.

– Что?

– Не клешня, а щупальце. Оно было рядом со мной, Красавчик. Ближе, чем вот ты сейчас.

– А глаз вы видали, братья? – просунул между ними голову однорукий Ди. – Глаз, а? Видали, а?

– Видали, старичок, – сказал Джоу. Энцо кивнул.

– Он же в дверь не помещался! – пискнул Ди. – Это у кого такие глаза-то, а? Я вас спрашиваю, сопляки! Вы почему не отвечаете-то, а?

Джоу без замаха залепил ему пощечину. Ди всхлипнул и умолк.

Охранники понемногу начали теснить рабочих прочь от страшного мертвеца. С необъяснимым запозданием появился и господин Бифер. Щеки у него тряслись, глаза были выпучены, из пасти несло таким могучим винным духом, что казалось: в господина Бифера влили целую цистерну спиртного. Самого различного спиртного, от эля до самогона, совершенно без разбора. На ногах, впрочем, он держался поразительно крепко.

Первым делом господин Бифер засветил паре человек по мордам, а уж после – заорал. Орал он исступленно, обходясь без единого пристойного слова. Раздавать тумаки при этом он не прекращал ни на секунду. Народ поспешно расползался ближе к своим рабочим местам. Кое-кто даже начал приводить их в порядок – явно лишь для того, чтобы занять руки.

Вскоре после господина Бифера прибыл какой-то чин из директората. У чина имелся жестяной рупор, через который «коллегам и товарищам» объявили, будто на покойника упала станина пресса, оборвавшаяся с крана. Никакой станины поблизости не было, но люди не спорили. Когда чин окончил задвигать свою насквозь фуфловую речь, охранники стали выгонять рабочих прочь.

Уходили с облегчением.

– Не забывай, в половине девятого у «Канатоходца», – напомнил Энцо.

– Не забуду, – пообещал Джоу. – Мне сегодня позарез нужно надраться, Красавчик.

– Не одному тебе, усатый, – сказал Энцо.

* * *

Из «Канатоходца» выкатились изрядно на бровях. А все пустобрех Ди! История с явлением на фабрике металлического щупальца и пятифутового глаза крепко дала ему по мозгам. Только и разговоров было, что о Вивисекторе, исполинских кальмарах, гигантских анакондах и крокодилах-людоедах. Про хруст костей в шестеренной клети однорукий начал рассказывать слишком поздно.

– Где «волы»? – блажил поминутно икающий мастер Ковач. – Где прячутся эти, ик, трусы?

– Найдем! – успокаивал его Красавчик Энцо. Он едва ли не единственный сохранял отдаленное подобие трезвости.

– А может, махнем к сиамцам? – дергал всех за одежду однорукий Ди. – К сиамцам, а? На столбы развешаем, лодырей желтых. А? Мы вкалываем как проклятые, а они пляшут с кукольными китами!

– Далековато до них, старина, – рассудительно сказал Энцо. – Пока добредем, ночь кончится.

– Тогда под землю! – не унимался тот. – Наловим крыс бледнорожих – и на фонари. Украсим родной квартал гирляндами! Д-детей же воруют, суки…

– Сперва «волам» навешаем, дальше посмотрим.

– Тогда чего мы стоим? Вперед!

– Не надо вперед, – сказал Джоу. – Вон они, сами в гости торопятся.

«Волов» было человек семь. Они с гоготом, свистом и обезьяньими ужимками гнали по улице странную парочку. Мужчина, если судить по одежде, был самым настоящим «чистеньким», аристо. Лицо у него было разбито до последней степени, волосы на непокрытой голове всклочены и перемазаны не то кровью, не то грязью. Его спутница «чистенькой» определенно не являлась. То ли цыганка, то ли шлюшка из Горелой Слободы.

Парочка была скована между собой наручниками. Что ж, тем веселее будет потеха!

«Волов» и их жертв быстро нагнали. Окружили.

– Парни, вы нахалы, – развязно заявил Красавчик Энцо, помахивая тросточкой. – Бессовестно развлекаетесь на нашей территории. Что за дурацкая затея? Здесь никто, кроме нас, не смеет шалить и колобродить.

– Отвали, Энцо, – без особой твердости сказал один из «волов». – Мы первые нашли этих пташек, мы их и приласкаем.

Красавчик Энцо скроил на физиономии веселое недоумение:

– Отвалить? Отвалить я тебе могу только пинков. Ясно, каучуковая твоя голова, гуттаперчевая задница? В общем, так. Даю ровно одну минуту, парни. Если через шестьдесят секунд ваши пятки не будут сверкать в полумиле отсюда, пеняйте на себя. А с пташками мы поиграем и без вас. Бирманец, засекай минуту.

На кличку сейчас обижаться не стоило. Энцо знал, что делает. «Волы» должны были понять, что дело серьезное. Произнесение вслух прозвища самого яростного драчуна «прессов» свидетельствовало об этой серьезности куда лучше, чем прямая агрессия. Все это понимали. Джоу вытащил из кармана сначала складной нож «дук-дук» – будто бы по рассеянности, – а уж после часы. Крышка откинулась, механизм заиграл «А нарвал трубит о гибели».

Когда мелодия закончилась, от «волов» не осталось и воспоминаний. Пришла пора для изысканного развлечения. Красавчик Энцо был на такие дела большой выдумщик.

– А кто это у нас тут такой сладенький? – издевательски залопотал он, танцующим шагом приближаясь к парочке. —

Ой! Никак настоящий аристократ! Уж не герцог ли? Ваше сиятельство, да как же вас угораздило забрести в нашу клоаку?

– На экскурсию небось, – подхихикнул однорукий Ди. – Вроде как в зверинец. Мы же для него звери, Красавчик.

Аристо начал было что-то блеять, но Энцо оборвал его:

– Нет-нет, не отвечайте, сир! Зачем пачкать ваш благородный ротик разговорами с таким отребьем, как мы? Давайте-ка лучше спросим о цели посещения вашего прелестного гида. Ну-ка, мадемуазель, покажите мордашку. Ну же, смелей, дорогуша! – Красавчик схватил девушку за подбородок и повернул лицом к собутыльникам.

– Да это подземная! – ахнули «прессы». – Пиявка! Крыса на свободе!

– И впрямь! – восхитился Энцо. – И впрямь, подземная! Только не крыса и не пиявка, не-ет. Полюбуйтесь, до чего хороша! До чего грациозна! Каков цвет кожи! Каковы глаза! Что морщитесь, господа пролетарии, неужто не нравится?

Господа пролетарии загомонили в том смысле, что нет, совсем не нравится. Крыса, она крыса и есть. Ей место в канаве пузом кверху. Или на фонарном столбе.

– Ну-у, – скривил губы Энцо, – это свидетельствует о вашем низком вкусе, господа. Герцогу вот понравилась. А с его утонченным выбором не поспоришь.

Аристо вновь попытался открыть рот, но мастер Ковач без лишних церемоний хлестнул его ладошкой по губам. «Герцог» всхлипнул.

Энцо длинно сплюнул и поскучнел. Как видно, дурачиться ему надоело.

– В общем, читаю по вашим миролюбивым рожам, друзья, что гостей мы обязаны принять по высшему разряду, – сказал он. – Какие имеются соображения?

– Аристо удавить, с крысой побезобразничать, – предложил однорукий Ди.

– Ха, если ты своего безобразника в канаве нашел… – загоготал Ковач. – Лучше уж тогда наоборот. Крысу удавить, а безобразничать – с аристо. Он хоть точно чистенький.

– Ай-ай-ай, срамник славянский, – погрозил ему пальцем Энцо. – Что такое ты предлагаешь? За содомию на нас обрушится небесная кара.

– Я венгр, черт тебя раздери!

Пока они препирались, Джоу раздвинул «прессов» и подошел к девушке. Выражение лица у нее было безразличным. Словно она уже поставила на своей жизни крест и лишь ждала: поскорее бы все кончилось. Чем-то, не то угловатостью форм, не то скулами, она напомнила Джоу его Козушку Кэт. Вспомнились ему и грустные мамины сказки, в которых морлоки оказывались не похитителями детей, а зачарованными зверушками. Добрыми и несчастными. Спасти их, превратить обратно в белочек и зайчиков мог только солнечный свет. Но злобные ведьмы врали людям, что «подземные» – исчадия ада. Отчего погулять на солнышке заколдованных зверьков не выпускали никогда.

Джоу покусал ус, положил руку аристо на плечо и подтолкнул его:

– Двигай отсюда, чистенький!

– Эй, друг, ты, никак, перебрал? – удивился Энцо. – Хватит изображать Капитана Грома. Разве мы можем отпустить похитительницу детей?

– Никого она не похищала, Красавчик. Разуй глаза, она же сама еще ребенок. Пусть идут!

– Не много ли на себя берешь, Ируд? – взвизгнул однорукий Ди. – Это общая добыча. Твой голос тут ни черта не решает. Ты всего лишь один из дюжины. Верно, парни?

– Старина Ди прав, – подключился Ковач. – И вообще! Ты, ик, в последнее время наглеешь, Бирманец! Меня, ик, подсиживаешь. Доносишь на нас господину Биферу… Сту… ик… стукач!

– А вот за это ты мне ответишь, вонючий румын! – разъярился Джоу. Быстрым движением он выхватил «дук-дук» и шагнул к Ковачу. – На ремни порежу!

Ковач отскочил. Джоу рванулся вдогонку. На нем сразу повисли несколько человек, но он, свирепо рыча и мотая головой, пер вперед.

– Да держите вы крепче этого психа! – заорал Красавчик Энцо. – Убьет же мастера!

Наконец Джоу повалили, прижали к мостовой вооруженную руку и, действуя как рычагом тростью Красавчика Энцо, выворотили из кулака нож. Кто-то из молодых сбегал в паб, притащил бутылку темного. Ируду разжали рот и, приговаривая, «остынь, остынь, Джоу», напоили пивом. Часть пива конечно же попала на манишку, отчего Джоу разорался и сделал попытку врезать криворукому поильцу в глаз. Барахтались так довольно долго, а когда Джоу пообещал больше не лютовать и его отпустили, выяснилось, что аристо и пиявка успели улизнуть.

«Прессы» рассвирепели и чуть было не взялись за Джоу повторно, но Красавчик сумел подавить и эту ссору.

– И черт с ними! – объявил Энцо. – Убежали, значит, так тому и быть. В конце концов, наши с вами простенькие забавы ерунда по сравнению с тем, что им приходится выносить ежесекундно.

– Говори проще, Красавчик, – озадачился однорукий Ди. – Чего такого страшного им приходится выносить?

– Друг друга, балда!

Все захохотали. Мир был восстановлен. Ируду вручили кварту очищенной и вернули «дук-дук», стребовав поклясться усами, что против своих его более не обнажит. Бутылку пустили по кругу.

Потом они разгуливали по улицам, задираясь к прохожим, горланя непристойные песни, колотя в окна и ставни домов. Они не пропускали ни одного паба, ни одной самой зловонной забегаловки, и скоро даже Красавчик Энцо передвигался исключительно по кривой. К сожалению, «волы» им больше не попадались, не попадались и другие веселые компании. Кулаки же хотелось почесать просто чудовищно. Без доброй драки и грядущее посещение девочек казалось пресным. Когда они уже готовы были наброситься буквально на фонарный столб, им повстречалась еще одна любопытная парочка.

Сначала Джоу решил – это все те же аристо и «подземная». Однако, приблизившись, понял, что ошибся. Кавалер, несомненно, морской офицер, а девица… Девица походила на какую-то актрису. Но здесь в это время никаких актрис появиться попросту не могло.

«Стало быть, гризетка, – подумал Джоу. – Наверное, дорогая штучка. Интересно было бы испробовать, какова такая баба на вкус. Придется пугнуть морячка».

Он осклабился и потянул из кармашка «дук-дук».

– Прочь с дороги, шваль! – сказал офицер и выставил вперед руку. В кулаке торчал какой-то длинный предмет. Что именно, спьяну не разберешь.

– Бирманец! – заорали сзади. – Джоу, стой! У него пистолет!

– Бирманец Джоу не останавливается, – сказал он, поводя лезвием. – Меня железный кальмар не напугал, а тут… Эй, моряк, красивый сам собою…

Он сделал еще один шаг. Грохнуло. В правый бок словно ткнули острой палкой – и сейчас же по телу начала разливаться омерзительная слабость. Офицер продолжал оставаться на месте, поэтому Джоу повернулся назад. Следовало строго, очень строго спросить, кто из парней, черт возьми, валяет дурака?

Парни убегали. Последним бежал однорукий Ди. Его постоянно заносило в сторону.

Джоу плюнул им вслед. Трусы!

Мимо быстрым шагом прошли офицер с «актрисой». В сторону Ируд а они даже не взглянули.

– А… – начал говорить Джоу, но сразу же забыл, что намеревался произнести дальше.

Ноги почему-то отказывались его держать.

* * *

Джоу привалился к склизкой от плесени стене, медленно сполз на землю и сел, подтянув колени к груди. Голова кружилась, перед глазами колебались смутные силуэты. Разглядеть их все равно не было ни малейшей возможности, поэтому Джоу опустил веки. В боку, куда попала пуля, ощущались короткие пульсирующие толчки – наверное, это вытекала кровь. Ируд, по-прежнему не открывая глаз, стащил с головы котелок и вынул из него целлулоидную вставку. Без вставки котелок сразу потерял форму и твердость. Джоу смял его в кулаке и прижал к ране.

Толчки ослабли, и сразу смутные силуэты, так скверно видимые глазами, обрели четкость и объем. Странно, однако сжатые веки ничуть не мешали их разглядывать, скорей напротив. Это были горбатые киты. Они парили среди кружащихся снежинок, всплескивали длинными плавниками и беззвучно разевали пасти. Может быть, они пели, а может, дышали, радуясь обилию воздуха, которого вечно не хватает в глубинах. Потом киты все разом превратились в броненосцы, украшенные вымпелами, потом обратно. Потом Джоу почувствовал, как кто-то обнимает его за плечи. Он скосил закрытые глаза и увидел щупальце – такое же, как давеча в цеху. Щупальце обвивало тело Джоу, присоска сдавливала грудь, а один из крюков входил в бок. Ровнехонько в пулевую рану, непостижимым образом миновав и котелок, и руку. На конце у щупальца обнаружился слизистый отросток со ртом, похожим на раскрытого моллюска или женский орган. Рот страстным шепотом вещал об ужасном будущем человечества, где выживут только «сращенные» с механизмами андромехи, и предлагал Ируду, не теряя ни секунды, заменить кишечник шлангами.

Джоу брезгливо стряхнул щупальце с плеча, приоткрыл глаза и начал подниматься. Рассиживаться было нельзя. Пуля вроде бы прошла навылет, но кровь… кровь… Встать удалось со второй попытки. Он некоторое время стоял, отдыхиваясь и определяя, куда идти. Наконец сориентировался и, пошатываясь, побрел. У него имелась крошечная надежда, что толстуха Ванда дома и не спустит его с лестницы. В ушах шумел прибой и орали далекие чайки.

Вдруг сквозь шум пробился звонкий голос:

– Ого! Мама, смотри, кто это! Это же сам Бирманец Джоу! Во, набрался! Привет, Джоу! Познакомься с мамой!

Ируд сконцентрировал взгляд на двух маленьких фигурках, преграждавших ему дорогу. Одна была детской, другая – женской. Или бабской? Нет, решил Джоу, все-таки женской. Лица женщины было не разобрать. Вроде, миленькое.

Пацан был тот, фабричный.

– Селедка? – буркнул он. – Ты, что ли?

– А то!

– Какого дьявола вы тут бродите, мэм? – спросил Джоу женщину. – Красивым дамам сейчас лучше сидеть за крепкой дверью, под охраной мужчины с ружьем.

– Спасибо, у меня есть защитник, – парировала та и протянула узкую ладошку. – Кэт.

– Джоу.

Стоило отнять руку от раны, как пропитавшийся кровью котелок шлепнулся на землю. Головокружение сразу усилилось.

– Эй, да ты ранен, дружок! Ну-ка, обопрись, – скомандовала Кэт и подставила Ируду плечо. – Давай-давай, живо.

Мальчишка подскочил с другой стороны, начал пихать в ладонь Джоу носовой платок. Тот поймал его за шею и сообщил:

– Учти, селедка, за Бирманца уши оборву!

Мальчик покорно кивнул.

– Ну, тронулись, – твердо сказала Кэт.

Они сделали первый шаг. Ируд поймал языком кончик уса, втянул в рот и начал посасывать. Это придавало ему уверенности и сил. Почему-то рядом с этой маленькой женщиной Кэт, вовсе не похожей на его Козушку, Ируду очень хотелось быть уверенным и сильным. У уса был кисловатый привкус железа.

На севере, над Пуэбло-Сиамом, вспухли разноцветные зонты фейерверков. Звук дошел с запозданием, но хлестнул мощно. Так, что отдалось в ране.

Бум!

Потом снова и снова.

Бум! Бум…