Читать книгу Пасхальные рассказы - Группа авторов - Страница 2

В прошлом 1859 году, отправляясь в Иерусалим, я желала поклониться Св. Гробу в уединении, а не в толпе поклонников, не во время Страстной недели и Пасхи, когда Иерусалимский храм осаждаем бывает множеством народа. Недалеки были мои странствования по окружностям; меня что-то приковывало особенно к Голгофе и Гефсимании – у гроба Пресвятой Богородицы.

Исполнившись чувством святой любви к нашему Спасителю, посетив омытые пречистой Его кровью священные места, где все осязательно напоминает о Евангельских событиях, чего еще могла я желать? Но Божию милосердию угодно было даровать мне возможность видеть и то, как в Иерусалиме совершается торжество торжеств Православной нашей Церкви. Позвольте поделиться с вами тогдашними моими впечатлениями. Прежде всего скажу о сошествии Благодатного огня в Великую Субботу, совершающемся ежегодно в одно и то же время над самым Гробом Господа. Пусть ученые-естествоиспытатели придут и посмотрят на это чудесное явление, которое объяснить человеческий ум никак не в состоянии. Положивши предел морским волнам, остановил здесь полет гордого ума и пленяет его в послушание веры.

В Великую Субботу в Феодоровском монастыре рано утром все поклонницы ленточками связывали в пучки маленькие пестрые свечи, так, чтобы каждый пучок состоял из 33 свечей – в память числа лет Христа Спасителя. В 10 часов утра, после обедни католической, наши православные на Гробе Господнем потушили все лампады, а в церкви – все свечи. Во всем городе и даже в окружности не осталось ни у кого и одной искры огня. Только в домах католиков, евреев и протестантов огонь не угасает. Даже турки следуют обычаю православных и в этот день тоже приходят в храм Гроба Господня. Я видела, как дети их держали в своих руках пучки свечей, и говорила с ними через переводчицу. С этими детьми были и возрастные. Но приступим к описанию самого события.

В 12 часов пополудни двери храма отворены и собор полон народа. Все без исключения – старый и малый – идут в церковь. На переходе из Воскресенского храма в кувуклию есть особенные места, где расположено несколько широких лестниц за решеткой. С этих возвышений открывается вид и в Воскресенский, и в Кувуклию. Греки в большие праздники предоставляют их русским дамам. По множеству народа мы с трудом пробрались туда. Кавас русского нашего преосвященного пришел и поставил нас на хорошие места. Толпами поклонников не только наполнены были все пять ярусов хор, но и на стенах, где только можно было сколько-нибудь держаться, везде сели арабы. Один обратил на себя особенное внимание: он уселся на ручке большого канделябра пред иконой и еще посадил на колени дочь свою, девочку лет семи, и во все время оставался на своем месте. В храм набежали с гор бедуины с бритыми головами, женщины с нанизанными на голове и на носу деньгами и прикрытые белыми чадрами. С ними были и дети разных возрастов. Все это суетилось, хлопотало и нетерпеливо ожидало Благодатного огня. Между народом стояли турецкие солдаты и унимали ружьями волнующихся арабов. На эту пеструю картину смотрели с любопытством католические монахи-иезуиты, между которыми находился и наш русский князь Гагарин, 18 лет тому назад перешедший в Латинскую Церковь.

Царские врата Воскресенского собора были отворены, и там виднелось высшее духовенство всех христианских вероисповеданий. Иерусалимскому патриарху ныне случилось в первый раз присутствовать на этой церемонии, потому что в прежние годы Его блаженство проживал в Константинополе. Однако в алтаре распоряжался наместник его, митрополит Петр-Мелетий, и сам принимал Благодатный огонь. То же было и теперь. Он с воскресенья (Недели Ваий) ничего не вкушал, кроме просфоры, и даже не позволял себе выпить воды; от этого заметно был бледнее обыкновенного, впрочем, спокойно говорил с причтом. Каждый присутствующий имел в руках большой пук свечей; а другие, стоявшие вверху на хорах, спустили на проволоках несколько таких пучков, и эти пучки висели по стенам в ожидании небесного огня. Все лампы налиты новым маслом, в люстрах поставлены новые свечи, но фитили нигде не обожжены. Иноверцы с недоверчивостью, тщательно вытирают все углы в Кувуклии и сами кладут вату на мраморную доску Гроба Господня… Торжественная минута приближается, у каждого невольно бьется сердце… Так как все сосредоточены в одной мысли о сверхъестественном явлении, то у одних при этом возникает сильное сомнение; другие, более благочестивые, молятся от души, с сердечным убеждением и надеждой на милость Божию; а иные по одному любопытству равнодушно ждут, что будет…

Вот наконец луч солнца блеснул в отверстие над Кувуклией и осветил эту картину… Погода ясная, в воздухе жарко, весенний ясный день востока! Вдруг показалась туча и заслонила то самое отверстие, в которое падал луч солнца.

Туча угрожала дождем и стояла над самой кувуклией Гроба Господня. Я испугалась: мне показалось, что сейчас прольет дождь на всю эту толпу, что уже не будет Благодатного огня и что народ от досады растерзает преосвященного наместника. Сомнение омрачило мое сердце; я стала укорять себя, зачем осталась. Разве не довольно было ожидать несбыточного явления?

И, размышляя таким образом, все более и более волновалась. Вдруг в церкви все стемнело… мне стало грустно до слез… я усердно молилась… Арабы начали кричать, петь, ударяли себя в грудь, молились вслух, поднимали руки к небу; кавасы и турецкие солдаты стали унимать их. Картина была страшная, тревога всеобщая!.. Между тем в алтаре, начинают облачать наместника – не без участия в этом иноверцев. Клир помогает ему надеть серебряный стихарь, подпоясывает его серебряным шнурком, обувает – и все это совершается в присутствии духовенства армянского, римского и протестантского. Облачив его таким образом, ведут под руки с обнаженной головой из Воскресенского храма между двух стен солдат, в предшествии нарядных кавасов, до двери Кувуклии и запирают за ним дверь. И вот он один у Гроба Господня. Опять тишина. Облако спускается на народ крупной росой… досталось и мне на мое белое батистовое платье.

В передней комнате с обеих сторон Кувуклии есть в стенах круглые отверстия, чрез которые игумены и настоятели окрестных монастырей подают высокопреосвященному наместнику свечи. Нельзя себе вообразить ту минуту, когда затворяется дверь за настоятелем в Кувуклии… В толпе обнаруживается невольное благоговение. В ожидании знамения с неба, все смолкает… но не надолго; вот опять беспокойство: кричат, мечутся, молятся; волнующихся снова унимают. Наша миссия была на кафедре над царскими вратами; мне видно было благоговейное ожидание преосвященного Кирилла. Взглянула я также на стоявшего в толпе князя Гагарина. Лицо его мне было хорошо видно: оно выражало грусть; Гагарин пристально всматривался в Кувуклию… Вдруг из бокового отверстия показывается пук зажженных свечей… В один миг игумен, архимандрит Серафим передает свечи народу. Вверху Кувуклии все зажигается: лампады, люстры; все кричат, радуются, крестятся, плачут от радости; сотни, тысячи свечей передают свет одна другой…

Арабы опаляют себе бороды, арабки подносят огонь к обнаженной шее. В этой тесноте огонь пронизывает толпы: но не было примера, чтобы в подобном случае произошел пожар. Общего восторга описать нельзя, изобразить картину невозможно; это чудо неизобразимое. После солнца тотчас облако, потом роса и вследствие росы – огонь. Роса падает на вату, которая лежит на Гробе Господнем, – и мокрая вата вдруг загорается голубым огнем. Наместник необожженными свечами прикасается к вате – и свечи зажигаются тусклым голубоватым пламенем. Зажженные таким образом свечи владыка передает стоящим у отверстий лицам. Замечательно, что вначале от такого множества свечей в церкви – полусвет: лиц не видно, вся толпа в каком-то голубом тумане; но потом все освещается и огонь ярко горит. Передав всем огонь, наместник выходит из Кувуклии с двумя огромными пуками зажженных свечей, будто с факелами. Арабы хотели, по обыкновению, нести его на руках; но владыка от них уклонился и сам, как в тумане, прошел скорыми шагами из Кувуклии в Воскресенский собор. Каждый старался зажечь свою свечу от его свечей; я была на пути его шествия и тоже зажгла. Он казался прозрачным; седые его волосы развевались по плечам; широкое чело было без морщин, но лицо подернулось необыкновенной бледностью; весь он был в белом: два факела в его руках, глаза устремлены к небу, вдохновение горело в его очах: народ видел в нем вестника небесного. Все плакали от радости. Но вот между народом прошел невнятный гул. Я нечаянно взглянула на князя Гагарина – вижу, у него градом текут слезы и радостью сияет лицо… Как с этим выражением в одном и том же человеке соединить вчерашнюю его проповедь на Голгофе, которую он произнес на французском языке и заключил так: «Теперь остается пожелать одного – чтобы мы все сделались католиками и покорились папе». Вчера произносил он преимущества своего исповедания; а сегодня, пораженный явлением благодати, льет слезы. Не есть ли это порыв забытой веры, возбужденный общим восторгом? Не есть ли это поздний плод тайного раскаяния и отклик души некогда православной, но легкомысленно отпавшей от единой истинной и спасительной Церкви Христовой? Где же он, представитель искреннего своего убеждения: там ли, на возвышении кафедры со словом поборничества за права папы, или здесь – в толпе народа, со слезами на глазах, как с невольной данью родному чувству, призывающему его воздать Божие Богови?

Но возвратимся опять к избранному Богом стражу Гроба Господня. Надо было видеть, с каким торжеством этого вестника благодати Божией принял в свои объятия патриарх; да и все духовные наши наперерыв обнимали его и принимали из святых его рук зажженные свечи. За этим последовала обедня, которую служил сам патриарх со всем духовенством, облеченным в блестящие золотые ризы. Между тем бедуины в диком восторге берутся в кружок и пляшут посередине церкви как бы вне себя от радости; становятся друг другу на плечи, поют и молятся по-своему, пока изнуренные падают. Никто не останавливает их – как детей, выражающих восторженное состояние своей души по-своему. После обедни все бегут домой с огнем – зажигать лампады: кто к Илье пророку в Крестный монастырь, кто в Вифлеем, кто в Гефсиманию. Огни по улицам в продолжение дня, при солнечном свете: – картина необыкновенная, оригинальная! Это осязательное, так сказать, присутствие самого Бога на гробе Божественного Сына Его, в земле чудес, сильно развивает любовь к Православной Церкви и остается в памяти сердца неизгладимо.

Вечером патриарх прислал к нам своего секретаря, а наместник своего племянника, чтобы дать нам удобные места в храме. Так как наша Пасха в этот год пришлась вместе с латинской, то великолепно были освещены все части храма. У нас служба в Воскресенском соборе началась в 11 часов. Служил сам патриарх. У иноверцев в то же время начались крестные ходы с хоругвями. Сперва двинулись копты, которые имеют свой алтарь за Гробом Господним; потом абиссинцы, которых церковь против коптской; затем армяне, в предшествии своего великолепно одетого патриарха, и наконец латиняне с музыкой и органом. Ровно в 12 часов наши православные, остановившись с крестным ходом у самого гроба Христа Спасителя, запели «crisoj £n^e/sth» (Христос воскресе)! Великолепие крестного хода описать невозможно. На патриархе блестящие золотые ризы с изображением Воскресения Христова, изящно вышитые и унизанные драгоценными каменьями; в руках его новый крест с частицей Животворящего Древа, отделанный в Константинополе; в таком же облачении и наместник с драгоценным крестом в руках; потом следует русский архиерей в новой золотой ризе. Все эти облачения и кресты – приношение константинопольских греков. Процессия вступила в собор, – и началась греческая служба. Евангелие читалось на девяти языках.

Патриарх благословил русских служить в Кувуклии на гробе Спасителя. Греческий архимандрит отец Виссарион, который хорошо говорит по-русски, и миссионер отец Леонид, с архиерейскими певчими, пели обедню, в пении которой участвовали также многие поклонники и поклонницы, именно: Л.И. Казнакова, княгиня Шаховская, О.Н. Брянчанинова, И.А. Смирнова и я; князь Волконский, И.И. Карцов, Н.И. Брянчанинов, г. Абресков, г. Дурново, А.И. Макшеев. Дам поставили на возвышение на мраморные скамьи подле Кувуклии. С каким радостным чувством пели мы «Христос воскресе!» на том самом месте и в тот самый час, когда совершилось многовековое предсказание о пришествии Искупителя рода человеческого! Куда делась наша усталость! Мы пели вполголоса, но вокруг нас царствовала тишина. Иноверческие службы кончились, и тогда все, не оставляя храма, подошли к нам. Латинские духовные стояли ближе всех, и с ними опять стоял князь Гагарин. Стоя в толпе, он и не думал, что мы сверху можем видеть его. Тут я снова заметила, что Православие трогало его. Он, заплаканный, молился с чувством и, как видно было, слушал пение наше с удовольствием.

В два часа ночи все кончилось. Мы по-русски похристосовались между собой. На лестнице монахи из патриархии раздавали приходящим красные яйца и вино. Находясь здесь, невольно переносишься мыслью в то блаженное время, когда земля освящалась присутствием Христа Спасителя.

Все события Его жизни представляются так живо, что сердце трепещет от радости и питается духовным утешением! Многие из русских причащались на Гробе Господнем, а я причастилась еще накануне, в Архангельской церкви Русской миссии.

После нескольких часов отдыха мне нужно было поздравить его высокопреосвященство наместника Петра-Мелетия. Хотя во время десятимесячного моего пребывания в Иерусалиме я привыкла с ним обращаться как с добрым отцом, но тут, представляя в нем орудие небесной благодати, преподанной нам свыше чрез его святые руки, не смела приблизиться к нему и со страхом стояла у порога скромной его кельи. Владыка сидел на барсовой коже на полу, где обыкновенно сиживал. Заметив мою робость, он улыбнулся и сказал: «Чего ты боишься? Вот уже тридцать лет, как Бог сподобляет меня принимать Благодатный огонь. Прежде ты не боялась меня – не бойся и теперь, подойди; я тот же грешник. Христос воскресе!» Я ободрилась и подошла, стала на колени и приняла его благословение. Он очень похудел и побледнел, но выражение его лица было тем приятнее и характеризовалось необыкновенным спокойствием. Он смотрел на меня внимательно и, прозорливо угадывая совершенное мое убеждение в знамении Божией благодати, сказал: «Ныне благодать уже сошла на гроб Спасителя, когда я взошел в Кувуклию: видно вы все усердно молились, и Бог услышал ваши молитвы. Бывало, долго молюсь со слезами, и огонь Божий не сходил с небес до двух часов, а на этот раз я уже увидел его, лишь только заперли за мною дверь!» Я откровенно призналась ему в колебавшем меня сомнении и в испуге от набежавшего облака. Потом он спросил: «Не правда ли, что половина церкви была в тени?» Помню, что, не принимая еще благодати, я заметила это. «А на тебя пала ли роса благодатная?» Я отвечала, что и теперь еще видны следы на моем платье, будто восковые пятна. «Они навсегда останутся», – сказал владыка. Это так и вышло:

12 раз отдавала я мыть платье, но пятна все те же. После того я спросила, что преосвященнейший чувствовал, когда выходил из Кувуклии, и отчего так скоро шел? «Я был как слепой, ничего не видел, – отвечал он. – Если бы не поддерживали меня, упал бы!» Это и приметно было; глаза у него будто не глядели, хотя открыты были. Тут я рассказала ему наш восторг, что нам позволено было участвовать в пении в светлое Воскресенье у Гроба Господня. На это он улыбнулся и сказал: «Русские у нас свои. Видишь, какая ты счастливая: Бог сподобил тебя послужить Ему на том месте, где сам воскрес. Ты и ко Гробу приложилась без труда во время литургии. Не забывай никогда этого дня. Много бывает в мире и почестей, и удовольствий; но такого счастья немногие из русских твоего сословия могут в жизни удостоиться. Вспомни меня: где бы ты ни встретилась с твоими товарищами настоящего дня, везде встретишься с ними как с родными. Тут сообщаются духовные чувства». Мы пошли к нашему архиерею, там по-русски разговорились; он принимает ласково и радушно. Потом отправились поздравить патриарха – доброго старца, замечательного по простоте радушного приема.

Вечерню служили соборно. Евангелие читалось опять на 9 языках. После вечерни все духовенство, начиная с патриарха, сидело в креслах лицом к народу, с крестами в руках.

Народ ко всякому духовному лицу подходил христосоваться и давал ему красное яйцо. На другой день караваны всех вероисповеданий потянулись назад восвояси.