Читать книгу Повесть о бурной любви - Horacio Quiroga - Страница 2

Рохан познакомился с семьей Элизальде, когда ему было двадцать лет. Он только что прекратил свои занятия инженерным делом, в самом начале, правда, но не по этой причине, к неудовольствию отца, который с заднего двора ранчо спокойно сказал ему, что, поскольку он хочет быть свободным, нет ничего справедливее, чем жить на свой счет и на свой страх и риск. Рохан, в свою очередь, счел размышления отца весьма разумными и вскоре после этого сумел устроиться на работу чертежником в Министерство общественных работ. Очень бедно, но зато бесплатно. На этой любопытной свободе его отец предался постоянным размышлениям, которые отсутствие амбиций у умного сына вызывает у невежественного, трудолюбивого и экономного отца. Наконец-то он сжал неразрешимую проблему в еще более неразрешимую формулу: "Как насчет такого отца, как я…". И он больше не заботился о своем сыне.

У него все получалось, потому что он не заботился о себе. Через год он познакомился с Лолой и Мерседес Элизальде, и явная симпатия семьи заставила его часто посещать дни приема гостей, а затем и интимные обеды.

Несомненно, на приветливый прием матери, как вздох возможного счастья, повлияла грядущая удача некоего молодого друга; но если не считать этой близко знакомой детали, хозяйка дома почитала Рохана – a de Rohán, как говорила Мерседес.

Мерседес поспешно шла ему навстречу, принимая его с глубоким почтением других веков, как и подобает отпрыску столь знатного рода. Иногда она говорила с ним в третьем лице, не обращаясь к нему. Ей было семнадцать лет. Она была очень красива, довольно стройна лицом. Ее длинные, мрачные глаза придавали ее лицу, когда она была рассеянна от неудобства, выражение древнего страдания, болезненная усталость которого осталась на ее лице, выражение, свойственное гораздо более старшему возрасту и обычное для умных девушек, развившихся очень рано.

Ее нервы убивали ее. В детстве ей снилось, что птица клевала ее руки. Она никогда не могла вспомнить этот сон, не переживая прежних мучений и не пряча руки. Когда ей было пятнадцать лет, она взяла за привычку ложиться спать одетой, после еды. В час дня она вставала, в доме было тихо. Она шла в гостиную, скучающе ходила по ней, играла на пианино, на мгновение выключая звук, рассматривала одну за другой картины, подолгу задерживаясь перед ними, как будто никогда не видела их раньше; а через час снова ложилась в постель, еще более скучая.

Когда она нервничала, ее мучением были руки; она не знала, что с ними делать. Рохан смеялся, когда замечал это, а Мерседес корчила ему ужасные рожицы, которые возмущение ее матери никак не могло сдержать. Чем больше Рохан смеялся над ней, тем больше Мерседес преувеличивала, хотя прекрасно понимала, что выглядит красной и смешной.

Во время второго или третьего визита Рохана дама с ласковой неосторожностью спросила его, происходит ли он от герцогов Роханских из Франции. Рохан, который в этот момент внимательно рассматривал свои ногти, ответил:

– Нет, мадам; мой дед был сапожником. И он поднял голову, спокойно глядя на даму. Семья обменялась быстрыми взглядами между собой, готовясь надменно защищать касту от агрессивного парня. Но вскоре им пришлось убедиться, что Рохан, похоже, обладает более чем достаточным благоразумием – возможно, несколько презрительным – чтобы нападать таким образом.

Лоле было двадцать два года, когда Рохан познакомился с ней. Она была довольно толстой, близорукой и такой белой, что ее руки всегда казались холодными. Она была неинтеллигентна, но настолько уравновешенна, что редко ошибалась. Она очень хорошо одевалась, обладая врожденным чувством вкуса. Это ускользало от Мерседес, слишком резкой в своих пристрастиях, что наполняло ее братской завистью.

Лола не отличалась быстротой ума и не любила душевного флирта, в который так любила бросаться ее сестра. Это не мешало ей улыбаться, когда она это слышала, но делала она это спокойно, как будто вздыхала на ходу.

Поскольку она обладала всей заботой и бдительной мудростью матери, она питала пристрастие к Эгле, которой было девять лет, даже если та была младше. Она ухаживала за ней с аккуратностью старшей сестры, незамужней и разумной, что смешило ее мать. Ребенок ел рядом с ней, ища поддержки в ее глазах, когда не мог определиться. Каждое утро Лола наряжала ее в школу. Сидя на низком стуле, когда ребенок стоял между ее бедер, она без устали наблюдала за различными эффектами лент, с пристальным вниманием женщины, внимательно рассматривающей ткань.

Робан почти не знал своего отца. Он редко встречался с ним, даже за столом. Это был невысокий, худой человек с бледным цветом лица и грубыми манерами. Казалось, он не испытывал особой симпатии к Рохану.

У матери под видимой беззаботностью ее добродушной тучной небрежности скрывалась разумная, крестьянская, расчетливая натура истеричных дочерей.