Читать книгу Стихи поэтов, погибших на войне - Группа авторов - Страница 13

С завистью большой и затаенной

На отца смотрел я потому,

Что наган тяжелый, вороненый

Партия доверила ему.

Вечерами синими при лампе

Он рассказывал, как их отряд

Атакующей кулацкой банде

Указал штыками путь назад…

Как партийцы шли вперед бесстрашно

Сквозь свинец и ветер, а потом

Зло скрестили в схватке рукопашной

Взгляд со взглядом, штык с чужим штыком.

Встану я, решительный и зоркий,

На родных советских рубежах

С кимовским значком на гимнастерке,

С верною винтовкою в руках.

Все с утра идет чредой обычной.

Будничный осенний день столичный —

Славный день упорного труда.

Мчат троллейбусы, гремят трамваи,

Зов гудков доносится с окраин.

Торопливы толпы, как всегда.

Но сегодня и прохожим в лица,

И на здания родной столицы

С чувствами особыми гляжу,

А бойцов дарю улыбкой братской —

Я последний раз в одежде штатской

Под военным небом прохожу!..

Новый чемодан длиной в полметра,

Кружка, ложка, ножик, котелок…

Я заранее припас все это,

Чтоб явиться по повестке в срок.

Как я ждал ее! И наконец-то

Вот она, желанная, в руках!..

…Пролетело, отшумело детство

В школах, в пионерских лагерях.

Молодость девичьими руками

Обнимала и ласкала нас,

Молодость холодными штыками

Засверкала на фронтах сейчас.

Молодость за все родное биться

Повела ребят в огонь и дым,

И спешу я присоединиться

К возмужавшим сверстникам своим!

Метров двести – совсем немного —

Отделяют от нас лесок.

Кажется, велика ль дорога?

Лишь один небольшой бросок.

Только знает наша охрана —

Дорога не так близка.

Перед нами – «ничья» поляна,

А враги – у того леска.

В нем таятся фашистские дзоты,

Жестким снегом их занесло.

Вороненые пулеметы

В нашу сторону смотрят зло.

Магазины свинцом набиты,

Часовой не смыкает глаз.

Страх тая, стерегут бандиты

Степь, захваченную у нас.

За врагами я, парень русский,

Наблюдаю, гневно дыша.

Палец твердо лежит на спуске

Безотказного ППШа.

Впереди – города пустые,

Нераспаханные поля.

Тяжко знать, что моя Россия

От того леска не моя…

Посмотрю на друзей гвардейцев:

Брови сдвинули, помрачнев, —

Как и мне, им сжимает сердце

Справедливый, священный гнев.

Поклялись мы, что встанем снова

На родимые рубежи!

И в минуты битвы суровой

Нас, гвардейцев, не устрашит

Ливень пуль, сносящий пилотки,

И оживший немецкий дзот…

Только бы прозвучал короткий,

Долгожданный приказ: «Вперед!»

Два шага от стены к окну,

Немного больше в длину —

Ставшая привычной уже

Комнатка на втором этаже.

В нее ты совсем недавно вошел,

Поставил в угол костыль,

Походный мешок опустил на стол,

Смахнул с подоконника пыль

И присел, растворив окно.

Открылся тебе забытый давно

Мир: вверху – голубой простор,

Ниже – зеленый двор,

Поодаль, где огород,

Черемухи куст цветет…

И вспомнил ты вид из другого жилья:

Разбитые блиндажи,

Задымленные поля

Срезанной пулями ржи.

Плохую погоду – солнечный день,

Когда, бросая густую тень,

Хищный «юнкерс» кружил:

Черный крест на белом кресте,

Свастика на хвосте.

«Юнкерс» камнем стремился вниз

И выходил в пике.

Авиабомб пронзительный визг,

Грохот невдалеке;

Вспомнил ты ощутимый щекой

Холод земли сырой,

Соседа, закрывшего голой рукой

Голову в каске стальной,

Пота и пороха крепкий запах…

Вспомнил ты, как, небо закрыв,

Бесформенным зверем на огненных лапах

Вздыбился с ревом взрыв.

…Хорошо познав на войне,

Как срок разлуки тяжел,

Ты из госпиталя к жене

Все-таки не пришел.

И вот ожидаешь ты встречи с ней

В комнатке на этаже втором,

О судьбе и беде своей

Честно сказав письмом.

Ты так поступил, хоть уверен в том,

Что ваша любовь сильна,

Что в комнатку на этаже втором

С улыбкой войдет жена,

И руки, исполненные теплом,

Протянет к тебе она.

У эшелона обнимемся.

Искренняя и большая

Солнечные глаза твои

Вдруг затуманит грусть.

До ноготков любимые,

Знакомые руки сжимая,

Повторю на прощанье:

– Милая, я вернусь.

Я должен вернуться, но если…

Если случится такое,

Что не видать мне больше

Суровой родной страны, —

Одна к тебе просьба, подруга:

Сердце свое простое

Отдай ты честному парню,

Вернувшемуся с войны.

Война сурова и не проста.

Умри, не оставляя поста,

Если приказ таков.

За ночь морской пехоты отряд

Десять раз отшвырнул назад

Озверелых врагов.

Не жизнью – патронами дорожа,

Гибли защитники рубежа

От пуль, от осколков мин.

Смолкли винтовки… И наконец

В бою остались: один боец

И пулемет один.

В атаку поднялся очередной

Рассвет. Сразился с ночною мглой.

И отступила мгла.

Тишина грозовая. Вдруг

Моряк услышал негромкий стук.

Недвижны тела,

Но застыла над грудою тел

Рука. Не пот на коже блестел —

Мерцали капли росы.

Мичмана – бравого моряка —

Мертвая скрюченная рука.

На ней живые часы.

Мичман часа четыре назад

На светящийся циферблат

Глянул в последний раз,

И прохрипел, пересилив боль:

– Ребята, до девяти ноль-ноль

Держаться. Таков приказ… —

Ребята молчат. Ребята лежат.

Они не оставили рубежа.

Напоминая срок

Последнему воину своему,

Мичман часы протянул ему:

«Не подведи, браток!»

Дисков достаточно. С ревом идет,

Блеск штыков выставляя вперед,

Атакующий вал.

Глянул моряк на часы: восьмой…

И пылающей щекой

К автомату припал.

Еще атаку моряк отбил.

Незаметно пробравшись в тыл,

Ползет фашистский солдат.

В щучьих глазах – злоба и страх.

Гранаты в руках, гранаты в зубах,

За поясом пара гранат.

В автоматчика все пять штук

Он швыряет, и тогда… Но вдруг,

Словно землею рожден,

Вырос русский моряк,

Большой,

С окровавленной рукой.

Быстро зубами он

С последней гранаты сорвал кольцо,

Дерзко крикнул врагу в лицо:

– Ну, гад! Взлетим, что ль,

За компанию до облаков? —

От взрыва застыли стрелки часов

На девяти ноль-ноль…

До артподготовки осталось немного:

                                          тринадцать минут всего.

Комроты промолвил спокойно и строго,

                                            связного позвав своего:

– Сигнал для атаки, запомни, ефрейтор,

                                            зеленой ракетой подам.

С инструкцией этой быстрее, чем ветер,

                                          лети у меня по взводам!..

И сгинул ефрейтор, что ветер во поле,

                                      комроты ж провел по усам:

– А ну, ординарец, расщедрился б, что ли,

                                            да выдал горючего нам!

Садись, замполит, нам с тобой не впервые

                                            готовить для боя ребят.

Недаром у нас на груди золотые

                                         нашивки ранений горят!..

Друзьями усталыми окруженный

                                            (ох, тяжкая эта война!),

комроты садится на ящик патронный

                                               и всем наливает вина.

И, встав, головою касаясь наката, —

                             известен сибирский наш рост! —

он молвит негромко: «Подымем, ребята,

                                          за милую Родину тост!..»

И сблизились, звякнув, помятые кружки,

                                           зеленые кружки, и вдруг

взревели за лесом гневные пушки,

                                        земля задрожала вокруг…