Читать книгу Всего один взгляд. Невиновный - Харлан Кобен, Harlan Coben - Страница 10
Всего один взгляд
Глава 8
ОглавлениеЗадавили его, значит. Сам признался.
Это было неправдой.
Забудем, что «глоток воздуха» – пустое, бородатое, фатоватое, эроводолейное выраженьице, хуже всякой бессмыслицы, а «ты меня задавила» – эвфемизм, маскирующий непреодолимое желание бежать куда глаза глядят. Это можно было бы считать разгадкой случившегося, не подсказывай ей инстинкт, что все намного сложнее.
Грейс сидела дома. На ее сбивчивый, извиняющийся лепет Перлмуттер и Дейли с жалостью ответили, что это их работа и все у нее в жизни наладится. Слушая утешения полицейских, Грейс удрученно кивнула и с убитым видом пошла к выходу.
Поговорив с мужем, она сделала вывод.
У Джека серьезные неприятности.
Грейс понимала: его исчезновение не имело ничего общего с неверностью или осточертевшим браком. Это не нелепая случайность, не спланированное или ожидаемое событие. Она получила в ателье фотографию, увидев которую Джек сбежал из дома.
А теперь ему угрожает опасность.
Она не стала ничего объяснять полицейским. Прежде всего, ей никто не поверит. Ее сочтут ненормальной либо до идиотизма наивной. В глаза не скажут, зато высмеют. Только нервы себе трепать и терять драгоценное время. Полицейские уверены, что Джек сбежал из семьи, и Грейс их не переубедить.
Может, это и к лучшему.
Грейс умела читать между строк. Джека явно обеспокоило вмешательство полиции. Когда она сказала, что сидит в полицейском участке, в голосе мужа прорвалось неподдельное огорчение.
«Ты меня задавила».
Это была подсказка. Скажи Джек, что он уехал на пару-тройку дней выпустить пар и покувыркаться со стриптизершей из «Шелковых куколок», это показалось бы невероятным, но в принципе возможным. Однако Джек очень точно назвал причину своего исчезновения. Даже повторил.
«Ты меня задавила».
Интимный семейный жаргон. У каждой супружеской пары есть свой птичий язык. В фильме Билли Кристала «Мистер Субботний Вечер» есть сцена, где комик Кристал – Грейс не знала имени персонажа, она с трудом помнила, о чем сам фильм, – указывает на старика с кошмарной накладкой и говорит: «Это парик? В жизни бы не поверил». Так и Грейс с Джеком, завидев где-нибудь мужскую накладку, поворачивались друг к другу с вопросом: «В жизни бы не поверил?» – и кивали или отрицательно качали головой. Позже они начали произносить фразу «В жизни бы не поверил?» и в случае подозрения на прочие искусственные улучшения внешности – исправленные носы, грудные имплантаты и тому подобное.
Своему рождению кодовая фраза «ты меня задавила» обязана довольно пикантным обстоятельствам.
Забыв на секунду о серьезности ситуации, Грейс даже порозовела при этом воспоминании. Интимная жизнь у них с Джеком всегда была в порядке, но в любых длительных отношениях есть свои отливы и приливы, и пару лет назад у них случился период… э-э-э… особо высокого прилива. С выдающейся плотской изобретательностью, если хотите. Если уж совсем откровенно – в общественных местах.
Однажды они не смогли удержаться в раздевалке дорогого салона красоты, в другой раз ублажали друг друга руками в частной театральной ложе на зажигательном бродвейском мюзикле, но все это были цветочки по сравнению со случаем в красной, как в Лондоне, телефонной будке на тихой улочке в Эллендейле, когда в разгар процесса Джек вдруг жалобно засопел:
– Эй, ты меня задавила!
Грейс подняла на него глаза:
– Что?
– Говорю, задавила совсем, сдай назад! Чертов рычаг для трубки в самую шею воткнулся!
Вспоминая последовавший за этим буйный хохот, Грейс закрыла глаза, и слабая улыбка тронула ее губы. «Задавила» прочно вошло в их интимный словарь. Джек не стал бы произносить это слово просто так. Он дал понять, прозрачно намекнул, что звонит под чьим-то нажимом.
Так. И что же он имел в виду?
Прежде всего он не мог говорить свободно. С ним рядом кто-то был, или Джек не желал, чтобы его слышали полицейские? Грейс очень хотелось верить, что муж просто был против официального вмешательства властей в дела семьи.
Какой реакции ждет от нее Джек? Муж прекрасно знает: она не из тех, кто станет сидеть сложа руки. Это не в ее характере. Она развернет бурную деятельность.
Может, он на то и рассчитывает?
Конечно, все это лишь предположения, но Грейс хорошо знала мужа – или все же не очень? – и ее выводы с высокой долей вероятности можно было считать не просто фантазиями. И все же насколько она права? Может, она просто ищет для себя оправдания, чтобы начать действовать?
Не важно. В любом случае она уже втянута в это дело.
Грейс стала думать о том, что ей известно. Джек куда-то ехал по Нью-Йоркскому шоссе. Кого они знают в тех краях? С какой стати его туда понесло так поздно?
Ничего не приходило в голову.
Стоп.
Начнем сначала. Джек приходит домой, видит фотографию – и понеслось. Всему причиной фотография. Он замечает снимок на кухонном столе, Грейс начинает его расспрашивать, тут звонит Дэн, Джек идет к себе в кабинет…
Кабинет!
Грейс кинулась в коридор.
Кабинетом они высокопарно именовали облагороженное крыльцо с навесом, обнесенное стенами и утепленное. Гипс местами потрескался. Зимой там всегда дуло, а летом было невыносимо душно. Стены украшали фотографии детей в дешевых рамках и две ее картины в дорогих рамах. Кабинет всегда казался странно безликим. Ничто здесь не говорило о личности хозяина – ни сувениров, ни футбольного мяча с автографами друзей, ни фотографий четверки гольфистов на поле для гольфа. Кроме бесплатных ручек, блокнотов и папок с зажимом с логотипами фармацевтической продукции, ничто здесь не говорило о том, кем был Джек, помимо амплуа мужа, отца и научного сотрудника.
Или, напротив, на это указывала вся обстановка кабинета?
Грейс ощущала странную неловкость. Они всегда уважали право друг друга на личную жизнь. Они не лезли друг другу в душу. Были темы, которые они не обсуждали. Грейс считала такое положение вещей нормальным и даже полезным. Теперь она корила себя за то, что жила словно в шорах. Интересно, это у нее от желания уважать чужую территорию – «ты меня задавила» – или от бессознательного опасения разворошить осиное гнездо?
Компьютер Джека работал и был подключен к Интернету. Домашней страницей Джек выбрал официальный сайт супруги. Секунду Грейс смотрела на кресло, эргономичное серое кресло на колесиках из ближайшего магазина «Степлс», представляя, как каждое утро Джек включал компьютер и его приветствовало лицо жены. На сайте рядом с работами Грейс был размещен ее студийный снимок. Фарли, ее агент, настоял, чтобы эта фотография обязательно сопровождала каждую экспозицию выставленных на продажу работ, потому что, как он выразился, «вы такая милашка». Грейс с неохотой согласилась. Красота всегда служит лишним козырем, даже при продаже картин. На сцене или в кино важность выигрышной внешности понятна; писатели, горящим взором сверлящие зрителей с парадных отретушированных портретов, эти вундеркинды литературного бомонда, тоже торгуют лицом, однако мир Грейс – живопись – долго сохранял иммунитет к этому давлению. Хорошим тоном здесь считалось игнорировать физическую красоту художника и подчеркивать, что любая форма является естественной.
Но все меняется.
Художники прекрасно понимают важность эстетически ценных объектов. Эстетика не просто меняет восприятие, она меняет реальность. Будь Грейс толстой и неказистой, телеканалы не устроили бы мониторинг состояния девушки, извлеченной из-под груды тел в «Бостон-Гарден». Будь Грейс физически непривлекательна, ей никогда не примерить на себя амплуа чудом уцелевшей всенародной любимицы. Телевидение, сообщая новости о состоянии Грейс, всякий раз показывало ее фотографию. Массмедиа, да что там, вся страна требовала чуть ли не ежечасного обновления данных о ее здоровье. Родственники погибших в Бостонской давке приходили к Грейс в палату, проводили с ней время, вглядывались в ее лицо в поисках призрачного сходства с их собственными погибшими детьми.
Стали бы они это делать, будь она некрасива?
Грейс не хотелось спекуляций на ее внешности, но один чрезмерно честный критик сказал без обиняков:
– Если людей мало интересуют произведения искусства невысокой эстетической ценности, с какой стати им делать снисхождение для объектов реальной жизни?
Еще до Бостонской давки Грейс мечтала стать художницей, но в ее работах чего-то не хватало – чего-то неуловимого, не поддающегося объяснению. Пережитое вывело ее художественную зоркость и интуицию на новый уровень. Грейс отдавала себе отчет в том, как претенциозно это звучит. Она презирала навязшие в зубах сентенции преподавателей художественных школ – дескать, искусство надо выстрадать, большому художнику необходимо пережить трагедию, чтобы обрести индивидуальность. Раньше подобные заявления казались ей возмутительной чепухой, но после Бостонской давки Грейс начала понимать, что это не пустые разговоры.
В работах Грейс появилось то, чего не было раньше. В картинах стало больше настроения, жизни, больше… порыва, что ли. Краски стали ярче, гуще, злее. Люди часто спрашивали, рисовала ли Грейс какие-либо эпизоды той ужасной ночи. Красноречивым ответом был один портрет – юное лицо, преисполненное таких надежд, что сразу ощущалась глухая неизбежность скорой трагедии, но еще вернее было бы сказать – Бостонская давка пронизывала и окрашивала все, что писала Грейс.
Она присела за стол мужа. Телефон стоял справа. Грейс пришло в голову сделать кое-что элементарное: нажать кнопку повторного набора номера.
Телефон – «Панасоник» новой модели, который Грейс выбрала в «Радио шэк», – был снабжен жидкокристаллическим дисплеем, на котором отображался набираемый номер. Код двести двенадцать, значит, Нью-Йорк. Грейс ждала. На третьем звонке трубку сняли, и послышался женский голос:
– Юридическая фирма «Бертон и Кримштейн».
Грейс немного растерялась и промолчала.
– Алло?
– Это Грейс Лоусон…
– Кому перевести ваш звонок?
Хороший вопрос.
– А у вас работает много юристов?
– О, я затрудняюсь назвать точную цифру. Но могу соединить вас с кем-то конкретным.
– Будьте так добры.
Возникла пауза.
– Так с кем конкретно вас соединить? – К интонации «я-всячески-стараюсь-вам-помочь» явственно примешивалось нетерпение.
Номер на дисплее «Панасоника» показался Грейс чересчур длинным. Она присмотрелась внимательнее. Обычно в междугородних номерах одиннадцать знаков, а здесь было пятнадцать, считая «звездочку». Грейс напряженно думала. Джек звонил юристу поздно вечером. Секретари по ночам не работают, стало быть, он нажал «звездочку» и набрал внутренний номер.
– Мэм?
– Добавочный четыре-шесть-три, – сказала Грейс, глядя на дисплей.
– Соединяю.
После трех гудков трубку сняли.
– Линия Сандры Ковал.
– Миз Ковал, будьте добры.
– Могу я узнать ваше имя?
– Грейс Лоусон.
– И вы звоните в связи с…
– Моим мужем Джеком.
– Подождите, пожалуйста.
Грейс сжала трубку. Через тридцать секунд музыка прекратилась, и телефон ожил:
– К сожалению, миз Ковал сейчас на встрече.
– У меня срочный вопрос.
– Мне очень жаль, но…
– Я отниму всего пару минут. Скажите ей, дело жизни и смерти.
Послышался нарочито шумный вздох.
– Подождите, пожалуйста.
В трубке зазвучал хит «Нирваны» «Повеяло молодостью». Отчего-то у Грейс стало легче на душе.
– Чем могу помочь? – спросил кто-то с профессионально-нейтральной интонацией.
– Миз Ковал?
– Да.
– Меня зовут Грейс Лоусон.
– Что вы хотели?
– Вчера вечером вам звонил мой муж Джек.
Ковал молчала.
– Он пропал.
– Простите?
– Мой муж пропал.
– Я вам сочувствую, но не понимаю, какое…
– Вы знаете, где он может быть, миз Ковал?
– Что? Откуда мне это знать?
– Он звонил вам вчера вечером, перед самым исчезновением.
– И что?
– Я нажала повторный набор и попала на вас.
– Миссис Лоусон, в нашей компании работают более двухсот юристов. Ваш муж мог звонить любому…
– Нет, он набирал ваш внутренний номер. Он звонил вам.
Ответа не последовало.
– Миз Ковал!
– Я слушаю.
– Почему мой муж вам звонил?
– Мне нечего добавить к тому, что я вам уже сказала.
– Вы знаете, где он?
– Миссис Лоусон, вам известно об адвокатской тайне?
– Разумеется.
Пауза.
– Вы хотите сказать, что мой муж обращался к вам за юридической консультацией?
– Я не имею права это обсуждать. До свидания.