Читать книгу КИФ-5 «Благотворительный». Том 3 «Для взрослых» - Группа авторов, Наталья Сажина - Страница 5

Когда-то учительница в школе сказала, что святочные рассказы – это совсем не то же самое, что современные новогодние истории, неизбежно заканчивающиеся счастливо для каждого и полные бурной, громкой, всеобъемлющей радости. Она сказала, что святочные рассказы – это практически всегда потери и смерти, но при этом – тихое, светлое счастье; впрочем, откровенно признаться, Сара уже плохо помнит, о чём шла речь.

Кажется, они тогда читали рассказ, где мужчина потерял своего сына: прошло уже почти одиннадцать лет с того самого урока, и в памяти всплывали только смутные обрывки. Гораздо лучше Сара помнит, как в школе устроили литературный конкурс на лучший святочный рассказ; помнит, что написала о слепой девочке, оставшейся замерзать в холодной и пустой комнате в коммуналке, но то ли конкурс не провели, то ли учительница проигнорировала деликатно положенные на её стол листы.

Сейчас совсем не Святки, даже близко не, но отчего-то настроение располагало.

То ли дело в том, как узористо покрывал иней осенние листья, щедро усыпавшие каменистые дорожки, то ли в привычной печали, овладевающей Сарой в эти дни, становившиеся всё серее, промозглее и короче. Она никак не могла бы пожаловаться на некий особый, зимний холод: для неё ноябрьская шведская погода казалась чем-то наподобие злачной осени, но никак не настоящей, укутанной снегами зимой; но дышать становилось холоднее, а ходить – только темнее.

А может, дело в том, что сегодня Сара отмечает молчаливо годовщину смерти матери.

Рак груди забрал её стремительно: сделать ничего уже не успевал никто, да и форма рака оказалась настолько агрессивной, настолько активно метастазирующей, что счёт шёл на дни – даже не на месяцы или недели. Умирала она недолго, не так страшно, но всё же мучительно, и Сара порой содрогалась, вспоминая материнское лицо: скелетно худое, пошедшее бледно-синими пятнами; её волосы выпали, а изо рта сильно пахло: сил чистить зубы у неё уже не находилось.

Ей всегда казалось, что медицина, но особенно онкология, – это что-то глубоко личное, какая-то необходимость внутренней борьбы, некое желание побороть, наконец, то, с чем не удалось справиться раньше. Многие онкологи, с которыми Сара говорила, заявляли ей о чём-то таком, и глаза их становились сухо, жёстко грустными.

Врачом Сара так и не стала, выбрав фармацию. Часто жалела, часто думала о том, чтобы сменить специальность, но вот первый курс клонился последними летними месяцами к пятому, вот пришла пора писать дипломную работу и уходить в свободное плавание, а Сара так и не знала, что ей делать. Она хваталась за всё подряд, но ничего не сумела завершить: то ли наука не для неё, то ли не нашла по-настоящему своего пути, но факт оставался фактом.

Предложение пришло оттуда, откуда не ждали. Сара потеряла пару месяцев, ожидая разрешения на въезд и вид на жительство, но оказалась в Швеции. Когда она переступила порог Уппсальского научного парка, одного из красно-жёлтых зданий, таивших в себе лабораторные помещения, и увидела, как мышам, которые тут долго не живут, вводят опухолевые клетки, она вдруг поняла, что попала именно туда, куда хотела.

Раз в неделю, когда Сара приходила за технецием, она видела в комнате ожидания грустных, немолодых мужчин и женщин, уже тронутых сединой; обычно там всегда молчали – только некоторые тихо, словно одними губами, переговаривались между собой, но не более того. И раз в неделю, когда Сара приходила за технецием, она особенно отчётливо вспоминала свою мать.

Сейчас, идя очередной раз по изморозистым дорожкам и держа деликатно в вытянутой руке корзину с новой порцией технеция из департамента ядерной медицины, Сара точно знала, что поступает правильно. Незримая радиация поражает её каждый рабочий день; наполняет ядерно-белковую, если это можно так назвать, лабораторию пищащими в дозиметре гигабеккерелями, и проникает под лабораторный халат, оседая на коже и одежде невесомыми частицами, проникая даже глубже, под самый эпидермис. Они не должны были получать слишком большую дозу, разумеется: за этим следили каждый месяц, анализируя персональные дозиметры; однако нет ничего полностью безопасного, особенно когда речь идёт о таких явлениях.

Но кто-то должен рисковать собой – и мыши, и люди.

Может, это и есть высшая форма любви.