Читать книгу Когда никто не видел - Хизер Гуденкауф - Страница 8

9 сентября 2017 года

Короче, волейбол продержался аж четыре дня. Я, конечно, знала, что игрок из меня отстойный, но полагала, что и другие будут не лучше и мы просто окажемся в команде глубоко запасных. Но не повезло. Такой команды нет, а играю я и в самом деле хуже всех.

Джордин, конечно, тоже в команде и очень хороша. Чертова девка то и дело подавала мяч прямо на меня, а я не смогла отбить ни одного. Восемь раз подряд. Сначала девочки из моей команды меня всячески подбадривали: «Все в порядке, Кора, ты сможешь!» и «Соберись!». Но через некоторое время стало совершенно ясно, что ничего у меня не выйдет, и они примолкли.

Я пыталась, честное слово. Даже попыталась метнуться дельфинчиком к одной из подач Джордин и в итоге потянула лодыжку. Было не очень-то и больно, но я расплакалась. Зачем? Тренерша велела попить водички и посидеть, пока лодыжка не успокоится. Остаток тренировки я просидела в стороне. Потом, когда мы переобувались, все наперебой восхищались Джордин, какая она хорошенькая да ловкая. А мне никто не сказал ни словечка, даже не поинтересовались, как там моя злосчастная лодыжка.

Родителям я сообщила, что получила травму и, наверное, не смогу больше играть. Конечно, папа тут же заявил: «Не смей сдаваться! Лэндри не слабаки и никогда не пасуют. Все будет хорошо!», и на следующий день пришлось-таки пойти на тренировку. И на следующий. И на следующий.

Все словно ополчились на меня. Джордин стала не единственной, кто норовил подать мяч мне прямо в голову или хотя бы просто кинуть его в меня. Теперь меня доставали буквально все. Причем с какой-то очевидной злобой. Даже у Джеммы, которая обычно ведет себя мило, перед самой подачей на лице появилось этакое ехидное выражение. Клянусь, она смотрела прямо на меня и прицеливалась. А я даже увернуться не пыталась. Тупо стояла, и мяч угодил мне в плечо. И все засмеялись. Кроме тренерши – и то наверняка только потому, что ей по должности не положено смеяться над детьми.

В машине после тренировки мама спросила, как дела. Я сказала, что больше туда не пойду. «Нельзя же все бросить», – возразила она, а я расплакалась и не могла остановиться. Когда мы вернулись домой, мама пыталась меня разговорить и выяснить, что случилось, но я не смогла объяснить. Мне было слишком стыдно. В конце концов я соврала, что снова повредила лодыжку и, возможно, вывихнула ее или даже сломала.

Мама принесла мне пакет со льдом и пообещала записать к врачу. Врач ничего плохого не нашел, но предупредил, что несколько недель тренироваться не следует.

Сегодня в школе Джордин спросила, почему меня не было на тренировке, и я сказала, что доктор запретил мне играть, а она заявила, что это очень плохо. Причем заявила так искренне и так мило, что я подумала, будто она действительно сочувствует, и на секунду даже засомневалась, не попробовать ли снова начать тренировки.

С Гейбом мы не могли поговорить с самого начала занятий. За обедом он сидит со своими друзьями, и на уроках обществознания мы оказались не рядом, но в коридоре он со мной здоровается, и мой желудок всякий раз делает сальто.

Вот это да! Сегодня в школе появилась новенькая. Не могу вспомнить, когда в последний раз кто-то приезжал в Питч. Обычно люди отсюда уезжают. Или умирают от старости. Моя лучшая подруга с детского сада в прошлом году переехала в Иллинойс, когда ее отец нашел новую работу. Мама Элли сказала, что Питч – вымирающий город, и, по-моему, она права. После того, как закрылся упаковочный завод, уехало много семей с детьми, но больше всех я жалею именно об Элли.

Мы с ней какое-то время переписывались и по обычной, и по электронной почте, но потом, думаю, у Элли появились новые друзья, и на меня времени совсем не осталось. Я не слышала о ней с лета. И до того скучаю, что аж зубы сводит. Так сложно привыкнуть к тому, что сегодня тебе совершенно не с кем пообщаться, хотя еще вчера было с кем поговорить о чем угодно.

После того, как уехала Элли, вокруг внезапно стало очень тихо. День проходит за днем, а никто из однокашников со мной не заговаривает. Я сказала маме, что с мобильным телефоном поддерживать связь с Элли было бы намного проще, мы могли бы хоть переписываться. Но мама, конечно, тут же встала на дыбы. Родители считают меня слишком маленькой для мобильного.

– Вернемся к этому разговору, когда тебе стукнет пятнадцать, – заявил папа. Я ответила, что к тому времени все забудут о моем существовании, поэтому и париться незачем.

Новенькую зовут Вайолет, у нее красивые черные волосы, она из Нью-Мексико. Джордин сказала, что ее бабушка спасла Вайолет с мамой и братом, когда у их машины на подъезде к городу накрылся двигатель. Мол, бабушка ехала мимо на своем грузовике, а они застряли в темноте на обочине. Она, конечно, остановилась, попутчики закинули вещи в кузов, а сами погрузились в кабину, и миссис Петит отвезла их в город и высадила у гостиницы.

Не знаю, верить ли Джордин. Она и соврет – недорого возьмет. Но Вайолет, думаю, останется, потому что, по ее словам, мама устроилась работать в магазин на заправке, и они сняли дом на Хикори-стрит.

От такой новости мне взгрустнулось. Вайолет вроде милая, но в гости к ней мама меня никогда не отпустит. А моя сестра Кендалл и ее лучшая подруга Эмери говорят, что на Хикори живут одни наркоманы. Я спросила у Эмери, откуда такие сведения, и она посоветовала мне хорошенько рассмотреть зубы приезжих. Я попыталась – незаметно, конечно, – но у Вайолет зубы показались мне нормальными. А Эмери велела проверить еще раз через несколько месяцев. Чтобы эмаль превратилась в кашу, нужно время.

Не хвастаюсь, но мы живем в довольно хорошем доме. Из кирпича цвета сомон, как говорит мама. Мне он кажется скорее розоватым, но тем не менее. У меня есть собственная спальня, а в подвале имеется комната отдыха с настольным футболом и караоке-системой. На заднем дворе стоит огромный батут с сеткой вокруг, чтобы никто не вывалился и не сломал себе шею.

В прошлом году, после того как батут установили, многие мои одноклассники приходили попрыгать, но все прекратилось, как только в школе снова начались занятия и на улице похолодало. По мнению Кендалл, беда в том, что я странная, но, если бы я лучше старалась, у меня появились бы друзья. На уроках обществознания мы сидим группами, и мистер Довер вытащил из угла пустую парту и поставил ее в моей группе, чтобы Вайолет было где сесть. Говорит она мало, просто наблюдает за всеми.

Вчера мистер Довер сообщил, что завтра нам предстоит экзамен по общеобразовательной подготовке и что он очень важный; Министерство образования заставляет каждого ученика его сдавать, чтобы проверить, сможем ли мы поступить в колледж. Мне показалось, что Вайолет вот-вот заплачет. Она сказала, что последние пару месяцев почти не ходила в школу из-за сборов, переезда и всего прочего.

Я шепнула, чтобы она не беспокоилась, что на самом деле экзамен не так уж и важен, а учителя вечно бубнят про колледж и будущую карьеру. Я изобразила пальцами воздушные кавычки, и Вайолет улыбнулась. Я надеялась, что за обедом она сядет рядом со мной, но Джордин добралась до нее первой. Ну, может, завтра.

В итоге я оказалась рядом с Джой Уиллард, и это тоже неплохо. Вот что мне нравится у нас школе: каждый может садиться, куда захочет, и нет такого, чтобы кто-то заранее «забил» местечко или не разрешил тебе сесть рядом. Если миссис Моррис, заведующая нашей столовой, увидит, что тебе не с кем сесть, тут же вмешается. Клянусь, стоит выйти из очереди с подносом и начать отчаянно вертеть головой в поисках подходящего места, как у нее прямо какая-то суперсила срабатывает. Налетает коршуном и показывает пальцем на свободный стул. «И не спорь, Лэндри, – заявит непременно. – Садись и начинай есть. Тут тебе не ресторан». Ей не перечат даже отпетые придурки.

За обедом я вдруг почувствовал, как что-то шмякнулось мне в спину. Обернулась посмотреть, в чем дело, и увидела на полу позади себя крокет из картошки. Я снова повернулась к столу, но бросок повторили еще четыре раза. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Последний крокет попал в голову и прилип к волосам. Я вытащила его и опять обернулась, чтобы выяснить, кто их бросает. Позади за столом сидела Джордин и еще несколько девочек, едва сдерживая радостный хохот. Я знаю, что крокетами кидалась Джордин. Вайолет же просто смотрела на свой поднос с обедом, как будто не видела, что происходит. Но хотя бы не смеялась.

Дома, когда я сняла рубашку, на спине было четыре жирных пятна. Словно четыре темных пулевых отверстия. Не знаю, почему Джордин так зла на меня. Я никогда ничего плохого ей не делала. Ни единого разочка.

Зато почти на всех уроках я сижу с Вайолет. На всех, кроме математики и классного часа. Моя мама – секретарь в начальной школе, куда я ходила в прошлом году. Немного странно быть с ней теперь в разных зданиях, но я даже рада. Правда, никогда не скажу об этом маме. Она-то постоянно задает вопросы вроде: «А ты, Кора, разве не скучаешь по тем временам, когда мы виделись в школе каждый день?»

Вот уж точно не скучаю. Ведь на самом деле мне было очень неловко постоянно находиться рядом с мамой. Она видела каждое мое движение. К тому же, позвольте напомнить, школьный секретарь знает всё. То есть вообще всё.

Так, в прошлом году мне стало известно, что у моей учительницы второго класса роман с физкультурницей. Конечно, мама не объявила об этом именно мне: она говорила отцу, а я услышала. А еще выяснилось, что у мистера Саймона, школьного сторожа, рак мозга, а у Даррена Моэра, моего одноклассника, в третий раз появились вши. Понятное дело, когда твоя мама – секретарь, это дает определенные преимущества, зато сейчас я дышу гораздо свободнее, зная, что она в нескольких милях от меня (а не на расстоянии двух кабинетов) и не может посреди бела дня в любой момент заглянуть в класс, просто чтобы проверить, как я там.

Прозвенел последний звонок, и я стала открывать кодовый замок на шкафчике: 56 влево, 13 вправо, 2 влево. И тут вдруг ко мне сзади подскочила Табита, протянула руку, повернула замок не в ту сторону и все испортила. Пришлось крутить по новой, но тут меня подставила Шарлотта, тоже крутанув диск. Мама ждала снаружи, и я знала, что она рассердится на меня за задержку. Я пошла на третий заход, но явилась Джордин и снова сбила программу.

Я прислонилась головой к дверце шкафчика и попыталась не заплакать, а потом услышала, как Гейб говорит:

– Ну что за детский сад, Джордин.

И в животе у меня опять запорхали бабочки, как всегда, когда я вижу Гейба. Он заступился за меня!

– Мы же просто шутим, – улыбнулась Джордин и поинтересовалась этаким фальшиво-ласковым голоском: – Ты ведь на нас не злишься, Кора?

Я покачала головой, хотя мне до ужаса хотелось наподдать как следует по этой лживой физии.

– Вот видишь? – сказала Джордин, с абсолютно невинным видом глядя на Гейба.

– Дай помогу. – Гейб подошел ближе. – Какой у тебя шифр?

Меньше всего мне нужно было, чтобы Джордин знала код моего шкафчика, поэтому я дождалась, пока она уйдет, и только потом назвала ему цифры. Гейб открыл дверцу и сказал:

– Просто не обращай на нее внимания. Джордин бывает жуткой стервой. Увидимся завтра.

Я покраснела как мак, щеки у меня горели. Может, Джордин и некоторые другие девочки меня терпеть не могут, но Гейбу я точно нравлюсь. Я схватила ранец, закрыла шкафчик и тут заметила, что за мной из дверей своего класса наблюдает мистер Довер. Желудок у меня снова скрутило, но уже в нехорошем смысле.