Читать книгу КИПЧАК В АНТАРКТИДЕ - Хаким Булибеков - Страница 5

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДОРОГА
2. Контрабанда

Оглавление

Заранее прошу читателя, терпеливо ждущего точной информации об этом путешествии, извинить меня. Все, что будет здесь изложено, так давно кануло в Лету (хочется использовать это красивое, несущее большой смысл, но несколько заштампованное слово), что мне самому порой трудно отличить, что происходило на «Эстонии», что – на «Башкирии».

Хотя в первом случае я готовился к предстоящему испытанию, и всё во мне, как и восприятие окружающего, было заточено на это. Честно, так волновался, что мне даже сон приснился, как возвращаюсь назад опять на этом же корабле, но проваливший задание. Все те же люди окружают меня. Но отношение совсем другое. Позор, стыд чувствую на каждом шагу. И чуть ли не собрался за борт сигать в том кошмарном сновидении. Проснулся, как и положено, в холодном поту с последовавшей после радостью – это только сон. Все еще впереди…

А вот назад я уже ехал не только «со щитом», но и человеком, почувствовавшим под собой Земной шар… Это, опять-таки, две одесские большие разницы.

Общее на двух суднах было одно: это были круизы, притом самые настоящие – с обслуживанием, развлечениями, заходами в заморские порты и экскурсиями. Полтора месяца туда, полтора обратно.

Для меня, последний раз побывавшего на отдыхе в пионерском лагере школы (а так были летом только турпоходы, подготовка к выпускным и вступительным экзаменам, обязательные для студентов сельскохозяйственные отработки, борьба за «казахстанский миллиард», строительные отряды да те же военные лагеря) это был подарок Судьбы за все недополученное.

За десять дней такого путешествия советский человек той поры выкладывал в кассе турфирмы, если мог, сто красных банкнот с профилем «вечно живого» или сорок сине-фиолетовых купюр, но с тем же товарищем.

При средней по стране зарплате в 150 рублей это позволяли себе немногие.

Да и у кого деньги были не главной проблемой, не всегда имел возможность купить пропуск в мир комфорта, экзотики и наслаждений.

На 20-ти миллионный Казахстан выделялось от Всесоюзной турфирмы «Интурист» в её филиалы в нашей, к примеру, республике путевок не более тысячи в год. Как и сейчас, в первую очередь обслуживались иностранцы богатого зарубежья, затем ближнего и т. д. Нам доставалось по остаточному принципу: «возьми, Боже, что другим негоже».

Кому бы вы предложили этот явный дефицит, будучи начальником филиала, в который поступило на ваш двухмиллионный регион десять счастливых билетиков на десятидневное проживание в раскачивающемся на легкой морской волне блаженстве? Половина, по инструкции, отдавалась через профсоюзных боссов рабочему классу и крестьянству.

Кто поедет в круиз, – было на совести этих боссов. Конечно, пропуски на короткое счастье в Эдем уходили на предприятия, руководство которых могло и умело отблагодарить.

Три билета, как с куста, уходили в партийные, исполкомовские и комсомольские верха. Негласному начальству.

Ну, а оставшиеся два – зажиточному сословию. Помимо титулованных ученых и деятелей искусства, к ним относились все – от завмагов, барменов, таксистов, дантистов и до приемщиков стеклотары.

В населенных пунктах были кассы «Интуриста», но в этих каморках, как правило, никого не было, а потому никто к ним и не обращался.

Волею судьбы и стараниями благословенного НИИАА мы плыли (а по- морфлотски все равно шли) пассажирами туристических лайнеров среднего класса. Последнее означало не столько степень обслуживания, сколько вместимость корабля. На наши помещалось до 400 человек, если все каюты заняты.

А было на «Эстонии» всего около ста полярников, которых моряки за глаза называли почему-то «кальмарами». Нас обслуживало с полсотни стюардесс и официанток. Сервировали в ресторане четыре раза в день, убирали в тесноватых каютах и узких коридорах.

Мне повезло, а может, как командировочному, положено было жить в одноместной каюте. Да еще на верхней палубе. Моими соседями были товарищи из руководства и судном, и экспедицией. Это, с одной стороны, поднимало, несмотря на юношеский возраст, мой статус, но в то же время отдаляло от народа. Имеются в виду члены экипажа, особенно девичья его половина. Они меня всё-таки за стукача держали. К тому же я еще по незнанию с пятым помощником капитана сдружился.

А с кем еще? Он единственный из команды, кто ничего не делал, часто с какими-то иностранными газетами сидел на открытой палубе и, если не был занят, то охотно общался со мной.

Мне потом моя суженая объяснила, кто из помощников капитана за что отвечал: первый – замполит («красный комиссар») как представитель Партии ни за что и за всё одновременно; второй – за судно; третий – за команду; четвертый – за пассажиров. А пятый – только за всеми следил. Он представлял Первый отдел.

Знали ли об этом мои более опытные товарищи по зимовке? По крайней мере, меня никто не одернул, и я спокойно рассказывал офицеру КГБ политические анекдоты, за которые в сталинские времена он обязан был бы развернуть корабль, вернуться в Союз и лично отвести антисоветчика в тюрьму. Или хотя бы публично, в назидание другим, расстрелять меня и выбросить труп за борт.

Кстати, на «Башкирии» все повторилось. С единственной разницей – мы сдружились с подполковником КГБ Виктором Ивановичем Крайним. И если он жив, дай Бог ему здоровья!

Так вот, уже позже, в «перестроечные времена», Виктор Иванович рассказал мне, что сразу же «пробил» меня по своим информационным источникам. Ему, конечно же, сообщили, что я не провокатор, к их ведомству отношения не имею, политически не надёжен, но и не опасен. Кавээнщик, одним словом. Возможно, то же самое проделал и пятый с «Эстонии», а, узнав о моем «боевом» прошлом, по его рекомендации меня вскоре запрягли готовить День Нептуна вместе с назначенными руководством судна членами экипажа.

А как еще в оргкомитет корабельного праздника «кальмар» попасть мог, да еще Экватор в глаза не видавший? И это, конечно, было развлечением в некотором однообразии плавания. Но все по порядку.

Посадку на судно назначили на двенадцать дня. Стоял обалденно солнечный морозный день. Порт был наполнен запахом моря, смешанным с легким привкусом отработанной дизельной смеси. Как от огромных комбайнов. Только ворчали эти морские перевозчики, в отличие от степных кораблей, не с надрывной агрессивностью, а мирно и уверенно.

Швартовые же мы отдали, когда небо стало окрашиваться багрянцем заката. Все поднялись на палубу, что-то кричали, прощально махали оставшимся на причале. И тут врубили по всем динамикам зажигательный бит восходящего тогда «Бони М». Я слышал его впервые. Он возбудил до восторга, до уверенности, что все будет классно!

Учитывая приполярное расположение Риги, произошло это часа в четыре вечера.

А до этого было: паспортный и таможенный контроль, прохождение границы, водружение по трапу на корабль, размещение по каютам и долгое ожидание отплытия.

Всё то же, что и сейчас. Но для меня все было в диковинку. От заполнения декларации до попадания на судно. Слегка взволновал таможенный шмон, устроенный нашим вещам в музыкальном салоне.

Чистосердечно сообщаю – вез контрабанду. Но, как перед партией, клянусь – случайно!

Еще вчера на собрании предупреждали, чтобы все советские документы (даже комсомольский билет, не знаю, где всегда у меня хранившийся) были оставлены на материке, а паспорта должны быть в обязательном порядке заменены на, как уже упоминалось, паспорт моряка. Также запрещенными к вывозу за границу были советские деньги всех номиналов, а провоз червонцев и выше преследовался по закону.

– А почему так? – поинтересовался у Гарри Анатольевича Слесаренко, с которым успел познакомиться и сильно зауважал за веселый нрав, доходчивость объяснений и, конечно же, за многоразовость ходок не только в Арктику, но и на заветную Антарктиду.

– Враги только десятки берут и выше, – спокойно, как о ценах на хлеб, объяснил старший товарищ.

– А зачем им наши бабки? – я впервые услышал о рубле как о товаре. Про его не очень активную конвертируемость что-то знал, но тоже нечетко.

– Вы что там, в Казахстане, политэкономию не проходите? Доллар сколько рублей официально стоит? – стал объяснять он, когда мы возвращались с собрания в промерзшем троллейбусе.

Я пожал плечами, так как никогда этим не интересовался.

– И кому страну оставляем? – сокрушенно выдохнул клубы пара еще не обросший сорокалетний Гарри Анатольевич. – Семьдесят две копейки. А за сколько его купить можно?

– Мне за три рубля давали, – наврал я, так как никто не предлагал, а просто услышал случайный разговор на эту тему.

– Неплохой курс. А там ты за червонец пять долларов можешь снять. За четвертную, говорят. – Последней оговоркой Слесаренко дал понять о своей неполной причастности к сказанному. – Пятнадцать дают, а за полтинник и до сорока поднимают, – мечтательно «отклубился» мой негласный наставник. – Навар бешеный, а государству ничего. Контрабанда. А значит, срок, если поймают. Другой бы и рад налог заплатить, но все равно посадят…».

Мне слегка «сплохело». Если бы знал это раньше, то, конечно же, не лежали бы в кошельке за ненадобностью чуть ли не на дне мешка последние десять рублей. Одной купюрой. Решил тут же, по возвращении в общежитие, где остановился, переложить денежку в цивильные шмотки, оставляемые на год в камере хранения НИИАА.

Но не в рай ведет дорога благих намерений. Гарри (а так его, обрусевшего украинца, почему-то назвала сестра матери), пригласил меня к себе в гости. Посмотреть, чем отличается жилье ленинградца от алма-атинских квартир, было крайне любопытно.

Да ничем. Та же планировка, мебель, ковры на стенах да тюль на гардинах. Но за анекдотичными рассказами Гарри о житье-бытье героев-полярников совершенно забыл о червонце.

Не вспомнил я о нем ни в общежитии, ни в поезде, увозившем нас ночью в Ригу, ни в порту, когда сдавал багаж.

Образ его, красненького с Лениным в верхнем правом углу, всплыл в моем утомленном всем новым сознании, когда заполнял декларацию.

В графе: есть ли советские деньги номиналом 10, 25, 50, 100 (а последнюю из перечисленных купюр я и в глаза не видел) рублей, нагло поставил птичку в клеточке «НЕТ».

Доставать контрабанду и уничтожать ее посредством публичного съедения не представлялось возможным. Наш личный багаж с приколотыми бумажками наших реквизитов (фамилия, станция зимовки) был на корабле и уже проходил без нас таможенный досмотр. С этой минуты и до разудалых аккордов «Бони М» мерещилась мне в воображении одна картина: вроде в каюту вваливаются обрадованные крамольной находкой таможенники, я пытаюсь им что-то объяснить, но меня выдворяют с корабля, сбрасывая с борта прямо на заснеженный причал все мои вещи, и с возгласом «Все они, в Казахстане, такие!» – не уходят, а уплывают за серый горизонт Балтийского моря…

Что произойдет дальше, даже боялся себе представить. Поэтому нервно вскакивал и начинал ходить по каюте, если можно назвать ходьбой три шага в одну сторону и столько же обратно. Выходить во время осмотра было запрещено. Все необходимое для кратковременного проживания – вода и санузел с душевой – были здесь же, в тех же трех шагах.

Конечно же, понимал, что вероятность попасться была близкой к нулю. Для её приближения к единице проверяющих должно быть столько же, как и проверяемых. Кстати, у них были собаки. Но деньги если и пахнут, то явно не наркотиками. Да и не будут шум из-за одной купюры поднимать. Просто стану после этого невыездной. Но я и не сильно планировал спустить заработанное на загранпоездки. Наконец, по внутренней связи объявили, что досмотр закончен, и можно забрать каждому свои вещи.

Вскоре мы пошли.

Хорошо, что сейчас появилось много книг и телефильмов об Антарктиде, морских круизах и обо всем, связанном с этим. Нет необходимости подробно описывать и морской переход, и условия проживания, как и другие подробности нашего плавания. Владимир Санин в книге «Новичок в Антарктиде» просто всё классно рассказал. Да и я, если честно, сейчас так мало помню. А что в дневнике сохранилось, то и попало под сакральное «рукописи не горят», тем и воспользуюсь спустя более тридцати пяти лет.

КИПЧАК В АНТАРКТИДЕ

Подняться наверх