Читать книгу Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? Скажи будущему – прощай - Хорас Маккой - Страница 14

Мы с Глорией шли через площадку, и у меня ужасно скрипели туфли. Рокки стоял с каким-то полицейским у главного входа.

– Далеко, ребята? – спросил он.

– На воздух, – ответила Глория.

– Вернетесь?

– Вернемся, – сказал я. – Только немного подышим воздухом. Слишком давно не были на улице…

– Не задерживайтесь. – Рокки взглянул на Глорию и многозначительно облизнулся.

– А пошел ты… – фыркнула Глория, выходя.

Было уже два часа ночи. Воздух влажный, чистый и свежий. Такой чистый и свежий, что я чувствовал, как впитывают его легкие.

Обернувшись, я посмотрел на здание курзала.

– Вот где мы провели все это время, – сказал я. – Теперь я знаю, что чувствовал Иона, выйдя из чрева кита.

– Пойдем, – прервала меня Глория.

Мы обошли здание и вышли на аллею курзала. Мол простирался в океан, насколько хватало взгляда, и прибой вздымался и падал, и разбегался, и взметал столбы брызг.

– Удивительно, как волны не смоют весь мол, – заметил я.

– Ты на волнах просто помешан, – хмыкнула Глория.

– Брось…

– Не говоришь ни о чем другом как минимум месяц…

– А ты попробуй постой минутку тихо и поймешь, что я имею в виду. Почувствуешь, как океан вздымается и падает…

– Это я чувствую и так, – сказала она, – но не вижу причин млеть от восторга. Движение волн не прекращается вот уже миллионы лет.

– Не думай, что я помешался на океане, – ответил я. – Я легко переживу без него, даже если никогда больше его не увижу. Я сыт им по горло.

Мы сели на скамейку, влажную от брызг прибоя. Почти в конце мола несколько парней, перегнувшись через парапет, ловили рыбу. Ночь была темная, ни луны, ни звезд. Неровная линия белой пены очерчивала побережье.

– Чудесный воздух, – произнес я.

Глория молча вглядывалась в даль. Туда, где на берегу были видны огни.

– Это Малибу, – сказал я. – Там живут все кинозвезды.

– Что ты теперь будешь делать? – спросила наконец она.

– Точно еще не знаю. Наверно, нужно завтра зайти к Максвеллу. Может, он чем-нибудь поможет. Кажется, я его заинтересовал.

– Всегда только завтра, – горько заметила она. – Счастье всегда нас ждет только завтра…

Мимо нас прошли двое мужчин с длинными удилищами. Один волок за собой почти метровую барракуду.

– Эта гадина уже никому не причинит зла, – сказал он приятелю.

– А что будешь делать ты? – спросил я Глорию.

– Я схожу с круга, – сказала она. – Этой мерзостью я сыта по горло.

– Какой мерзостью?

– Жизнью.

– Почему ты даже не пытаешься добиться хоть чего-нибудь? – спросил я. – Ты же просто ни во что не веришь. Серьезно. Я не шучу. И заражаешь своим неверием и пессимизмом всех, с кем имеешь дело. Взять, например, меня. Пока я не познакомился с тобой, мне и в голову не приходило, что я могу не добиться успеха. А ведь я даже мысли не допускал, что могу потерпеть крах. И что теперь?..

– Слушай, ты! – возмутилась она. – Кто тебя этому научил? Это же не твои слова.

– Ну почему, мои, – смутился я.

Она взглянула на море в сторону Малибу.

– Какой смысл человеку уговаривать самого себя? – заговорила она после паузы. – Я хоть знаю, что со мной.

Ничего не ответив, я смотрел на океан и думал о Голливуде, и мне пришло в голову: а был ли я здесь вообще, вдруг я завтра проснусь в Арканзасе и мне снова придется с утра пораньше разносить газеты.

– Ах ты сукин сын! – закричала Глория. – Что ты на меня так уставился? Я сама знаю, что ни на что не годна…

«Она права, – подумал я, – она совершенно права. Ни на что не годна…»

– Жаль, что я не умерла тогда в Далласе, – сказала она. – И никто не убедит меня, что врач спас мне жизнь по одной-единственной причине…

Я ничего не ответил, все еще смотрел на океан и думал, что она совершенно права, говоря «ни на что не годна», и что очень жаль, что она не умерла тогда в Далласе. Определенно на том свете ей было бы лучше.

– Я просто проклята судьбой. Невезучая я. И никому я не нужна, – продолжала она. – Перестань на меня так смотреть!

– Вовсе я на тебя не смотрю. Да ты и лица моего не видишь.

Она лгала. Лица моего она видеть не могла. Было слишком темно.

– Не пойти ли нам внутрь? – спросил я. – Рокки хотел тебя видеть.

– Этот мудак? Знаю я, чего он хочет, но больше не получит. Ни он, ни кто другой.

– О чем ты?

– Ты что, не знаешь?

– Чего я не знаю?

– Что Рокки нужно?

– А… ну ясно… Теперь до меня дошло.

– Никому из вас ничего другого не надо, – сказала она, – но это дело обычное. Ох, да мне все равно, что я давала Рокки; он мне оказывал ту же любезность, что и я ему, – но что, если бы я залетела?

– Ну, теперь-то ты так не думаешь, надеюсь? – спросил я.

– Вот именно что думаю. Раньше я всегда была начеку. Но что, если бы вдруг обзавелась ребенком? Что тогда? Ты же видишь, что бы его ждало, когда он вырастет, а? То же, что и нас.

«Она права, – сказал я себе, – она совершенно права. Ребенок вырастет, и ждать его будет то же, что и нас…»

– А я этого не хочу, – продолжала она. – Со мной все кончено. Весь мир для меня – гадючник, и со мной – всё. Мне будет лучше, когда я умру, и всем остальным тоже. Я только порчу все, за что ни возьмусь. Ты сам это сказал.

– Когда это я такое говорил?

– Только что. Сказал, что, пока не знал меня, тебе и в голову не приходило, что ты можешь потерпеть крах… Но это не моя вина. Я ничего не могу поделать. Однажды я хотела покончить с собой, но не сумела, и уже никогда не наберусь смелости попробовать еще раз… Хочешь оказать миру услугу? – внезапно спросила она.

Я ничего не ответил; слушал, как океан с шумом бьется о сваи, чувствовал, как мол содрогается от ударов, и думал, что все ее слова – чистая правда.

Глория копалась в сумочке. Когда она вытащила руку, в ней был маленький револьвер. Никогда раньше револьвера этого я не видел, но не удивился, нисколько не удивился.

– Вот… – Она подала его мне.

– Я не хочу. Убери, – сказал я. – Пойдем, вернемся внутрь. Мне холодно.

– Возьми его и подсоби Господу Богу. – Она втиснула револьвер мне в руку. – Застрели меня. Только так ты мне можешь помочь, чтоб я больше не мучилась.

«Она права, – сказал я себе. – Только так ей и можно помочь, чтобы больше не мучилась».

Маленьким мальчиком я проводил все лето у деда на ферме в Арканзасе. Однажды я стоял там у амбара и смотрел, как бабушка варит в большом тазу травяное мыло, и тут во двор пришел дед, ужасно расстроенный.

– Нелли сломала ногу, – сказал он.

Мы с бабушкой по ступенькам перебрались через плетень в поле, где дед перед этим пахал. Старая Нелли, все еще запряженная в плуг, лежала на земле и ржала от боли. Мы стояли там и смотрели на нее, только смотрели, и все. Дед вернулся с ружьем, с которым воевал в Гражданскую войну у Чикануга-Ридж.