Читать книгу Самоучитель Истории Запада. Книга первая. Дела недавние - Константин Хайт, Хайт Константин - Страница 5

Война, как правило, штука необязательная. Это ведь только в сказках встает король поутру и думает: «А не послать ли мне армию на соседа»? В реальности же война – это инструмент политики, способ достижения целей. Один из многих. Если этот инструмент оказывается, или кажется, оптимальным, только тогда политики зовут генералов. И образ единственного супостата-разжигателя, агрессора и виновника всех зол, почти всегда придуман задним числом. Редко, очень редко, случается так, что одна из сторон хочет воевать, а другая всеми силами старается войны избежать. А Второй Мировой войны, как, впрочем, и первой, хотели все, или почти все. У каждого из основных участников были свои поводы повоевать.

Советский Союз… нет, Советский Союз не хотел захватить весь мир – сказать так было бы слишком примитивно, да и попросту неверно. Советский Союз хотел, чтобы весь мир стал коммунистическим раем. Для этого им был создан специальный международный орган – Коминтерн14 – коммунистический интернационал – призванный сподвигнуть все страны принять единственно правильный социальный строй. Самостоятельно, или с вооруженной помощью уже осознавших его прогрессивность. Самостоятельно устанавливать диктатуру пролетариата15 никто, особенно, не спешил, хотя попытки были, и некоторые едва не увенчались успехом – значит Красной армии надлежало немного подсобить угнетаемым массам. И, как только представилась такая возможность, СССР принялся помогать соседям перенимать идеалы социализма с энтузиазмом, плохо вяжущимся с миролюбием16.

Германия, в отличие от других сторон конфликта, свои мотивы не скрывала. Первые, весьма значительные, экономические успехи национал-социалистов требовали развития. Унижение Версальского мира17 ущемляло немецкую гордость, а теория расового превосходства, охотно принятая нацией, чувствующей себя незаслуженно обиженной и подавленной, означала, что именно немцы, как высшая раса, должны занимать главенствующее положение над остальными. С политической точки зрения позиция, кстати говоря, заведомо проигрышная, поскольку исключает массовую поддержку населения завоеванных территорий18.

Для Японии война была тем же, что и для Германии – средством расширить сферу влияния и обеспечить японцам их «заслуженное» место правящей нации среди других азиатских народов. Плюс перенаселенность и скудность природных ресурсов объективно диктовали Стране Восходящего Солнца необходимость внешней экспансии.

В Великобритании и Франции назревал, да уже и вызрел, острейший колониальный кризис: напряжение сил Первой мировой подорвало экономику и, особенно, военную мощь западных стран. Содержать, защищать, снабжать квалифицированными администраторами, гарнизонами, учителями, врачами, миссионерами, да даже торговцами большую часть земного шара стало непосильным удовольствием, экономика трещала, правительства теряли популярность, требовалась свежая повестка дня, повод сплотиться и вкус побед.

И только США, как ни странно, ничего не было нужно. Это впоследствии, правда, очень скоро выяснилось, что вызванный войной экономический бум окончательно выведет страну из депрессии и придаст импульс, которого хватит практически на столетие. Но в момент начала войны, США вполне устраивала роль заокеанского наблюдателя и торгового партнера, снабжающего дружественные страны, но не влезающего в чужие драки. Даже захват Японией британской и голландской Ост-Индии не стал для Америки поводом вступить в войну19, и только непосредственный удар заставил Соединенные Штаты снова отказаться от следования доктрине Монро20 и невмешательства в европейские и азиатские интересы.

Воевать хотели все, но с кем и против кого оставалось неясно до последнего момента. Одна пара противников считалась практически определенной в течение последних 20 лет: СССР и Великобритания. Обе страны систематически готовились к войне друг с другом, разрабатывая технику, вооружение, доктрины и уставы исходя из возможностей потенциального противника. Для этого существовало предостаточно оснований.

Во-первых Англия, ни ее правящая элита, ни общественное мнение, не могли простить большевикам предательства Антанты21. Да и расстрел царской семьи – близких родственников британского правящего дома, не вызывал никаких теплых чувств к новой российской власти. В свою очередь, активная поддержка британцами белого движения и прямая интервенция в ходе Гражданской войны – вызывали гнетущие воспоминания у советских руководителей. Но главное, разумеется, не прошлые обиды, а очевидный антагонизм политической и социальной организации: с одной стороны – сословная монархия, колониальная империя с капиталистическим укладом и институциональным неравенством в качестве принципиального государствообразующего элемента. Еще раз вспомним о том, что Англия довоенная – это страна, где премьер-министр – потомок герцогов Мальборо22, офицеры преимущественно дворяне, а аристократия – как родовая, так и финансовая – играет решающую роль в управлении государством. С другой стороны Советская Россия – государство, последовательно вытравливающее любые отголоски социального неравенства, подчеркнуто интернационалистическое и официально провозгласившее власть бедноты. И, одновременно, столь же подчеркнуто стремящееся насадить свой «единственно правильный» социальный строй по всему миру. В то время, как Британия уже давно укореняет свой – колониальный, и тоже повсеместно. Системный конфликт был настолько ясен, что никто даже не пытался скрывать.

А вот конфликт Германии с любой из сторон был далеко неочевиден. Здесь надо отметить, что сейчас мы знаем Гитлера, как альтер эго сатаны, а его партию, как воплощение абсолютного зла. Один из самых частых вопросов, например, про финнов или румын – «как они могли воевать за Гитлера». Но люди 30ых годов ХХ века смотрели на вещи совершенно иначе, для большинства из них национал-социалистский режим отнюдь не был чем-то заведомо плохим и уж тем паче нерукопожатым. Во первых Гитлер пришел к власти вполне законно, путем самых честных и демократических выборов, которые в принципе проводились на тот момент. Легитимность канцлера и его партии никто не оспаривал, и немецкое правительство признавалось во всем мире. Налицо были также весьма солидные экономические успехи, достигнутые за рекордно короткий срок, а также невиданный национальный подъем и единение. Многие политики того времени открыто завидовали германскому коллеге и старались учиться на его примере.

Никакой особенной жестокости за фюрером и его сторонниками также на тот момент не числилось. «Ночь длинных ножей»23 – обычные внутрипартийные разборки, какие случаются во многих странах и сейчас, для того беспокойного времени не представляла ничего необычного. Да и по масштабу выглядела весьма умеренно на фоне, например, сталинских политических процессов – так вовсе ни о чем. Да, НСДАП отличалась весьма специфическим отношением к коммунистам и евреям, Нюрнбергские расовые законы выглядели неприятно… Но и здесь не прослеживалось ничего необычного – ненависть к большевизму была, а местами и остается характерной чертой западного менталитета, а расовая и национальная сегрегация, включая законы, очень похожие на немецкие, сохранялась, например, в США даже после войны. Да, Гитлер был довольно эксцентричной личностью, неприятным партнером по переговорам и упертым фанатиком-патриотом, но ни одна из этих черт не дискредитировала его всерьез. А до газовых камер и массовых расстрелов военнопленных оставалось еще несколько лет и всерьез такое развитие событий никак не рассматривалось.

Отношения Советского Союза с Германией до войны были неровными, но большую часть времени – скорее позитивными: сказывалась общность интересов европейских изгоев. Версальский мир выбросил обе страны на обочину мировой политики и помогать друг другу было для них естественнее, чем враждовать. Кроме того, немецкий народ в массе явно тяготел к социализму и чуть было не организовал второе в Европе социалистическое государство, что также роднило между собой если не правящие режимы, то по крайней мере нации.

Еще более противоестественным казался многим конфликт между Германией и Англией. Несмотря на противостояние Первой мировой, между странами существовала двухвековая традиция сотрудничества, скрепленная этнической близостью народов. С точки зрения расовой теории англичане никак не могли считаться неполноценной нацией, поскольку относились к тем же германским народам – саксам и кельтам. Британские короли были этническими немцами и в принципе ни у Германии не было серьезных исторических претензий к Англии, ни наоборот. Наконец, странам было особо нечего делить: общей границы и территориальных претензий не имелось, а британские колонии, в отличие от начала столетия, уже не представляли для немцев особенного интереса. И в немецкой, и в британской элите существовали мощные фракции, считавшие, что интересы двух государств в предстоящей войне практически совпадают. И, чтобы в итоге оказаться по разные стороны баррикад, немцам в итоге пришлось отречься от Гесса24 – второго человека в государстве, а англичанам – от Эдуарда VIII25 – своего законного короля.

На востоке тоже все было запутано до предела. Россия и Япония с начала столетия находились в весьма напряженных отношениях и несколько раз воевали между собой – однажды по-крупному и много раз по мелочи. Японское правительство не скрывало притязаний на Дальний Восток, но не могло одновременно воевать и на западе, и на юге, а одновременный конфликт и с европейскими метрополиями, и с СССР, и с США выглядел откровенным самоубийством. В то же время Советскому Союзу от Японии не нужно было ничего, кроме мира, его основные интересы формировались в Европе, а не в Азии26.

В итоге вся дипломатия в Европе свелась к тому, что англо-французская коалиция с одной стороны, и СССР с другой, ударно науськивали Гитлера друг на друга из соображений «стравить наци с врагом, как следует подготовиться, а потом навалиться на победителя». В итоге всей этой византийщиной лучше всего воспользовались немцы, сначала при пассивной поддержке Запада собравшие под себя центральную Европу, потом с советской помощью разгромившие Францию и обескровившие Англию, и, наконец, нанесшие сокрушительный удар на восток. В Азии советская дипломатия оказалась эффективнее, и удар Японии пришелся по англичанам, голландцам, а затем по Соединенным Штатам.

Но такой расклад сложился в самый последний момент, и в общем-то был вовсе необязателен. Уже в ходе Второй Мировой, когда Красная армия, заливая кровью карельские болота рвалась в Финляндию, французские добровольцы грузились на суда, намереваясь защитить финнов от «большевистской агрессии», а британские доминионы слали в Хельсинки самолеты и оружие. Промедли вермахт с разгромом Франции – никакой антигитлеровской коалиции с участием СССР могло бы и не получиться, тем паче, что в Польшу, и тем самым в войну, Советский Союз вступил заодно с Германией. А если бы вместо Перл Харбора бомбардировке подвергся бы Владивосток, Соединенные Штаты вряд ли стали бы активно этому препятствовать. Все три военно-политических блока не питали друг к другу абсолютно никакой симпатии, и охотно объединялись в любой комбинации, имея конечную цель максимально ослабить, а если повезет, то и уничтожить оба остальных.

Стоит ли удивляться, что как только скорая победа над Германией стала очевидной, вчерашние союзники перессорились между собой? Да и вряд ли можно назвать ссорой то, что представлялось скорее политической целесообразностью. Сталин, Рузвельт и Черчилль могли собираться хоть в Ялте, хоть в Тегеране и договариваться о сферах влияния и послевоенном устройстве мира, все эти договоренности оставались исключительно вынужденным компромиссом, ибо представления о том, что справедливо, правильно и соответствует их «национальным интересам» были практически противоположны изначально.