Читать книгу Детектив из «Мойдодыра» - Григорий Лерин - Страница 5

Через день мы просмотрели записи. Мы выделили шестнадцать человек, уехавших с «Пионерской» и прибывших на «Парк Победы» в интересующее нас время. На следующий день их осталось восемь.

А еще через день у Артемьича упала девушка. К счастью, она не совсем упала, она пролетела несколько ступеней и врезалась в группу парней, стоявших ниже. Парни засмеялись, заругалась в микрофон дежурная, и все обошлось.

Девушка была очень испугана, сконфужена и дышала открытым ртом. Иван Артемьевич взял ее крупным планом на выходе с эскалатора, потом перескочил на людей, находящихся там, где девушка споткнулась. Один из восьми оказался среди них. Внизу он тоже угодил в крупный план. Совсем молодой парень, дурацки постриженный, ярко одетый, с сумкой через плечо. В общем, как все. Только неспокойные глаза выдавали в нем возможного Патологического.

Назавтра я встретил его на «Парке Победы» и проводил до колледжа, где он учился, но больше никаких действий предпринимать не стал. Мы с Артемьичем решили понаблюдать его еще недельку, для уточнения.

Меня несколько смущало, что во время падения девушки на «Пионерской» наш кандидат в Патологические читал книгу, стоя спиной к свободной части эскалатора, по которой сбегали вниз недисциплинированные пассажиры. Почти в самом конце спуска он отвернулся от стены и сунул книгу в карман.

Иван Артемьевич над моими сомнениями только посмеивался.

– Виктор, дорогой вы мой, посмотрите вглубь, так сказать. Едут сотни, тысячи людей, и – ни одного в такой позиции. А почему? Да потому, батенька, что читать, отвернувшись от света к стене, неудобно. Так может ехать, допустим, женщина, которая утром торопилась и, только уходя, заметила, что плохо покрасила губы. Но тогда она в руках держала бы косметичку, а не книгу. А он маскируется, этот ваш… Как вы его забавно зовете? Анатомический? Хм, забавно, но не совсем понятно… Я думаю, мой юный друг, у него в книге заложено зеркало, можете прямо сейчас ехать и хватать. Или через недельку, если вам не жалко платить старику деньги.

– Нам не жалко, Иван Артемьевич. Потерпите еще недельку.

Теперь мы упростили операцию и снимали Патологического только на спуске. Я мог бы обойтись и сам, но старик увлекся игрой на скрипке. Я решил, что Сергей Владимирович в состоянии оплатить ему эту слабость.

Мы больше не встречались за видиком в «Мойдодыре». Артемьич отзванивался мне утром по дороге домой, докладывал о наблюдении, и вечером после моего сеанса звонил узнать о новостях.

До конце недели Патологический не продержался. Он подставил подножку женщине, когда я встречал его после занятий на «Парке Победы». Женщина упала, сильно ударившись коленом и разбив что-то молочное в сумке. Ей помогли спуститься. Она стояла у стены на одной ноге и тихо плакала. В ее боли была и моя вина.

Патологический опять держал в руках книгу, развернувшись к стене и, только когда жертва упала и громко вскрикнула, посмотрел вниз невинно-удивленным взглядом. Он так и шагнул с эскалатора с книгой в руке и пошел, глядя прямо перед собой, и прямо перед собой увидел меня. Мое лицо не было отмечено печатью невинности – мне хотелось разорвать его пополам, и вовсе не для того, чтобы потребовать у Сергея Владимировича двойной гонорар.

– Вот мы и встретились, Патологический! – прошипел я ему в лицо, перехватил лямки сумки и зачем-то дернул его по направлению к заплаканной женщине и двум так же дурацки постриженным пацанам, предлагающим ей помощь.

Он вздрогнул и выронил книгу, но прежде, чем книга упала на пол, из нее выскользнуло и разбилось на сотни осколков зеркало.

Патологический тоже выскользнул из лямок и бросился бежать к стоявшему поезду.

– Осторожно, двери закрываются.

Я не стал его догонять.

В офисе я осмотрел сумку. Четыре тетради на имя третьекурсника Тимьянова Алексея и газета «Спид-Инфо». Что ж, Леша, осторожно, двери закрываются.

Я сидел и ждал звонка от Ивана Артемьевича, чтобы известить его о завершении дела. Утром он почему-то не отзвонился. Я не удивился бы, если он по какому-нибудь признаку, замеченному в Патологическом накануне, просек, что сегодня того ждет провал. И еще я нуждался в совете и с радостью принял бы его от мудрого старикашки.

Я прождал около двух часов и, наконец, собрался с духом и принялся за выполнение обязательств перед клиентом.

На этот раз я сразу застал Сергея Владимировича дома.

– Сергей Владимирович, он у меня. То есть, не тело, а его имя, фамилия и место учебы.

Сергей Владимирович засомневался.

– Вы уверены, что это он? Вы сможете как-то подтвердить его причастность?

– Я не могу доказать, что именно он сбил вашу жену. Но у меня есть видеозапись, где этот парень стал причиной падения женщины сегодня на эскалаторе метро «Парк Победы» примерно в то же самое время, и на «Пионерской» четыре дня назад. Еще у меня есть довольно убедительные улики, что он забавляется подобным образом более месяца. Он стоит спиной к бегущим, делая вид, что читает книгу. В книге заложено зеркало таким образом, чтобы он мог видеть ноги. На записях он оглядывается назад, выбирая жертву. Зеркало в книге я видел сам. Что еще? Да, все его познания об окружающем мире почерпнуты из газеты «Спид-Инфо». Все. Для суда не пройдет, а как для вас – решайте.

Клиент внимательно меня выслушал.

– Поздравляю, Виктор Эдуардович! Вы сделали невозможное! Извините мои сомнения, но я, честно говоря, и не ожидал, что будет какой-то конкретный результат.

Я и сам, вроде бы, гордился делом, но настроение как-то не соответствовало.

– Сергей Владимирович, я все-таки хотел бы…

– Виктор Эдуардович, – мягко сказал Сергей Владимирович, – я вас прекрасно понимаю. Вы все еще в раздумье: отдавать мне этого… подонка или нет. Давайте встретимся завтра утром и поговорим. Утро вечера мудренее. Может быть, и вы меня поймете. Вас не затруднит подъехать завтра к девяти часам на угол Московского и Ленинского? Я вас буду ждать за пешеходным переходом. Или могу заехать в офис, как хотите?

– Я приду на угол.

– Хорошо. До завтра, Виктор Эдуардович.

– До завтра, Сергей Владимирович.

Объяснения откладывались, но раздумья остались. Сегодня я сам был готов убить Патологического, ну, не убить, так избить до полусмерти. Но это порыв остался порывом, полетом сверчка, так сказать. И там была совершенно чужая и незнакомая мне женщина. А что может задумать на холодную голову терпеливый и мстительный Сергей Владимирович, которого я опять забыл спросить о здоровье супруги? Может быть, мне стоит потребовать гарантий? Уважаемый Сергей Владимирович, обещайте, что сломаете Патологическому не более двух рук, выбьете не более десяти зубов и дадите не более тридцати одного пендаля… Чушь!

Иван Артемьевич так и не позвонил. Я остался без совета и полночи прокрутился в кровати, поджариваясь на вертеле сомнений.

Утром я явился вовремя. Машина Сергея Владимировича уже стояла на месте. Я нырнул в салон, но вместо объяснений мы поехали по Ленинскому проспекту. Миновав площадь Конституции, Сергей Владимирович ушел в левый ряд и остановился. Он достаточно долго мигал поворотом, чтобы я догадался, куда мы едем.

Машина приткнулась на стоянке, и мы прошли в больницу.

На отделении к нам метнулась сестра. Сергей Владимирович задергал щекой, и девушка быстро проговорила:

– Ничего, ничего. Все хорошо. Спит.

Он успокоился и сунул ей в руку купюру. Сестричка тоже успокоилась и замолчала.

Сергей Владимирович обратился ко мне:

– Она любит утром поспать подольше. А сейчас и снотворное колют – боли сильные все еще.

Мы подошли к палате. Сергей Владимирович обернулся, приложил палец к губам. Я кивнул. Он открыл дверь и на цыпочках прошел к тумбочке, на которой стояла ваза с крупными розами.

Я остался стоять в дверях.

Она ничем не напоминала пикантную блондинку с фотографии, и дело было не только в ракурсе. Серое, заостренное, изможденное лицо. Голова и шея, закованные в гипсовый шлем. Уродливая гипсовая рука, торчащая из-под одеяла. Наверное, когда она, переломанная, со спекшимися от крови волосами лежала на ступенях эскалатора, это было нелегкое зрелище. Но Патологического оно, почему-то, не тронуло. Просто одно из ощущений и все. И желание новых. Он прошел мимо с невинно-удивленными глазами.

В палате лежала не моя женщина. Так что, решать судьбу Патологического не мне и даже не Господу Богу. Сергей Владимирович для нее и ближе, и понятнее.

Я протянул сумку в палату.

– Здесь все, Сергей Владимирович. Видеозаписи, тетради Тимьянова Алексея, моя пояснительная записка и калькуляция расходов. Если хотите, я съезжу в колледж и узнаю все, что вам необходимо.

– Спасибо, Виктор Эдуардович, не надо. Спасибо за работу. И за понимание. Если вы не против подождать внизу минут десять, я подброшу вас до офиса.

Сергей Владимирович ушел, оставив меня в моем кабинете наедине с банковской упаковкой стотысячных купюр1.

– Это много, Сергей Владимирович, – предупредил я его. – И потом, вы не посмотрели отчет.

– Вы бы не сдали мне парня, если бы не были уверены в его виновности, не так ли, Виктор Эдуардович?

– Так.

Он кивнул.

– А насчет денег… Это далеко не максимальная сумма, которую я планировал израсходовать на поиски. Вы ее заработали.

– Спасибо.

– И вам спасибо. До свидания, Виктор Эдуардович.

– До свидания, Сергей Владимирович.

Я распечатал пачку и достал калькулятор. Суточные Ивану Артемьевичу, его расходы, мои расходы, пять процентов Ленке… Ого! Не плохо получилось!

Я разложил деньги на три кучки. Им примерно поровну, остальное -Балаганову.

Две одинаковые кучки мне не понравились. Выглядели они уж слишком социалистически. Я снова взял калькулятор и посчитал пять процентов только от гонорара. Ленкина кучка уменьшилась, моя – увеличилась. Тогда я посчитал еще тридцать процентов от премии и переложил несколько купюр от себя к Артемьичу. Теперь годится.

Одна сотня недисциплинированно высунулась из моей ровной пачки. Я выдернул ее, чтобы аккуратно положить сверху, но она проскользнула между пальцами и спланировала на Ленкину кучку.

Я вздохнул. Грустное это занятие – делиться.

В приемной застучали каблуки, и прозвенел веселый Ленкин голос.

– Доброе утро, шеф!

– Доброе утро! – крикнул я. – Лена, свари, пожалуйста, кофе. Я сегодня совсем не выспался.

– Может быть, дадите мне сначала раздеться?

Радость в ее голосе пропала.

– Я же не постель тебя прошу приготовить, а кофе, – лениво огрызнулся я.

В приемной тяжко заскрипела дверь стенного шкафа. Юная леди снимала шляпу и пальто. Потом снова укоризненный скрип, и вот она уже в кабинете.

При виде денег на столе Ленкино настроение сменилось на первоначально-позитивное.

– Вы что же, уже закончили это дело, шеф?

– Да, закончил. Вот твоя премия.

Я пододвинул ей деньги.

Она взяла, бросив ревнивый взгляд на долю Ивана Артемьевича, посчитала и, не удержавшись, радостно закружилась по комнате.

– Вот здорово! Ну, вы и молодец, шеф!

Я довольно улыбнулся.

– Может быть, сейчас, юная мисс, вам не покажется такой уж оскорбительной моя маленькая просьба насчет кофе?

– Да что вы, шеф! Сразу бы сказали! Я уже вся бегу! Лечу!

Но полет прервался у двери. Ленка вопросительно-задумчиво повернулась.

– Что такое? Ах, да, можешь звонить Лизе. Но только после кофе.

– Нет, Лизка сегодня не придет. Она на занятиях.

– С чего это вдруг? Что-нибудь случилось?

Ленка глубоко вздохнула.

– Сегодня у нас после четвертой пары родительское собрание. По итогам.

– Чего итогам? – поинтересовался я.

– А я откуда знаю? Я что, туда хожу?

– Ну, конечно, – догадался я, – можешь идти. Во сколько тебе?

Ленка опять ответила не сразу, и это мне совсем не понравилось.

– Виктор Эдуардович, сходите со мной на родительское собрание, – выпалила она на одном дыхании.

Я прекрасно знал, что у Ленки есть родители, и по ее внешнему виду и поведению я бы не сказал, что она вдруг осталась сиротой.

Я поделился с ней своими соображениями.

– Ну, Виктор Эдуардович, ну пожа-а-луйста. Если мама придет и узнает, что я на занятия не хожу, потом будет ругаться и плакать. Она и так насчет моей работы у вас беспокоится и думает, что это после занятий.

– Насчет твоей работы беспокоиться надо мне. Маме надо радоваться.

– Так вот и побеспокойтесь в училище! Скажите, что я загружена оргтехникой там всякой, что завалена. Ну, пожа-а-а-луйста…

Я чувствовал, что она меня дожмет. Но я совсем не хотел усыновлять Ленку даже на одно родительское собрание и продолжал отбиваться.

– Да кто меня туда пустит? Меня же твоя классная помнит. Или я скажу ей, что ты – дочь «Мойдодыра»? Как сын полка?

– Да нет же! – страстно убеждала Ленка. – Тут все нормально! Я еще вчера мастачке звонила. Сказала, что родители вечером работают. Ну, и про вас сказала.

– Что?

– Ну, спросила, можно, если вы придете?

– А она? – с тусклой надеждой выдохнул я.

– А что – она? Говорит, это еще и лучше. А то она, говорит, в первый раз вас плохо рассмотрела.

– Зато, надеюсь, хорошо расслышала!

Черт возьми, обставила: куда ни ткнись – везде флажки!

Я почти согласился, но у меня мелькнуло подозрение. А эсминец «Стерегущий» придет со своим судостроительным заводом, или мне ее тоже надо усыновлять?

Я спросил.

– Да вы что, шеф?! – возмутилась Ленка. – Причем здесь Лизка-то?

Так-так. Дружба – дружбой, а шефы – врозь. Хорошо, хоть здесь обошлось.

– Да она уже три дня на уроках сидит. Поведение зарабатывает, пока мы тут преступника ловим. Думает, ее ругать не будут. А вот нас с вами из-за вас, ну, точно, ругать не будут! Ну, Виктор Эдуардович, ну пожа-а-луйста.

Все, достала!

– Хорошо.

– Ой, правда? Так вы пойдете? Правда? Вы, правда, пойдете?

– Правда. Комсомольская правда. Полярная правда. Правда Востока. Как еще сказать?

– Вот здорово! – Ленка даже запрыгала от радости, и я аннулировал все свои сомнения. – Вот здорово! А после собрания к девочкам придут мальчики там всякие провожать. А я с вами, представляете, как девчонки попадают! А если вы еще кому-нибудь в морду дадите…

– На это можешь не рассчитывать, – отрезал я, как отрубил, предупреждая очередное: «Ну, пожа-а-луйста» и новую серию прыжков.

Хорошенькое дело! Моя прыткая секретарша за один вечер хочет использовать меня как родителя, как руководителя и как мальчика. Мне, вообще-то, интересно, кто здесь кому платит?

– А что же у тебя своего мальчика нет? – спросил я и, спросив, пожалел об этом. Вопрос получился некорректный.

Но Ленка не смутилась.

– Некогда мне. Я вся отдаюсь делу и вам, шеф.

Смутился я.

– Я надеюсь, ты об этом кроме меня никому не говорила?

– Может, и нет. Или говорила… Я не помню.

Я сделал страшные глаза.

– О своем деле можешь молоть все, что угодно. Обо мне – не надо. Или я тебя уволю. По сто семнадцатой.

– А-а, – отмахнулась Ленка, – кого сейчас испугаешь сто семнадцатой. Была-пьяна-ничего-не-помню.

Я остался с открытым ртом, пытаясь проникнуть в смысл услышанного, а довольная диалогом и собой юная леди перешла на деловой тон.

– У нас еще много времени, шеф. Так что, я пошла пить кофе, шеф. Ой, я хотела сказать, варить кофе, шеф.

Ах, да! Я же сегодня не выспался. Я уже как-то и забыл.

Зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Виктор, привет. Это Чарик.

– Привет, Чарик.

– Виктор, это вот такое дело есть…

Чарик запнулся.

Что у него там, тоже родительское собрание? Так его мастак Клин, кажется, в отъезде.

Чарик снова заговорил.

– Хорошо, Чарик, – сказал я тихо. – Хорошо. Я постараюсь. Хорошо, сразу перезвоню.

Я посидел немного, с трудом переваривая информацию.

– Лена!

Она моментально возникла в дверях.

– Ой, а еще не готово. Я сейчас побегу воду ставить.

– Не надо. Я ухожу. И ты – тоже. На собрание я не иду.

Она сникла.

– Я же только на минуточку у компьютера задержалась…

– Ты здесь ни при чем. Это я не могу. Перестань краснеть! – прикрикнул я на нее. – У меня нет времени на твои слезы. Ты помнишь телефон своей классной? Говори!

Она сказала.

Я набрал номер.

– Да, профессиональное училище слушает…

– Как ее зовут? – зашипел я на Ленку.

– Кого?

– Ну, вашего педагога?

– Кого-кого?

– Да мастачку!

– Алена Ивановна.

Я попросил Алену Ивановну, и мне позвали Алену Ивановну.

– Здравствуйте, Алена Ивановна. Это говорит Стрельцов Виктор Эдуардович. Вы меня, наверное, помните?

– Как же, как же, Виктор Эдуардович, – обрадовалась Алена Ивановна, – у нас вас все помнят.

– Извините, Алена Ивановна, я не смогу быть сегодня на собрании. И Лена тоже не сможет. У меня срочный вызов, а я без нее, как без рук…

Ленка присела на краешек кресла и удивленно кивала.

– Да, к сожалению… Такая специфика фирмы. Мне очень жаль, что я часто отрываю Лену от учебы, но она просто завалена работой. И на компьютере, и на ксероксе, и на… – Я посмотрел на Ленку.

– На факсе, на факсе, – зашептала она.

– … и на факсе. Она справляется. Вы ее прекрасно выучили. Да, да, еще раз извините. Спасибо. До свидания.

– Она поверила? – спросила Ленка, когда я положил трубку, и залилась смехом:

– Такая дура!

Потом вспомнила, перестала смеяться и надулась.

– Вы же мне обеща-а-ли…

– Лена, Ивана Артемьевича убили.

Она не сразу въехала.

– Ну, так что, убили? Кто? Как… это… значит…

– Лена, Лена…

Я подошел и слегка потряс ее за плечи.

– Лена, соберись. Слушай меня внимательно. Ну? Вот, хорошо… Я не думаю, что его убили в связи с нашим делом. Я еще ничего не знаю. Но, на всякий случай… Ты сейчас одевайся и иди домой. Я выйду через минуты две-три и пойду следом. Ты на меня не оглядывайся. Когда будешь садиться в трамвай, посмотри через дорогу. Я буду стоять напротив остановки у тротуара. Если я махну рукой, выскакивай из трамвая и беги ко мне. Если не махну – поезжай. Позвони мне домой вечером дня через три. И чтобы, пока я не скажу, и духу твоего в «Мойдодыре» не было. Ты все поняла? Повтори.

*** *** ***

Мертвого Ивана Артемьевича нашли прошлым утром на полу телефонной будки возле станции метро «Пионерская». Рядом валялись обломки разбитой скрипки. Все выглядело, как банальный сердечный приступ, но в «Скорой» обнаружили обширную гематому на левой стороне груди и сообщили в милицию.

Следователь осмотрел обломки скрипки, наткнулся на явные признаки тайника и квалифицировал случай, как убийство с целью ограбления. То есть, заведомый глухарь.

Старик носил с собой паспорт, поэтому в тот же день пошел запрос в отделение милиции по месту жительства. Там открылся какой-то шлюз, и информация перетекла к Чарику.

Проводив расстроенную Ленку, я начал действовать. Я поехал в колледж, где учился колледжмэн Тимьянов Алексей, в подземельях метрополитена больше известный под зловещей кличкой Патологический.

В колледже мне ненужных вопросов не задавали и охотно отвечали на мои.

Да, есть такая группа, и есть такой учащийся, только сегодня почему-то отсутствует. Да, конечно, у них была вчера первая пара, сейчас посмотрим по расписанию. Физкультура, вон в то крыло, на первый этаж и сразу налево. Пожалуйста…

Я спустился и прошел в спортзал. Там как раз сбивался коктейль из учащихся, мячей и сумок. Стоял невообразимый гвалт. В углу на скамье запасных сидела безучастная молодая физкультурница.

Разговаривать было почти невозможно, но мы очень старались. Да, конечно, вчера была физкультура. Алеша Тимьянов? Нет, не опоздал. Присутствовал на уроке с самого начала. Как определить начало урока? По свистку преподавателя, ну, и по часам, конечно. Конечно, могла разглядеть – он баскетбольным мячом в футбол играл. Утром здесь потише, и народу поменьше. А что, с ним что-то не так?

– Все так. С ним на днях произойдет тяжелый несчастный случай, – заорал я ей в ухо, попрощался и ушел.

Следующим пунктом моего маршрута стала станция метро «Пионерская». Дежурная внизу меня вспомнила, старательно отвечала и больше не спрашивала: «А вы кто будете?».

– Хороший был старичок, чистенький такой, опрятный. А как на скрипке играл! Все умел. И обходительный такой! Специально для вас, говорит, девушки, играю популярную английскую песню «Не выходи замуж за железнодорожника». Давыдовна еще спорила, это, мол, не английская, потому что «Шохенблюм» называется. Или, может, переводится так. А сама постоит-постоит, послушает да как заплачет… И пассажирам приятно было. С утра-то все хмурые едут, ругаются. А тут – скрипка играет. А вчера, когда ему плохо стало, он наверх и кинулся, в «Скорую» звонить. И чего ко мне не подошел? Постеснялся, наверное. Хорошие люди – они все стеснительные…

Женщина всхлипнула.

Я подождал немного.

– А вы не видели, как ему плохо стало?

– Нет, ну что вы? – Она вытерла слезы. – Если бы видела, то хоть валидол дала бы. У меня есть. Это потом уже сказали, что он прямо в будке от приступа умер. Я же к нему спиной сидела, на пульте. Только услышала, что скрипка вдруг замолчала, оборвалась как будто. Но я не оборачивалась – народу у нас много утром едет. И падают часто, вы же знаете. Недавно девушка чуть не упала – хорошо, мужчины поймали… Потом гляжу, а он уже вверх едет. Я-то ничего плохого и не подумала, только удивилась. Обычно он от нас на метро и уезжал.

– А вчера утром пассажиры не падали?

– Нет, вчера не падали.

Ну да, вчера падали на «Парке Победы». Здесь и не должны были падать. Патологический придерживался нормы. Что же произошло?

– Скажите, а вам не показалось, что старик пытался от кого-то скрыться?

– Ну, не-е-т, – протянула она уверенно. – Кого же ему бояться? Он в пикет каждый день водочку носил. С утра-то, знаете, как? Они его очень уважали.

– Может быть, кто-то на другой эскалатор перепрыгнул? С того, что вниз, на тот, что вверх? – спросил я совсем безнадежно.

– Нет, ну что вы! Не положено у нас по эскалаторам скакать. И под ограждения не положено, хотя все так и лезут.

Женщина задумалась, потом растерянно взглянула на меня.

– Так что же, вы думаете, старичок-то наш не от сердца умер?

– От сердца. Просто надо все проверить. Работа такая, – успокоил я ее. Мало ей своих постоянных страхов за детей, за место, за цены…

Перед тем, как звонить Чарику, я еще раз все обдумал.

На фоне дела Патологического убийство старика не поддавалось логическому объяснению. Это – не то дело, где могло произойти убийство. Даже убийство самого Патологического. Скорее всего, Сергей Владимирович максимально приблизит его к состоянию своей супруги.

Но старика убили из-за видеокамеры. Убили в окружении десятков людей одним точным, квалифицированно поставленным ударом. Камера же была направлена только на Патологического. Этот бессмысленный факт убивал меня своей тупой упрямой очевидностью.

Прежде всего, Патологический не мог установить слежку. Если недоумки начнут разоблачать профессионалов, мир перевернется, а в том, что он – недоумок, я не сомневался. Только недоумок станет играть в футбол баскетбольным мячом.

Нет, вычислить Артемьича мог только профессионал, но профессионал не станет развлекаться подножками в метро. Тогда кто или что заставило Ивана Артемьича внезапно покинуть станцию, на которой ничего не произошло? Кому он пытался позвонить из телефонной будки? Мне? Но что за срочность такая, если ничего не случилось? А если случилось, то что?

Тут я похолодел и почувствовал, как бешенно заколотилось сердце. Старик мог, очертя голову, броситься мне звонить лишь при одном раскладе. Он увидел что-то такое, что дало ему понять: мы подсекли не ту рыбку. Только так можно объяснить его поведение во время утреннего сеанса. Он увидел настоящего Патологического!

Надо спасать Алешу Тимьянова!

Я стал тыкать непослушными пальцами в клавиши телефона. Сергей Владимирович долго не отвечал, так долго, что мне расхотелось спасать Алешу, и я положил трубку.

Да пусть ему выбьют хоть все зубы! Я же сам схватил этого недоноска на месте преступления. Нет, снимать новый фильм «Патологический – 2» ни к чему. Не в Голливуде.

Я отключил свое больное воображение и позвонил Чарику.

Не ущемляя прав клиента, я в общих чертах ввел Чарика в курс дела, рассказал об участии в нем Ивана Артемьевича и о своих сегодняшних попытках выяснить причину убийства. Причастность Патологического я категорически отрицал.

Чарик и не спорил.

– Он не собирался тебе звонить, Виктор, – грустно сказал Чарик, выслушав мой сбивчивый доклад. – В той будке телефон кредитный был. А у Ивана Артемича не было карточек совсем.

– Значит, он пытался там спрятаться?

– Нет, Виктор, он не стал прятаться. Он просто уйти не успел. В будку его запихнули. Там стекла рекламой закрашены, снаружи не видно ничего.

– Тогда я ничего не понимаю, Чарик!

– Я понимаю, Виктор. Кого-то он увидел в метро. Кого знал хорошо и боялся. Тот его тоже узнал и про камеру понял. И они оба знали, что этого человека нельзя камерой снимать. Все случайно вышло, я так думаю.

Теперь я тоже понял. Конечно, все могло быть именно так. Неизвестно, что бы произошло, если бы они просто встретились. Может быть, то же самое. Может быть, нет. Но старик держал в руках скрипку со скрытой камерой, и это решило его судьбу.

– Послушай, Чарик… – Я понизил голос. – Он мне тут одну историю рассказывал, по телефону не хочу говорить…

Чарик хмыкнул.

– Это про секретный объект, Виктор, да? Не надо бежать впереди паровоза, который сзади едет, да?

– Ну… что-то вроде…

– Мне он тоже рассказывал. И не только мне. Потому что нашелся такой, кто настучал про этот паровоз. Ну, а в Конторе проверили. Не было никакого секретного объекта, Виктор. Хвастался Артемич, ты уж извини его, дарагой.

– Чарик, так может быть, его за это и… За то, чтобы язык не распускал. А раньше просто найти не могли?

Чарик снова хмыкнул.

– Ты глупые книжки читаешь, Виктор, когда не работаешь, да? Артемича искать зачем надо? Он не скрывался. И на пенсии кое-что для Конторы делал. Его и хоронить будут, как ветерана. Зачем людей обижаешь?

Я уже чувствовал пустоту. Версия Чарика была очевидна, но, к сожалению, вообще не давала никаких зацепок. Никаких.

– Чарик, а этот – ваш?

– Их, Виктор, не мой. Скорее всего, из бывших. Я так думаю просто.

– И у нас ничего нет?

– Ничего нет. И, наверное, не будет, дарагой…

На следующий день старика похоронили. Он был одинок, не нашлось даже претендентов на квартиру, поэтому проводили его сугубо официально. Мы с Чариком тоже приняли участие в церемонии: я – явно, Чарик – тайно. Он наблюдал со стороны на случай появления подозрительных лиц. Подозрительные лица так и не явились.

Я на всякий случай связался с Сергеем Владимировичем и попросил у него кассеты на время. Он сначала возмутился, но я вкратце объяснил ему причину, и он любезно завез мне кассеты в офис по пути к жене. На мой мимолетный вопрос о Патологическом Сергей Владимирович охотно рассказал, что положил его в ту же больницу. Патологический во всем сознался и обещал исправиться, но сам Сергей Владимирович думает, что исправится Алеша частично и не раньше, чем через полгода.

Мы с Чариком просмотрели кассеты, но ничего не нашли.

На четвертый день я разрешил Ленке появиться в «Мойдодыре». Так, совсем не триумфально было закрыто дело Патологического.

*** *** ***

Клиенты нас больше не посещали. Я не пользовался ни тайником, ни микрофоном и все реже вспоминал старика.

Потом у меня случился день рождения, и я накрыл в ресторане ужин на четверых. Костик тактично пришел со Светланой, я – с Ленкой, компенсируя ей обещанное родительское собрание.

Мы вкусно пили и ели, многообещающе танцевали, меняясь дамами. Ленка с обожанием смотрела на Светлану, пыталась с ней поделиться какими-то своими секретарскими фокусами. Нам было весело, и это почему-то вызвало зависть за соседним столиком, где четверо мужиков неразумно потребляли спиртное и слишком часто кричали: «Эй, человек!»

Всеобщее веселье началось, когда один из них ухватил проходящую мимо Ленку за попку (даже я себе этого ни разу не позволял) и потащил к себе на колени.

Ленка уперлась в него руками и громко и визгливо спросила:

– Ты чо, козел?!

Естественно, возник риторический, но принципиальный вопрос: кто козел? Мы с Костиком стремительно вступили в дискуссию и доказали не бог весть какую истину, что козел тот, кто слабее, положив всех пятерых под стол вперемешку с осколками сервировки и недоеденной закуской. Пятым убежденным неожиданно оказался прибежавший на шум Чего Изволите, симпатии которого были как-то не очень ясно выражены. Из-за этого недоразумения нам пришлось так же стремительно расплатиться и покинуть оскверненное заведение.