Читать книгу Книга воспоминаний - Группа авторов - Страница 15

Детство и отрочество, как считают специалисты, влияют на весь последующий жизненный путь человека. Многие, узнав об этом, стали прикрываться этой теорией в случае неуспешности (по меркам общества) своей судьбы. Дескать, травмы того периода не дают им быть счастливыми и самодостаточными, иметь высокую самооценку и мотивацию к активности в обществе или на работе. Так ведут себя люди неумные, застрявшие в саможалости, зависимые от эмоциональных качелей и мнения окружающих. Чаще всего этому подвержены экстраверты или люди с задатками шизофрении, а также других форм психологической патологии. Если же они развиваются личностно и в своих природных дарованиях, то становятся способны оставить позади выученные уроки, верно их проанализировав. На протяжении жизни именно такие люди обладают силой воли принимать разумные решения на основании правильных выводов.

Хотя всё ещё продолжаю совершенствоваться и развивать своё творческое дарование, полагаю, в целом я справилась со многими испытаниями на прочность своего характера и с достижением жизненных целей. Хвалюсь не собой или кем-то из людей, но исключительно Божьим Промыслом в отношении меня, о чём и расскажу в этом очерке.

Многое помню из детства, поскольку в отрочестве, вспоминая, анализировала поступки того времени, в одних случаях ругая себя, в других – удивляясь своим действиям, потому что они совершались словно благодаря помощи Свыше. Будучи от природы человеком ленивым и неумным, в такие моменты я неоднократно чувствовала, как моя вялая воля становилась сильнее, а также мотивацию к различным действиям и поступкам, делам и словам.

Не могу знать, Кто говорил со мной на протяжении жизни, но то были явно не мои мысли и знания. Кто был Гласом мне: Бог, Святой Дух или ангелы и служебные божии духи? В точности узнаю только в Вечности. Здесь поделюсь некоторыми моментами. Впрочем, все убеждения и откровенности наиболее точно и ярко звучат во всех моих книгах.

Мы жили с родителями в одном закрытом (секретном в оборонном значении) сибирском городке. В километре от нашего дома располагалось болото площадью в два гектара. Дети нередко бегали туда полакомиться клюквой, но больше – ради познания природы: посмотреть на лягушек и жаб, красивых бабочек и стрекоз. Однажды мы попали туда с подружкой, нам было по семь лет. Ловко прыгая по кочкам и твёрдым островкам, я вдруг сорвалась в воду, достигла ногами дна, а оно оказалось илистым. Плавать я не умела: чем больше пыталась выбраться, тем скорее затягивало мутное болото. Когда погрузилась по грудь, я испугалась остаться на дне страшной илистой жижи, поскольку опереться было не на что. Внезапно будто услышала Голос над собой: «Не бойся, не утонешь, будешь жить». Никого вокруг, кроме нас с подругой, не было.

Увидев моё отчаянное положение, она тоже испугалась, но через минуту крикнула: «Держись!» Затем перебралась на островке поближе ко мне и протянула палку, ухватившись ногами за деревце. Мне удалось рывком выпрыгнуть из воды на палку, и подруга медленно, но уверенно подтащила меня к островку. Осторожнее прыгая по надёжным кочкам, мы достигли берега. Грязная, но счастливая я побежала к нашему многоквартирному дому. Мы не раз вспоминали эту ситуацию, ведь подружка сразу же рассказала историю нашим общим друзьям во дворе. Многие из них перестали ходить на ту окраину, а я лишь стояла на берегу и оттуда рассматривала обитателей обширного болота, упирающегося в лес. Так впервые моя ошибка стала примером, как нельзя поступать, для остальных детей.

Утонуть мне явно не давали Свыше. Был ещё случай, когда в свои девять лет я с другой подругой и с её родителями поехала на речку Томь. Но загорали мы не на берегу, где было много пляжников, а на обратном, переплыв туда на резиновой лодке. (И как мы на ней не пошли ко дну?) Не умея толком плавать, я прыгнула в воду, не зная броду, и стала тонуть. На меня никто не обращал внимания. Подруга и её родители выкладывали на одеяло продукты. Я почти захлёбывалась, пытаясь плыть к берегу. Лишь только когда я крикнула, её отец подплыл и протянул мне руку. Больше я к реке в тот день не подходила.

Для меня эта ситуация стала уроком, я осознала, что в принципе не нужна чужим людям, они не пекутся обо мне так, как родители и родственники. Правда, в тот же день я поняла, что родители той девочки уже успели изрядно хлебнуть беленькой отравы. Раньше я не знала сей факт их биографии, а ведь мне были противны выпивающие, и я не дружила с их детьми. После той поездки моей дружбе с той девчонкой наступил конец. Мои родители не курили, не баловались спиртным, во всяком случае при мне, да и весёлыми от наркотического опьянения я их никогда не видела. В годы войны мама росла в интернате города Свердловска, куда её эвакуировали из Брянска, поскольку отец и старший брат ушли на фронт. Хотя в интернате был разный контингент, да и отец с братом до войны курили на глазах одиннадцатилетней девочки, моя будущая мама выросла целомудренной во всех смыслах этого слова, никогда не прикоснувшись к табаку.

Прожив в Сибири всего двенадцать лет, я впитала в себя дух сибирского народа, и даже жизнь в Москве, между прочим гораздо дольше, не могла вывести его из меня. И куда бы я, повзрослев, ни ездила с выступлениями или просто на отдых, все удивлялись, узнав о моём местожительстве. По их словам, моё поведение не характерно для жителей Москвы. А ведь скоро пятьдесят лет, как я там прописана! Да-а-а… характер закладывается в детстве.

В людях я всегда ценила и люблю простоту, но не глупую, а умудрённую, которая и сохранилась ещё в тех провинциях, куда столетиями не проникала звериная поступь войны. В таких областях люди более добродушные, мало травмированные, живущие чаще всего в преемственности поколений, ценящие и практикующие такое важное качество личности, как великодушие. Именно уральское и зауральское до Дальнего Востока население, считаю, сохранило исконные черты славян, древних русских людей. И Сибирь, расположившаяся почти на десяти миллионах квадратных километрах России, играет в этом ведущую роль.

* * *

У всех есть плохие воспоминания из детства, и чаще всего они связаны с травмами, полученными от взрослых людей или жестоких детей. Таких травм у меня не было. Родители редко наказывали, да и обид на них не возникало, поскольку я понимала, что они хотят мне добра и стремятся ликвидировать во мне плохие качества характера. Хорошо запомнился один случай из детства. Решили мы с одной девочкой из старшей группы детсада сбежать к ней домой. Вылезли через лазейку в заборе и тихо ушли с площадки во время прогулки нашей группы. Добирались мы пешком немалое время, но привела она меня играть не домой, а в свой двор. Тот микрорайон я знала: была близко площадь, на которую я приходила пару раз с папой на праздник Первомая. Поняв, что домой к себе девочка меня не позовёт, не вынесет еды, проголодавшаяся, я пошла домой. Надо было преодолеть расстояние в несколько автобусных остановок. Каким-то чудом я помнила дорогу домой. Было лето. Смеркалось. Родители увидели меня, когда я пересекала по диагонали наш двор. Они уже и милицию привлекли, и сами бегали в поисках, и всех знакомых подружек моих расспросили. Им и в голову не приходило, что я могу оказаться на другом конце городка. Мама рыдала, но позже излупила меня ремнём. Однако после этого я словно крепче полюбила маму, близко приняв к сердцу её переживания.

Уже в детстве я задумалась о смысле жизни. И вот почему. Одним из удручающих обстоятельств того периода моей жизни были частые похороны, которые в нашем городке непременно сопровождались продолжительными траурными мелодиями в исполнении духового оркестра. Не менее получаса во дворах звучали печальные музыкальные композиции до того момента, как родственники и друзья собирались вокруг усопшего, рассаживались по автомобилям или автобусам и уезжали на кладбище. Люди получали хорошую зарплату, поэтому могли позволить себе отправить родных в последний путь с помпой. Слушая музыку и наблюдая на улице или из окна квартиры траурную процессию, я нередко плакала о чужих людях. Часто думала о смерти и спрашивала маму, почему человек со всеми знаниями, мыслями, чувствами должен уйти под землю. А мама отмахивалась и просила не думать на эту недетскую тему.

Но однажды, уже в моём отрочестве, незадолго до нашего отъезда из городка она ответила мне подробно: «Надо оставить след на земле, например, книги, или добрые дела, тогда легче и радостнее жить, не думать о её конце». Эти слова запомнились и стали мотивацией хорошо учиться, осмысливать жизнь на книгах и фильмах советского периода.

Впервые мне удалось опубликоваться в «Комсомольской правде» в пятнадцать лет. Это окрылило, но одновременно дало понимание, что я ещё не готова шагнуть во взрослый мир, полный опасностей и подводных рифов. Так я думала, потому что мама категорически не хотела для меня судьбы журналиста или писателя. В молодости ей довелось поработать внештатным корреспондентом «Свердловской правды», и она знала о газетной жизни нечто такое, что побуждало её отговаривать меня. Когда я повзрослела, она всё-таки рассказала о причинах нежелания видеть меня в этой профессии. Но в нулевые годы я смогла воплотить свою давнюю мечту в реальность: дистанционно отучилась на журналиста. К тому времени уже были изданы мои три книги, написаны сотни статей для журналов и газет, тем не менее мне хотелось большего профессионализма и глубокого проникновения в словотворчество.

Особенностью моего детства и отрочества было путешествие с родителями по городам и новым для меня школам. В итоге я проучилась в шести общеобразовательных учреждениях. В советское время среди детей не было понятия «буллинг» – агрессивное поведение, направленное на человека с целью его унижения и подавления. Но имела место травля учителем ребёнка, что случилось в моей первой школе. Учительница неистово завидовала моим успехам, но позже оказалось, что я была лишь заложником – ненавидела она мою мать из-за одного личного вопроса. В первый класс я пришла отлично подготовленной – это было редкостью, тем более в сибирском городке, – поэтому откровенно скучала, пока дети учились азам математики, чтения и письма. Мама глубоко подготовила меня не только для отличных оценок, но и чтобы облегчить себе жизнь, ведь именно в те годы она стала заниматься научной деятельностью по своей профессии.

Уроки в первом классе я выполняла самостоятельно. Ручки тогда ещё были перьевыми, и я писала нечисто, с кляксами, да и неровно. Родителям не нравилось, и в первых двух классах папа заставлял меня переписывать задание в тетрадке по чистописанию. Иногда по два-три раза. Это вырабатывало во мне терпение и дисциплину, ответственность перед учёбой. С папой нельзя было баловаться, капризничать, бунтовать: такого рода действия заканчивались ремнём. Я не хотела наказания и училась подавлять негативные чувства, понимать, что родители хотят мне добра. Я не стала перфекционистом, как папа, которого как ударника социалистического труда переводили из города в город и, наконец, привели в Москву на работу в оборонное ведомство. Но начальные ростки силы воли во мне родители посеяли.

Так вот, из-за травли учительницы маме пришлось на следующий год перевести меня в другую школу в том же городке. Она находилась далеко от дома, и приходилось несколько остановок с утра ехать в набитом пассажирами автобусе. Но понятия о преступлениях против детей в нашем городке даже не именовались, поэтому родители не волновались обо мне. Сама уезжала, сама и возвращалась. Учёба в той школе продолжалась спокойно вплоть до переезда в другой город. Именно там мне более всего полюбилась классная руководительница – женщина в возрасте пятьдесят плюс, чуткая, внимательная и по-настоящему наставляющая нас, учеников, на путь истины. Она, как никто другой, умела посеять в каждом из нас надежду на светлое будущее.

После отъезда из Сибири были другие школы, новые приятели. Но, как известно, подруги в детстве появляются не впопыхах, а после длительной дружбы не только между детьми, но и желательно между их родителями или бабушками. Такой вариант был более надёжным, по моим наблюдениям. По какой-то причине родители моих приятельниц не передавали своим детям ни письма от меня, ни адреса моего нового места проживания. Так что кратковременные подруги из детства в мою взрослую жизнь, к сожалению, не перешли, и мы больше никогда не встретились.

Приходя в новый класс, я обнаруживала уже состоявшиеся пары девочек, и вклиниться туда третьей не представлялось возможным. Одиночки же оказывались более глубокими интровертами по сравнению со мной, предпочитали ни с кем не дружить. Два раза мне всё же удалось вклиниться третьей в дружбу двух девочек, но позже стало ясно, что это негативный опыт. Я пришла к выводу, что чужаку никогда не стать своим в дружбе двоих. И в дальнейшем я видела тот же самый принцип по отношению ко взрослым. Так что быть третьим в сложившейся паре друзей или подружек – плохое и неверное решение.

* * *

Такое обилие людей – детей и взрослых – на моём жизненном пути, а также невозможность посвящать время дружбе со сверстниками побуждали меня часто задумываться. Уже в шесть лет мама научила меня бегло читать, так что свободное время я чаще всего проводила за чтением. У родителей была своя библиотека, ведь они поженились, когда им было по тридцать лет. Помимо папиной технической литературы и маминой профессиональной на полках стояли художественные книги о жизни взрослых людей. Сначала я понимала там с пятого на десятое, но, перечитывая в юности и молодости, разобралась полностью. Вообще, жажда читать во мне превалировала над играми, просмотром телевизора и прогулками. К счастью, по литературе задавали на лето читать книги по внеклассной программе, так что я узнала и про библиотеки. Позже я зависала в читальных залах, поглощая там то, чего не было на полках абонементов. В период моего отрочества мы собирали с мамой макулатуру и меняли её на книги по талонам. Так что взросление прошло у меня среди книг и в наблюдении за людьми. Наверное, поэтому я быстро научилась анализировать и делать выводы.

Когда мне было двенадцать лет, мне уже удавалось удивлять маму точным определением характера её друзей и знакомых. Это умение проявилось в полной силе, когда в восемнадцать я пошла работать инспектором в Стройбанк СССР. Со мной подружилась женщина тридцати пяти лет, экономист управления, где я работала. Она всерьёз считала меня умной не по годам. И вдруг я обнаружила, что со сверстниками мне неинтересно даже в других госучреждениях федерального и союзного значения, где довелось поработать до декретного отпуска.

Конечно, с точки зрения взрослых, я была ещё во многом неразвита и невежественна, даже откровенно глупа и неопытна. Это помогло мне понять в дальнейшем, что все люди развиваются неравномерно: в одной или двух сферах познаний они могут вырасти в жирафа, в других – быть ниже плинтуса. Заметила такую закономерность особенно в людях науки: профессоры и академики порой кажутся обывателям смешными, потешными либо странными и неадекватными. На самом же деле всё просто: они удивляют людей своими глубокими знаниями в профессии, но в житейских делах могут быть откровенно глупцами или мало просвещёнными. Мне пришлось это понять на примере моей мамы. Она добилась больших успехов в логопедии и в семидесятые годы издала две книги в московском издательстве «Просвещение», но в людях она мало разбиралась, была очень доверчива. Из-за этого немало страдала, что и служило для меня мотивацией учиться разбираться в людях. Человек развивается в том, чему уделяет больше внимания и времени. Тем не менее я не считаю это своей заслугой, верю, что в этом вопросе мне помогали Свыше.

* * *

Как ни странно, а может быть и закономерно, но о мальчиках я долго не задумывалась. Помню, когда мне было уже одиннадцать, папа собрал мои плюшевые и пластмассовые игрушки, с гневом выбросил их в мусорный бак на улице, назвав меня глупышкой. Я горько плакала, но вскоре утешилась: как всегда, помогли книжные миры, в которые я с удовольствием погрузилась. В детстве у меня ещё была заводная кукла почти ростом с меня, которую мама привезла из Москвы. Красиво одетая кукла аукала и ходила, переставляя ноги. Играла с ней я только под присмотром родителей. А перед отъездом из Томска родители кому-то её подарили. Немалое время мне казалось, что я надолго заигралась в детство, немного комплексовала по этому поводу, после папиной выходки впервые начав считать себя дурочкой. Но в дальнейшем встречала не только женщин, но и мужчин, которые западали на плюшевые игрушки настолько, что это было сродни зависимости. Видимо, папа и во мне видел такую же нездоровую привязанность к игрушкам, несмотря на моё увлечение книгами и хорошую учёбу в школе.

После лишения игрушек у меня словно глаза открылись на окружающий мир: я начала замечать в классе и во дворе образующиеся пары подростков. В подъезде нашего дома в сибирском городке жил мой ровесник по имени Сергей. И вот он приметил меня и стал неуклюже ухаживать. Но я ничего в этом не понимала и стыдилась его знаков внимания. В школе был мальчик Марат, татарин, который тоже хотел дружить со мной, но я сторонилась и его. Вскоре мы с родителями переехали в другой город.

Первая влюблённость у меня вспыхнула в девятом классе к сверстнику, но он оказался недосягаем, поэтому в скором времени я вытолкала его из своих мыслей и перестала болезненно реагировать на равнодушие. Его тоже звали Сергеем. Но был он ягодой совсем другого поля. Подобного подростка я до этого знала в школе другого города, но уже тогда понимала этот тип людей и не открыла своих чувств. С тех пор научилась контролировать эмоции и никак не проявлять их в отношении к противоположному полу. Влюбляться позволяла себе только в персонажей фильмов – советских и зарубежных. Никто из актёров не мог сделать мне больно, поэтому я отдавалась мечтам и фантазиям без опасений. Считаю, что из-за этого в брак вошла с зажатыми чувствами, подозрениями и страхами. Но мужу-экстраверту удалось раскрутить меня «изнутри наружу», вытащить во многих понятиях из-под плинтуса и помочь в большей степени открыться людям. Огромную помощь получила я и от Бога. Но это уже сюжет другого повествования.

Так что да, будучи интровертом, я росла замкнутым ребёнком. Родители по натуре были такие же. Мы редко общались и словно не нуждались в разговорах. Но когда объём информации из книг начинал переполнять меня, хотелось кому-то ещё, кроме школы и детского летнего лагеря, передать их. Так и появлялись приятельницы, охотно внимающие моим словам и рассказам. Мама стала вдумчиво слушать меня, лишь когда мне исполнилось пятнадцать. Она удивлялась моему умению анализировать, делать выводы. Часто она и не знала ответов на вопросы, которые я задавала. Да и другие взрослые не могли объяснить, поэтому я продолжала усердно любопытствовать о разных тайнах в книгах, ожидая найти разгадки в них.

Матери с отрочества удалось глубоко поселить во мне убеждения о целомудрии души и тела. Она приводила свой пример: в тридцать лет вышла замуж девственницей, хотя была красавицей. Мама внушала мне, что именно этот факт станет главным для моего будущего мужа и он будет уважать меня и никогда во время ссоры не назовёт распутной. Она считала, что, будь у меня хоть одна ошибка с мужчиной вне брака, это не поможет мне отстоять перед будущим мужем своё внутреннее целомудрие. Слова не принесли бы никакой пользы, если бы я не видела уважительное отношение отца к моей маме. На примере своей судьбы и историй жизни других людей я убедилась в правдивости убеждений, которые моя будущая мать сформировала ещё девочкой благодаря одной из воспитательниц в свердловском интернате. Та скрывала своё знатное происхождение, но проговорилась, когда моя мама в день своего совершеннолетия покидала стены того заведения.

Мой будущий муж искал именно девушку твёрдых принципов и верную по характеру. Наша жизнь более тридцати лет – яркое свидетельство правоты моей мамы. Замечательно, что я тогда поверила ей, я никогда не пожалела о принятом решении, была стойкой до брака и в браке со своим единственным супругом. Хотя искушений совратиться в моей бурной жизни оказалось более чем достаточно.

Несмотря на то, что мы с мамой довольно рано стали словно подруги – старшая и младшая, – между нами было табу на определённые темы. В историю про болото мама не поверила, собственно, как и в другие чудные моменты, которые я поначалу рассказывала ей. Поняв с моих слов, что некий Голос говорит со мной изнутри или снаружи (не могла точно объяснить), мама запретила мне рассказывать ей об этом и особо кому-либо ещё. Родители были атеистами, папа – членом КПСС, и для карьеры было опасно говорить о своей вере в Бога или в другие сверхъестественные силы. Мать убедила, что меня заберут в страшное место, если кто-то узнает о моей тайне. Я поверила ей, но тайно продолжала пытаться понять этот Голос. А в тридцать лет обрела веру в Бога, осознав, что Он и сопровождал меня с детства. Наверное, через Своих ангелов. Так что никогда не получалось надолго полагаться на людей, оставалось лишь больше доверять неведомому мне поначалу Голосу. Опорки и надежды на людей неизменно заканчивались разочарованием, и вскоре я оставила этот путь. Если уповать на Бога, то Он достигнет людей, чтобы они помогали нам или пошли с нами одним путём, сотрудничали в общих делах. И всякий успех (свой или коллективный) я приношу к подножию Трона Божьего.

Считается, что по детству можно предугадать если не судьбу человека, то направление, по которому будет до конца жизни или долгое время развиваться его характер. Полагаю, такая трактовка не безосновательна и имеет право на существование. Во всяком случае, детство и отрочество сформировали моё мировоззрение и в большей степени предопределили дальнейший жизненный путь, занятия и судьбу. Мои ранние годы жизни остаются в сердце тёплым воспоминанием, несмотря на некоторые прежние печали, горести и недовольства. Но все они оказались мне ко благу.