Читать книгу Смотри в лицо ветру - Иэн Бэнкс - Страница 8

Уаген Злепе, ученый, свисал с левого субвентрального участка кожной кроны дирижаблевого левиафавра Йолеуса, держась цепким хвостом и левой рукой. В одной ноге он сжимал глифопланшетку и писал в ней свободной рукой. Другая нога болталась в воздухе, временно избыточная для его нужд. Он был облачен в мешковатые светло-вишневые панталоны (закатанные выше колен) с широким кушаком и короткую черную куртку со сложенным капюшоном; вокруг щиколоток сомкнулись толстые зеркальные браслеты, шею обвивало ожерелье с четырьмя тусклыми камешками, а голову прикрывала шапка с кисточками. Его кожа была светло-зеленой; стоя на задних ногах, он достигал двух метров, а если измерять от носа до хвоста, то немного больше.

Вокруг, за ветвями кожной кроны левиафавра, шелестевшими в потоках воздуха, во все стороны тянулась дымчато-синяя бездна, а сверху обзор ограничивался телом существа.

В небе тускло сияли два из семи солнц: одно, большое и красное, справа и совсем низко над условным горизонтом, а другое, маленькое и желтовато-оранжевое, слева и примерно в четверти охвата сферы прямо внизу. Никаких других представителей мегафауны заметно не было, хотя Уаген знал, что вблизи присутствует как минимум один – непосредственно над вершиной Йолеуса. Дирижаблевая левиафавриха Мюэтениве уже три стандартных года была в течке. Йолеус все это время неотрывно следовал за ней, держась совсем рядом, снизу и чуть позади, галантно заигрывал с нею, убеждал, терпеливо дожидался начала своего сезона страсти и между делом отгонял всех потенциальных женихов – оскорблениями, заразой или просто сшибал с пути.

По меркам дирижаблевых левиафавров трехлетние отношения считались легкой влюбленностью и почти наверняка обречены были угаснуть бесплодно, однако Йолеус, судя по всему, был настроен решительно, ведь именно страсть привела его в глубины аэросферы Оскендари, где он пребывал уже пятьдесят стандартных дней; обыкновенно столь огромные существа предпочитали оставаться выше, где воздух был разреженней. Внизу же плотность воздуха была такова, что даже звук голоса Уагена Злепе менялся, а дирижаблевому левиафавру приходилось тратить значительные усилия на поддержание подъемной силы. Мюэтениве испытывала пыл и крепость плоти Йолеуса.

Где-то еще выше и впереди по курсу, вероятно на расстоянии пяти-шести суток медленного полета, находилась гигалитическая двояковыпуклая сущность, известная как Бютюльне; там пара левиафавров могла бы наконец сочетаться, но, скорее всего, этого не произойдет.

Вообще, трудно было предсказать, доберутся эти двое до живого континента или нет. Птицы-посланники доносили, что массивный конвекционный пузырь сформировался на нижних уровнях аэросферы и быстро поднимается, а значит, если в ближайшие несколько дней его удастся перехватить, то парящего мира Бютюльне можно достичь сравнительно легким способом; но время поджимало.

Среди разнообразных представителей бортовой фауны Мюэтениве и Йолеуса – подчиненных организмов, симбионтов, паразитов и гостей – ходили слухи, что Мюэтениве проваландается на этом уровне еще два или три дня, а потом неожиданно рванет на большой скорости в пространство над конвекционным пузырем, чтобы проверить, сумеет ли Йолеус за ней угнаться. Если ему, то есть им обоим, удастся этот маневр, то величественное появление пары в окрестностях Бютюльне станет весьма впечатляющим зрелищем для многотысячной ассамблеи их соплеменников.

Однако же за последние десятки тысяч лет Мюэтениве зарекомендовала себя ветреной особой, склонной к неосмотрительно рискованным поступкам, и нередко допускала промахи в своих брачных и иных состязаниях. Вполне возможно, что они не успеют вовремя добраться в нужную область, и паре мегадеревьев со всеми их обитателями, ползающими, висящими или летающими, не достанется ничего, кроме турбулентности или, хуже того, нисходящего воздушного течения, пока сам пузырь Бютюльне будет преспокойно возноситься в разреженные слои аэросферы.

Учитывая также легендарную, неподражаемую репутацию гигалитической линзы Бютюльне, обитателей Йолеуса несколько тревожило то обстоятельство, что, как намекали птицы-разведчики, пузырь наметился особенно крупный, а Бютюльне одолела охота к перемене мест, так что существо вполне могло подставиться возносящемуся потоку и воспарить на нем в верхние слои аэросферы. Если это произойдет, то встреча с новым гигалитическим созданием состоится через долгие годы, а то и через десятилетия, а Бютюльне снова появится в поле зрения не раньше чем через несколько веков или тысячелетий.

Помещения для приглашенных гостей на Йолеусе находились в клубнеобразном наросте над третьим дорсальным плавником, недалеко от его высшей точки. Внутри этой структуры, напоминавшей огромный выдолбленный плод диаметром под пятьдесят метров, и обосновался Уаген.

Вот уже тринадцать лет он вел здесь наблюдения за Йолеусом, мегафауной и экологией аэросферы и теперь склонялся к мысли радикально увеличить планируемую продолжительность жизни и столь же радикально преобразиться, чтобы лучше приспособиться к масштабам аэросферы и срокам жизни ее крупных обитателей.

Бóльшую часть девяноста прожитых в Культуре лет Уаген придерживался базовой гуманоидной формы. Нынешнее приматообразное обличье вкупе с некоторыми технологиями Культуры (хотя и без использования полевых устройств, которые мегафауна запрещала по каким-то не вполне ясным соображениям) позволяло ему удачно адаптироваться к жизни в аэросфере.

Впрочем, с недавних пор он подумывал о переделке своего облика во что-нибудь сходное с огромной птицей, а также о продлении жизни на неопределенно долгий срок, чтобы пронаблюдать медленную эволюцию левиафавра.

Если, предположим, Йолеус и Мюэтениве спарятся, а их личности соединятся, сольются и перемешаются, то как назовут двух левиафавров, которые возникнут в результате этого союза? Йолеуниве и Мюэтелеус? Как повлияет это бесплодное спаривание на двух партнеров? Как они изменятся? Будет ли обмен равноправным или один партнер возобладает над другим? И вообще, производят ли они потомство? Умирают ли по естественным причинам? Никто не знал ответов. Вопросов без ответов были тысячи. Мегафауна аэросфер избегала обсуждения этих тем, а история, или, по крайней мере, та ее часть, что скопилась в известных своей бесстыдной полнотой базах данных Культуры, прискорбно умалчивала об эволюции левиафавров.

Уаген отдал бы почти все на свете за возможность лично наблюдать такой процесс и получить ответы на мучившие его вопросы, но понимал, что если взять на себя подобное обязательство, то придется посвятить ему всю жизнь.

Разумеется, прежде чем принимать какое-либо решение, необходимо вернуться на родное орбиталище и обсудить все с профессорами, матерью, родственниками, друзьями… Его возвращения ожидали через десять, пускай пятнадцать лет, но в последнее время Уаген все больше убеждался, что он из тех ученых, которые посвящают исследованиям всю жизнь, а не из тех, кто считает научную работу всего лишь одним из условий, необходимым и достаточным для становления всесторонне развитой личности. Подобная перспектива его нисколько не смущала; по меркам первобытных гуманоидов он прожил долгую и насыщенную событиями жизнь еще до того, как стал студентом.

Тем не менее его пугала сама мысль о затяжном пути домой. Аэросфера Оскендари не имела постоянных контактов с Культурой (или, если уж на то пошло, вообще с кем бы то ни было), и, по слухам, выходило, что следующий корабль Культуры заглянет в окрестности системы как минимум через два года. Конечно, сюда может зайти и другое судно, однако если чужаки и согласятся взять Уагена на борт, то путешествие почти наверняка затянется на гораздо больший срок.

Допустим, корабль Культуры доставит его домой примерно за год. Еще год придется провести там, а обратная дорога займет… но так далеко вперед корабли обычно не загадывали.

Пятнадцать лет назад ему предлагали собственный корабль – когда впервые стало известно, что дирижаблевый левиафавр приглашает к себе ученого Культуры, – но, по правде говоря, выделять звездолет одному человеку, с тем чтоб он им воспользовался от силы дважды за двадцать или тридцать лет, даже по меркам Культуры было слегка расточительно. Тем не менее пожелай он теперь остаться тут и, вероятно, навсегда проститься с семьей и близкими, так или иначе придется навестить их напоследок. В любом случае все это надо хорошенько обмозговать.

Предполагалось, что из помещений, обустроенных Йолеусом для приглашенных гостей, можно будет прекрасно обозревать окрестности. Однако присутствие Мюэтениве и выбранная Йолеусом тактика следования за нею затеняли жилище и придавали всему унылый вид. Многие постояльцы съехали, а тех, кто остался, Уаген считал излишне общительными сплетниками, ведь его самого интересовала только научная работа. Он предпочитал все время посвящать наблюдениям или исследованиям поверхности левиафавра.

Вот и сейчас он висел в кроне и работал.

Вокруг пары огромных созданий сновали стаи фальфикоров – колонны и облака крошечных темных существ. Сейчас Уаген записывал на глифопланшетку полет стаи.

Разумеется, в данном случае слово «записывал» было мало связано с действиями Уагена. Строго говоря, на глифопланшетке не пишут; в ее голографические пространства погружаются при помощи особого цифрового стилуса, который позволяет одновременно вырезать, лепить, закрашивать, текстурировать, смешивать, уравновешивать и аннотировать. Глифы такого рода – чистая поэзия, созданная практически из ничего. Они подобны истинным заклинаниям, идеальным образам, предельным интеллектуальным аппроксимациям.

Их изобрели Разумы (или сравнимые с ними существа), и ходили упорные слухи, что первоначально глифопланшетки использовали как средство коммуникации, принципиально недоступное и непонятное людям (или сравнимым с ними существам). Однако же Уаген и его единомышленники приложили немало усилий, доказывая, что либо Разумы не так умны, как полагают, либо у циников нет никаких оснований для паранойи.

– Конец записи. – Уаген отвел планшетку от лица, прищурился, повернул ее и склонил голову вбок; затем показал планшетку своей спутнице, Переводчику 974 Праф, висевшей на ветви у него за плечом.

Переводчик 974 Праф прежде была Решателем пятого порядка в Одиннадцатой Стае Листосборщиков дирижаблевого левиафавра Йолеуса. Впоследствии ее снабдили усовершенствованным автономным интеллектом, переименовали в Переводчика и приставили к Уагену. Она склонила голову под тем же углом и уставилась на планшетку.

– Я не вижу ничего, – произнесла она на марейне, языке Культуры.

– Ты висишь вниз головой.

Существо тряхнуло крыльями, обратило полосу глазной впадины прямо на Уагена.

– А это имеет значение?

– Да. Из-за поляризации. Взгляни.

Уаген наставил планшетку на Переводчика и перевернул.

974 Праф встрепенулась, крылья дрогнули и наполовину раскрылись, а все тело напряглось, словно готовясь взлететь. Потом она успокоилась и устроилась в прежней позе, чуть покачиваясь.

– А, вот теперь вижу.

– Я пытался использовать модель явления, когда наблюдатель смотрит со значительного расстояния на стаю, например, фальфикоров и по-настоящему их не видит, поскольку на таком удалении глаз не различает индивидуальные особи стаи, которые постепенно собираются воедино, сливаются в более тесные группы и внезапно словно бы появляются ниоткуда, в качестве метафоры такого же внезапного концептуального озарения.

974 Праф повернула голову, раскрыла клюв, расправила языком смятую складку кожелиста, потом снова поглядела на Уагена:

– И это сделано как?

– Мм, с изрядным мастерством. – Уаген вежливо, чуть удивленно рассмеялся, опустил стилус в гнездо и нажал на кнопку сохранения глифа.

Стилус, неплотно вставленный в гнездо на боку планшетки, выпал оттуда и полетел в синеву под ними.

– Тьфу ты, – сказал Уаген. – Я же собирался заменить держалку.

Стилус стремительно превращался в точку.

Они наблюдали за ним.

974 Праф сказала:

– Это твое приспособление для письма.

Уаген подтянул правую ногу.

– Да.

– А другое у тебя есть?

Уаген пожевал ноготь на ноге.

– Мм… вообще-то, нет.

974 Праф наклонила голову набок:

– Гм…

Уаген поскреб в затылке:

– Его надо догнать.

– У тебя оно одно.

Уаген разжал руку и хвост и полетел следом за стилусом. 974 Праф разжала когти и последовала за ними.

Воздух был плотный и горячий; у Уагена ревело в ушах.

– Мне напоминают, – сказала 974 Праф, поравнявшись с ним.

– О чем? – Уаген пристегнул планшетку к поясу, прикрыл слезящиеся глаза очками от ветра и извернулся в воздухе, следя за почти исчезнувшим из виду стилусом.

Стилус – небольшой, но тяжелый инструмент, вдобавок почти идеально обтекаемой формы, – падал очень быстро.

Одежда Уагена хлестала на ветру, как флаг в бурю. Шапка с кистями слетела с головы; он попытался ее схватить, но та поплыла вверх. Громада дирижаблевого левиафавра Йолеуса медленно, как туча, удалялась в небеса.

– Поймать шапку? – крикнула ему в ухо 974 Праф, заглушая ветер.

– Нет, спасибо! – прокричал в ответ Уаген. – На обратном пути подберем.

Уаген снова извернулся и уставился в синие бездны. Стилус арбалетной стрелой рассекал воздух.

974 Праф подлетела ближе – поток воздуха взъерошил ей перья – и поднесла клюв к правому уху Уагена.

– Как я говорила, – начала она.

– Что?

– Йолеус хотел бы узнать, какие выводы ты сделал на основе своей теории о влиянии гравитационной восприимчивости на религиозность разумных существ, в частности применительно к эсхатологическим верованиям.

Уаген терял стилус из виду. Он огляделся, наморщил лоб.

– Что, прямо сейчас?

– Я только что вспомнила.

– Мм, погоди. Чуть позже, ладно? А то эта штука от нас вот-вот улетит.

Уаген нашарил кнопку на левом манжете, одежда прильнула к телу и перестала хлопать на ветру. Он принял позу пловца: сложил руки вместе и обернул ноги хвостом. Рядом с ним 974 Праф свернула крылья, тоже принимая более аэродинамическую позу.

– Я не вижу штуки, которую ты обронил.

– Я вижу. Еле-еле. По-моему… Ой, куда же он!

Стилус удалялся. Судя по всему, аэродинамическое сопротивление стилуса было несколько меньше его собственного, даже если бы он нырнул в атмосферу вниз головой. Он взглянул на Переводчика.

– По-моему, придется ускориться, – крикнул он.

974 Праф подобралась, плотнее сложив крылья и вытянув шею. Она чуть ускорилась, немного обогнала Уагена, потом расслабилась и стала подниматься обратно.

– Быстрее не могу.

– Ну ладно. Увидимся.

Уаген нажал еще пару кнопок на запястье. Из ножных браслетов выдвинулись и зажужжали крошечные моторчики.

– Осторожней! – крикнул он Переводчику.

Лопасти пропеллеров были выдвижными. Для того чтобы догнать стилус, особо разгоняться не нужно, но какой был бы ужас, если он ненароком покалечил бы одну из доверенных прислужниц Йолеуса.

974 Праф уже отлетела на несколько метров в сторону.

– Я попробую пока перехватить твою шапку так, чтобы меня фальфикоры не съели.

– А, хорошо.

Скорость полета Уагена увеличилась; ветер ревел в ушах, а едва слышные хлопки и потрескивания в ушных раковинах и черепных полостях подсказывали, что давление немного выросло. Он лишь на миг потерял из виду стилус, но казалось, что никогда больше его не найдет; инструмент затерялся в океанской синеве бесконечного небосвода.

Эх, только бы сейчас зацепиться за стилус взглядом, тогда уж Уаген его не упустит. Он подумал, что здесь налицо некоторое сходство с глифом о внезапном появлении фальфикоров. Что-то из области сенсорной концентрации, проявления порядка в полухаотичном поле зрения.

Наверное, стилус отнесло в сторону. Возможно, хорошо замаскированный хищник счел его съедобным и проглотил. А возможно, Уаген заметит стилус лишь тогда – учитывая, как низко они опустились, – когда оба достигнут восходящего склона аэросферы. Наверное, он заметит, как стилус отскочит. Насколько крут склон? Аэросфера на самом деле не сфера, две ее доли не сферичны, просто на каком-то уровне направления склонов инвертируются, уходя под выпяченную стенку клоаки.

Кстати, далеко ли пролегает полярная ось аэросферы? Помнится, она где-то рядом; общеизвестно, что гигалитическая линза Бютюльне уже несколько десятилетий не удалялась от полярной оси аэросферы. Возможно, придется приземлиться прямо в отверстие клоаки! Он вгляделся. Никаких признаков твердой массы в поле зрения. Да и потом, говорят, что отверстие можно заметить только после нескольких дней снижения. Если стилус упал в скопившиеся там массы отходов, его уже не найти. Ох, а ведь там, внизу, наверняка что-нибудь водится. И, как сказала бы 974 Праф, оно может его съесть.

А вдруг он опустится в клоаку как раз в тот момент, когда она должна будет извергнуть содержимое? Тогда он наверняка погибнет. В безвоздушном пространстве! Погребенный, в сущности, в коме навоза, какими бы красивыми словами не называли эти отходы! Какой ужас!

Период обращения аэросфер составлял от пятидесяти до ста миллионов лет, в зависимости от их близости к центру галактики. В передние доли они засасывали пыль и газ, а раз в несколько сотен тысячелетий выбрасывали из задних долей отходы, не поддающиеся переработке флорой и фауной. Спрессованные комья размером с небольшие луны извергались из шаровидных несообразностей размером с коричневого карлика, складываясь в характерную цепочку испражнений, что позволяло отслеживать перемещения аэросфер по спиральным рукавам, начиная с тех самых пор, когда эти удивительные миры впервые появились в галактике – приблизительно полтора миллиарда лет назад.

Подразумевалось, что аэросферы имеют искусственное происхождение, но, если честно, никто – то есть никто из тех, кто об этом вообще задумывался, – понятия не имел, откуда они взялись. Возможно, об этом знала мегафауна, но, к великому разочарованию ученых вроде Уагена Злепе, существа, подобные Йолеусу, настолько превосходили загадочностью само определение Непостижимых, что их с тем же успехом можно было окрестить Балаболами или Болтушками.

Уаген прикидывал скорость своего падения. Наверное, если падать слишком быстро, то можно напороться на стилус. В буквальном смысле слова. С летальным исходом. Подумать только, ирония судьбы. Да еще и весьма болезненная. Дисплей в углу наглазника показывал скорость двадцать два метра в секунду, с постепенным ускорением.

Уаген установил постоянную скорость двадцать метров в секунду, снова взглянул на синюю бездну внизу и вдруг заметил стилус, который падал, чуть покачиваясь, словно невидимая рука вычерчивала им спирали. Уаген прикинул, что теперь перемещается к нему на подходящей скорости. Когда до стилуса оставались считаные метры, он уменьшил скорость до парения перышка в неподвижном воздухе и поравнялся с инструментом.

Уаген вытянул руку и поймал стилус. Он хотел замедлить падение красиво, как мастер боевых искусств (при всей своей академичности он обожал приключенческие боевики самого низкого пошиба), развернувшись так, чтобы ноги оказались внизу и лопасти пропеллеров на щиколотках препятствовали встречному потоку воздуха. Лишь позже он сообразил, что пропеллеры могли его запросто покалечить, а тогда просто потерял равновесие и с воплями хаотически закувыркался в воздухе, неловко подвернув хвост, чтобы удержать его подальше от лопастей, – и, естественно, снова выронил стилус.

Он раскинул конечности в стороны, пытаясь остановить кувыркание, потом наконец извернулся, снова приняв позу ныряльщика, и поискал взглядом стилус. Высоко-высоко легчайшим намеком виднелась громада Йолеуса, а чуть сбоку от левиафавра – крошечный силуэт, поскольку расстояние все еще позволяло его различить. Это, надо полагать, 974 Праф. А, а вот и стилус, теперь он оказался выше его, потому что перестал кувыркаться и возвращается на прежнюю траекторию летящей арбалетной стрелы. Пользуясь манжетным пультом, Уаген убавил мощность пропеллеров.

Рев ветра утихал; стилус плавно упал ему в ладонь. Уаген прикрепил его к планшетке и с помощью того же пульта сперва расправил лопасти и уменьшил частоту их вращения. Кровь прилила к голове, рев в ушах снова усилился, а синева перед глазами запульсировала и потемнела. Ожерелье – прощальный подарок тетушки Зильдер – соскользнуло под подбородок.

Он подождал, пока не закончится холостой пробег лопастей, затем снова включил мотор. Голову еще сильно вело, но в остальном ощущения были в пределах нормы. Головокружительный полет перешел в медленное снижение, плотный воздух перестал его раскачивать, а встречный ветер сменился легким бризом. Наконец Уаген остановился и разумно решил, что лучше подняться, не отталкиваясь пропеллерами браслетов, а просто раскрыв капюшон, который и утянет его вверх.

Он завис головой вниз – практически неподвижно; пропеллеры медленно крутились в плотном воздухе.

Уаген сощурил глаза.

Внизу что-то было: вдали виднелся какой-то объект, почти скрытый дымкой. Крупный объект. Его очертания заполняли примерно такую же часть поля зрения, как и ладонь вытянутой руки, однако он находился так далеко, что его контуры едва угадывались. Уаген посмотрел повнимательнее, отвел взгляд и снова уставился вниз.

Там определенно что-то было. Нечто, похожее на аэростат с плавниками. Наверное, какой-то левиафавр, хотя Йолеус утверждал, что Мюэтениве завела их в такие беспрецедентные глубины, где находиться было неприлично, обидно, вредно и вдобавок позорно, так что помимо сладкой парочки здесь вряд ли обитали иные гигантские создания. Вдобавок очертания были какими-то… неправильными: слишком много плавников, а если предположить, что это спина создания, то она выглядела чересчур асимметрично. Очень странное зрелище. Навевает некоторую тревогу.

Рядом зашелестели крылья.

– Вот твоя шапка.

Он обернулся. 974 Праф парила в плотном воздухе, медленно хлопая крыльями; в клюве была зажата шапка с кистями.

– Спасибо, – сказал он и плотно нахлобучил шапку на голову.

– Ты нашел стилус?

– Угу… да. Да, нашел. Погляди вон туда, вниз. Видишь?

974 долго всматривалась, а потом сказала:

– Там какая-то тень.

– Да. Но что это? Похоже на левиафавра?

Переводчик склонила голову набок:

– Нет.

– Нет?

Переводчик наклонила голову на другой бок.

– Да.

– Да?

– Нет и да. И то и другое.

– Ага. – Он снова взглянул вниз. – Интересно, что это.

– Да, мне тоже интересно. Вернемся к Йолеусу?

– Гм. Не знаю. Думаешь, надо?

– Да. Мы глубоко упали. Я не вижу Йолеуса.

– Ох. – Он посмотрел вверх; гигантское создание и в самом деле скрылось в дымке. – Вижу. Точнее, и я его не вижу. Ха-ха.

– Действительно.

– Гм. Но ведь интересно же, что там такое.

Тень внизу не двигалась. Воздушные течения, взвихрив дымку, затуманили объект, оставив лишь в зрительной памяти слабый намек на его присутствие. Потом очертания тени снова проявились, все тем же смутным контуром, чуть темнее окрестной синевы воздушного океана.

– Надо возвращаться к Йолеусу.

– А Йолеус знает, что это?

– Да.

– Очень похоже на левиафавра, правда?