Читать книгу Путь суфия - Идрис Шах - Страница 3

Представим себе человека, который до сих пор был совершенно не знаком с суфийскими идеями и вдруг услышал о суфизме. В его распоряжении окажутся три источника информации. Первый – это справочники и работы тех, кто сделал данный предмет областью своей специализации. Второй – организации, избравшие своей целью передавать или практиковать суфизм, или же эти организации просто используют суфийскую терминологию. И, наконец, в качестве третьего источника могут послужить индивиды, а, возможно, и группы людей, по общему мнению, являющиеся суфиями, причем вовсе не обязательно, чтобы они жили в странах Среднего Востока. Далее, предположим, что этого человека (новичка в данной области) еще не успели убедить в том, что на суфизм необходимо наклеить ярлык «магометанского мистицизма» или «культа дервишей».

Что же узнает он, и с какими трудностями столкнется?

Первое, что он мог бы для себя открыть, это то, что само слово «суфизм» возникло совсем недавно, будучи немецким неологизмом 1821 года.1

Вряд ли кто-нибудь из суфиев, незнакомых с западными языками, смог бы опознать само слово по звучанию. Вместо «суфизма» наш исследователь, скорее всего, столкнется с такими терминами, как «Кадирии», названными так по имени основателя орденского устава, умершего в 1166 году. Или, возможно, он встретит ссылки на «Людей Истины», «Мастеров», или же «Близких». Не исключено также, что он встретится с арабским словом МУТАССАВИФ – «тот, кто стремится быть суфием». Или же исследователь обнаружит, что некоторые организации, носящие названия «Строители», «Достойные Порицания», своим устройством и иногда даже малозначащей символикой сильно напоминают западные вероучения и общества, подобные Вольному Масонству.2

Для слуха современного европейца вся эта терминология может звучать эксцентрично и не всегда удобоваримо. Уже один только этот факт составляет реальную, хотя и скрытую психологическую проблему.

Поскольку «суфизм» не стал общепризнанным термином, исследователь, вернувшись к самому слову «суфий», может обнаружить, что, как на Ближнем Востоке, так и в Западной Европе3, оно внезапно вошло в употребление около тысячелетия назад4 и по сей день его в основном используют для того, чтобы дать специфическое описание наилучшему продукту определенных идей и процедур, которые, при всем желании, никак нельзя свести к тому, что люди обычно подразумевают под «религией». Тут нашему исследователю встретится множество толкований этого слова, но теперь его затруднение будет заключаться в обратном: вместо простого ярлыка, появившегося сравнительно недавно, на него свалится столько определений слова «суфий», что лучше бы ему вообще их не знать.

Согласно некоторым авторам, а их большинство, происхождение слова суфий прослеживается от арабского слова СУФ, что в буквальном переводе означает «шерсть». Здесь содержится намек на ткань, из которой делались грубые одежды ранних мусульманских мистиков5. Далее утверждается, что одежду эту они переняли у христианских анахоретов, во множестве населявших египетскую и сирийскую пустыни и другие районы Ближнего и Среднего Востока. Но такая версия, какой бы правдоподобной она ни казалась, не снимает проблемы, связанной с названием этого предмета, не говоря уже о суфийских идеях. И к тому же, не менее авторитетные лексикографы подчеркивают6, что «шерсть – это покров животных», ставя особое ударение на том, что цель суфиев – совершенство и завершенность человеческого ума, а не уподобление себя стаду баранов, из чего следует, что суфии, всегда придававшие большое значение символизму, никак не могли бы выбрать себе такое имя. Вопрос этот усложняется еще и тем обстоятельством, что Спутники Скамьи7, Ашаб Ас-Сафа, по преданию считаются суфиями времен Мохаммеда (который умер в 632 году н.э.). Передают, что они образовали эзотерическую группу в 623 г. и что их название – суфии – является производным от фразы «Ашаб Ас-Сафа». И хотя некоторые языковеды отмечают, что слово «шерсть», представляется более правдоподобным и вероятным этимологическим источником обсуждаемого названия, чем, к примеру, слово САФРА («благочестие»), или даже САФ (сокращенный вариант фразы «Авангард Достойных»), другие все же опровергают их мнение на том основании, что прозвище не всегда отвечает правилам орфографии.

Помимо всего прочего название это, как мы сейчас увидим, важно, потому что служит своего рода введением в определенный круг идей. Но сначала давайте посмотрим, какие ассоциации с ним связаны. Суфии заявляют, что особый вид ментальной и иной деятельности, в особых обстоятельствах и при совершении специальных усилий способен произвести результат, который можно обозначить, как высшее функционирование ума, а это, в свою очередь, активизирует особые восприятия, органы которых сокрыты в любом человеке. Следовательно, суфизм преодолевает обычные ограничения8. Поэтому неудивительно, что некоторые связали слово СУФИЙ с греческим словом, обозначающим божественную мудрость («София»), а также с древнееврейским каббалистическим термином АЙН СОФ («абсолютно бесконечное»). На этом этапе у нашего исследователя возникло бы не меньше вопросов, узнай он, что специалисты в области древнееврейского, – а это подтверждается авторитетом Еврейской энциклопедии, – считают Каббалу и Хасидов (еврейских мистиков), вышедшими из суфизма или из идентичной с ним традиции9. Ничуть не ободрили бы его также и сведения о том, что хотя сами суфии возраст своего знания измеряют тысячелетиями, тем не менее, отрицают, что оно является производным, При этом они согласны считать его эквивалентным Герметическому, Пифагорейскому и Платоническому потокам10.

К этому моменту наш все еще не посвященный исследователь, возможно, окажется полностью сбитым с толку, но зато теперь у него появится кое-какое представление о проблемах, возникающих при изучении суфийских идей, хотя бы уже потому, что ему довелось стать свидетелем бесплодных схоластических прений среди представителей академической науки.

Быть может, ему удалось бы распутать клубок создавшейся неразберихи, если бы он положился на мнение специалиста, такого, например, как профессор Р.А. Николсон, или если бы обратился за разъяснениями к суфию.

Итак, говорит Николсон: «Некоторые европейские ученые отождествляли это слово со словом софос, в значении «теософ»11. Но Нольдеке… исчерпывающе доказал, что название это произошло от СУФ (шерсть) и поначалу применялось к тем мусульманским аскетам, которые, в подражание христианским отшельникам, носили грубые шерстяные одежды в знак раскаяния и отказа от мирской суеты12».

Это типичное, и даже более того, рискованное заключение было опубликовано в 1914 г. А четырьмя годами ранее Николсон представил свой перевод книги «ОТКРОВЕНИЙ» – из доступных материалов, самый ранний персидский трактат по суфизму и один из авторитетнейших суфийских текстов (датируется XI веком). На страницах этой книги ее автор, освященный веками Худжвири, особо подчеркивает (и профессор сам кропотливо переводит его слова, оставляя их, однако, без внимания), что слово СУФИЙ не содержит этимологических корней13.

Это заявление не вызывает у Николсона ни малейшего интереса, но случись ему хоть немного над ним поразмыслить, он мог бы прийти к важной идее, содержащейся в суфизме. То, что каждое слово должно иметь этимологию, для него было совершенно непререкаемым. И он, невольно исходя из положения, что «отсутствие этимологии» – абсурд, больше к этой идее не возвращается и, ничуть не унывая, продолжает искать этимологию слова. Такой ум, как у Нольдеке и многих других, скорее предпочтет слово «шерсть», нежели кажущийся парадокс – «отсутствие этимологии». Лишь только поэтому в свой последней книге по суфизму доминиканский священник и ученый отец Киприан Райс14 (поклонник и ученик Николсона), спустя полстолетия после английской публикации текста Худжвири (перевод которого он расхваливал) провозгласил: «…поскольку у них было обыкновение облачаться в одежды из грубой шерсти (суф), они и стали прозываться суфиями».

Но знакомство с суфиями, или хотя бы минимальное знакомство с их практикой и устными преданиями, могло бы снять кажущееся противоречие относительно отсутствия в их имени готового этимологического источника. Ответ заключается в том, что суфии считают звуки, последовательно передаваемые буквами С, У, Ф (в арабском написании Соад, Вао, Фа) важными в связи с их воздействием на умственные процессы человека.

Следовательно, суфии – это «люди СССУУУФФФ’а».

Покончив с этой головоломкой, которая, между прочим, иллюстрирует, насколько труден подход к суфийским идеям для однобоко мыслящих, мы встречаемся с новой характерной проблемой взамен предыдущей. Хотя таким объяснением (о том, что звук оказывает влияние на мозг) современный мыслитель, пожалуй, заинтересуется, интерес его останется лишь в пределах тех ограничений, которые он сам для себя установил. Как теоретическую возможность он готов принять такую возможность, особенно если она выражена в терминах, вполне допустимых для его времени15.

Если мы заявим: «Звуковое воздействие, при прочих равных условиях, способно вызвать в человеке переживания, выходящие за рамки обычных», он может категорически заявить: «Это чистой воды оккультизм, примитивная чушь, вроде Ом-Мани-Падме-Хум, Абракадабры и т.п.!» Но, (принимая во внимание не столько объективность, сколько общепринятую современную фазу мышления), мы могли бы возразить ему: «Человеческий мозг – да вы и сами об этом знаете – можно уподобить электронно-вычислительной машине. На вибрации или воздействия зрительных, слуховых, осязательных и т.п. импульсов он откликается определенным, заранее установленным или «запрограммированным» способом. Некоторые полагают, что звуки, приблизительно представленные знаками С.У.Ф., относятся к таким сигналам, на которые мозг запрограммирован или может быть запрограммирован реагировать как-то по-особому». Вот такая жалкая и упрощенная интерпретация может быть вполне усвоена с помощью ныне превалирующего образа мысли.

Ментальное состояние нашего собеседника, которое крайне затрудняет понимание суфизма, объясняет почему многие люди, страстно желающие изучать суфийские идеи, совершенно не склонны, в силу психологической приверженности определенным образцам мышления, удерживать в своем уме некоторые утверждения самих суфиев об их учении. Большой личный опыт убеждает меня в том, что подобная ситуация встречается куда чаще, чем можно было бы подумать, исходя из этого единичного примера.

Решение проблемы для обеих сторон не станет более легким, если индивид, о котором здесь идет речь, оставаясь верным общей тенденции, попытается разделаться с суфийскими идеями, полностью отбросив их. Люди в этом случае, как правило, приходят к одному и тому же ответу примерно такого содержания: «Думать так, как предлагаете вы – значит разрушить привычный для меня способ мышления». Выдвигая такое предположение, человек весьма заблуждается. С точки зрения суфия, он воистину недооценивает собственных способностей. Другая реакция, это когда предложенные ему идеи человек пытается объяснить рационально или истолковать в терминах системы, которая ему по душе: например, в терминах антропологии, социологии, софистики, психологии и т.д. По логике нашего примера такое субъективное состояние могло бы проявить себя, вероятно, в следующем заявлении: «Ну, конечно, – эта теория о влиянии звука на мозг, явно выдумана для того, чтобы придать эзотерический характер самому обычному земному термину, образованному от слова «шерсть».

Но, в любом случае, мышление подобного типа в конечном итоге не возобладает в сколько-нибудь широком масштабе, потому как суфийские идеи, обнаруживаемые отнюдь не только среди примитивных племен или в книгах, принадлежащих мертвым культурам, в различном объеме входят в подготовку и занятия более пятидесяти миллионов наших современников – людей, которые, в той или иной форме связаны с суфизмом.