Читать книгу WW III. Операция «Эпсилон» - Игорь Азерин - Страница 15

***

В Иркутске у Сергея близких не осталось. Он был в бесплодном браке с девятнадцати до двадцати двух лет и к нынешним своим тридцати двум годам превратился может быть не совсем в убеждённого холостяка, но в мужчину, предпочитающего короткие, необязывающие связи. Отца Сергей не знал и был единственным ребёнком у матери. Она родила его поздно, на четвёртом десятке – болезненная женщина со странностями: до женитьбы Сергея она не давала ему шага сделать без спроса и была категорически против невесты, а после женитьбы полностью потеряла интерес к жизни сына и прекратила с ним общаться. Умерла внезапно около трёх лет назад. Сергей, долгие годы снимавший жильё, вернулся в унаследованную квартиру. Год назад он продал её и купил жилище в соседнем, Кировском районе Иркутска.

В общем, Лазареву в эти минуты не о ком было беспокоиться. С родственниками он не поддерживал связи, а потому оставались только друзья, судьба которых могла бы его волновать… но не волновала. Все его страхи сосредоточились сейчас на нём самом. Страхи, беспокойство и возвратившееся из детских годов желание: чтобы кто-нибудь его защитил, укрыл, успокоил.

«Взрывы были на севере или северо-западе – значит, надо ехать на юг, юго-восток», – думал Сергей, поднимаясь на ноги. Он огляделся, потом сел за руль и запустил двигатель. Места для разворота здесь не хватало, а возможности проехать вперёд не было – Лазарев включил заднюю передачу и машина медленно тронулась.

Уже через пять метров, когда Сергей вывернул руль, она правым крылом упёрлась в дерево. Услышав негромкий хруст сминаемого железа и пластика, он простонал от жалости к машине и к себе. Подал автомобиль вперёд, остановил, снова стал сдавать назад, глядя теперь не только в зеркала, но и посматривая по бокам. Вскоре он выехал из чащи. Грунтовая дорога вдоль речки Ундун-Даван отсюда вела на северо-запад – по ней Сергей и приехал. В других направлениях никакой дороги не было, разве что на юг уходили поросшие травой и кустарником колеи. Как же быть? Продолжить путь на юг пешком? Надо решать.

Спокойствие и рассудочность быстро возвращались. Наверное, этому помогло сосредоточение, необходимое, чтобы аккуратно вести машину задним ходом между деревьями. Мысли о радиации и возможных ядерных взрывах не покидали его, но они уже не нагоняли панику.

Лазарев заглушил двигатель, посидел с полминуты; глянул вправо, влево. Вышел из машины. Место стоянки располагалась возле речки, менее чем в ста шагах от переправы, машина стояла капотом на юг. На севере, за дальними возвышенностями и деревьями, виднелась бурая туча, за ней – ещё одна. Совершенно чётко Сергей осознал: это следствие атомных взрывов. По его прикидке, до них – по меньшей мере километров пятьдесят. На таком расстоянии вряд ли стоит опасаться радиации, даже если облака движутся сюда – если только дождь соберётся. Однако в небе не было низких дождевых туч, которые могли бы принести осадки, хотя ветер действительно дул со стороны радиоактивных облаков.

В машине у Сергея лежал бинокль двенадцатикратного увеличения, которым он редко пользовался, но в походы на всякий случай брал. Сейчас он достал бинокль, огляделся – приметил вблизи бугор и поднялся на него. Вот оно: неплотное буро-серое облако; его верхняя часть всё более сплющивается и растекается.

Лазарева била мелкая дрожь, в горле встал комок. Захотелось немедленно оказаться среди людей: рассказать об увиденном и пережитом, обсудить случившееся, узнать, что вообще происходит в мире, наконец – почему это произошло? Сергей сбежал с бугра, подошёл к машине. Открыл переднюю дверь и дотянулся до мобильника, лежавшего на пассажирском сидении под полотенцем и ещё какими-то вещами. Он обычно оставлял телефон в машине, чтобы его не отвлекали от занятий фотосъёмкой и живописью. С айфоном было что-то не так – он не реагировал ни на какие на действия. Сигнал GPS тоже пропал: Сергей минут пять провозился с навигатором автомобиля, но тот так и не показал местонахождение машины на карте.

Только теперь Сергей догадался включить радио. На установленной частоте было шипение и треск, приёмник автоматически начал поиск устойчивой передачи. Наконец нашёл волну, которая сквозь помехи донесла до слуха побледневшего в это мгновение Сергея голос.

Мужской, с вибрирующими басовыми интонациями, механически-монотонный… но Сергей расслышал в нём чудовищный драматизм. Драматизм объявления смертного приговора: «Внимание всем! Внимание всем! Воздушная тревога. Воздушная тревога. Радиационная опасность. Радиационная опасность». У Лазарева оборвалось дыхание. После страшных слов несколько секунд звучал прерывистый тревожный сигнал – и снова выносился приговор человеческой цивилизации.

Безысходность охватила Сергея. Если до сих пор тлела надежда на то, что пуски ракет и последовавшие взрывы – лишь техногенная катастрофа, сбой компьютера, бзик сумасшедшего генерала… то теперь сомнения развеялись.

Это война.

Две или три минуты Сергей сидел, не шевелясь, только смотрел на панель приёмника: тот колебанием разноцветной диаграммы сопровождал голос диктора. Проносились мысли: что на Земле осталось несколько сотен людей и он – один из этих счастливчиков; что возвращаться в Иркутск смыла нет, потому что там одни радиоактивные развалины; что вода в Байкале теперь заражена; что ему придётся охотиться на зверей, когда продукты в разрушенных гипермаркетах окончательно испортятся; что когда-нибудь он встретит другого человека, возможно, женщину… С этой мыслью Сергей начал выходить из ступора, безысходность развеивалась. Он стал искать другие работающие радиостанции. Вскоре на длинных волнах нашёлся «Маяк». Здесь передавалась инструкция для населения о действиях после объявлении тревоги: выключить свет и газ, спуститься в убежище, захватить с собой воду… на открытом пространстве лечь ногами к вспышке… при отсутствии противогаза использовать марлевую повязку, полотенце или иной подручный материал… старайтесь проявить стойкость… пресекайте панику и выявляйте распространителей недостоверных слухов… не выключайте радиоприёмники…

К Лазареву возвращалось самообладание. Не так страшен ядерный дьявол, как его рисовало воображение ещё несколько минут назад. Хиросима и Нагасаки были отстроены на местах атомных взрывов уже через несколько лет – и стали краше, благоустроеннее, населённей. В России есть озёра, созданные атомными взрывами – в них можно купаться, их воду можно пить. Сотни тысяч людей получили облучение и ожоги от вспышек, но остались живы – и доживают до восьмого и девятого десятка.

Чернобыль? Чернобыль – не то. Там другие радиоактивные материалы, которые не должны были разлететься по округе, но поучаствовали в цепной реакции, в распаде – и разлетелись.

Инструкция, транслируемая «Маяком», содержала также сведения, которые должны были предотвратить панику и развеять ложные слухи о чрезмерной опасности ядерного оружия. Говорилось, что радиация распространяется от эпицентра взрыва не далее двух километров даже при детонации самых мощных зарядов – в десятки мегатонн. Что облако наземного взрыва опасно лишь вдоль своего пути, полосой от двух до восьми-десяти километров по ширине, а заражающий эффект полностью теряет силу, удалившись от эпицентра не далее чем на сотню километров. При этом воздушные взрывы опасны лишь световым излучением и ударной волной, а их летучие остатки практически не несут угрозы в плане радиоактивности.

Автоматически транслируемая инструкция не стала для Сергея откровением – многое он знал хотя бы даже из школьных уроков по ОБЖ, – но теперь его знания были освежены и примерены к сложившимся обстоятельствам. Не всё потеряно, цивилизация не погибла, у него самого есть неплохие шансы пережить катастрофу.

Он вспомнил, что хотел поменять одежду. Положил мобильник обратно на пассажирское сиденье, огляделся, потом вышел из автомобиля и открыл багажник: подтянул к себе сумку, достал из неё чистые камуфляжные брюки, куртку и свитер. Перед тем как направиться к речке он осмотрел машину. На правом крыле была небольшая вмятина, а с загнутого торца бампера содрана часть пластикового кожуха.

На речке Лазарев прополоскал трусы и камуфляжные брюки, надел джинсы. Трусы пришлось одевать мокрыми: запасных не брал, а остаться без них как-то уж совсем не комильфо. Мало ли что может произойти – теперь, – и вдруг откроется, что он без трусов. То ли ваххабит, то ли извращенец, то ли полудурок. Опозорился как щенок? Да. Но никто ведь об этом не знает. А если сейчас какой-нибудь патруль загребёт?.. Станут осматривать, раздеться заставят… Разрыв шаблона служивым обеспечен. Или ещё какая-то неприятность случится – ранение, например. Нет, уж лучше потерпеть сырость и холод, чем отвечать на вопрос: «Почему вы, гражданин, в верхней одежде, но без трусов?»

Повесив выжатую одежду на спинки сидений, Лазарев снова взял бинокль и забрался на бугор: бурые облака взрывов поднялись выше, посветлели, их немного разнесло ветром и, как показалось Сергею, они приблизились. Теперь решение ехать на юг окрепло окончательно – фактически, запланированным маршрутом. Можно проехать, сколько получится, потом оставить машину в зарослях и дальше идти пешком.

Он припомнил: выезжая из чащи, видел слева колеи, уходящие на юг, даже хотел там развернуть машину, но передумал. Теперь решил проверить: не показалось ли?

Дорога всё-таки имелась. Сильно поросшая травой, местами полностью терявшаяся в растительности, но вполне проходимая для внедорожника. Он сел за руль, поехал. Однако вскоре движение превратилось в виляние между деревьями, кустами и валунами. Преодолев около трёх вёрст, он оказался в месте, где дорога поворачивала к броду через Ундун-Даван, а дальше уходила на север. Сергей решил спешиться здесь. К тому же и топлива могло не хватить на обратный путь, даже с учётом запасной канистры в багажнике.

Лазарев выбрал сравнительно ровную площадку у подножия хребта, на опушке леса, густо покрывающего склон, и загнал на неё машину. Он ещё раз попытался определить своё местоположение по навигатору, но GPS-связи не было, как и мобильной. Включил радио: шёл повтор за повтором инструкции ГО. Запустил автопоиск каналов. Через несколько секунд приёмник нашёл ту волну, что прежде передавала сообщение о тревоге – это было «Радио России». Теперь и здесь транслировалась инструкция. Других радиостанций приёмник не находил и Сергей выключил его.

Надо пообедать и идти на юго-восток, к Байкалу. С собой возьмёт рюкзак с одеждой, спальник, еду, бутылку воды, фотоаппарат, бинокль… телефон, конечно, – и всё. Надо до темноты выйти к берегу. Он прикинул по карте, что находится примерно в четырёх-четырёх с половиной вёрстах от Ушканьей пади. Главное, перейти через три хребта или обогнуть их, а на берегу уже будет проще. Может быть, там строения и пристань пади окажутся в зоне видимости.

Еды ещё оставалось на пару трапез: полбатона хлеба, отрезок сервелата, кусочек «российского» сыра, банка сайры, банка омуля в томате, яйцо, огурчик и помидор. Сергей обедал минут пятнадцать, затем собрал оставшуюся еду в рюкзак; на походной газовой плите за это время подогрелся чайник, и чай он пил уже стоя и быстро, поглядывая то на юго-восток, то на северо-запад, где виднелись высоко поднявшиеся серые облака взрывов. Они уплощились и слегка растянулись; нижняя часть была темнее, чем у кучевых облаков, и имела явный коричневый оттенок.

Вспомнил, что у него падала сумка-чехол с фотоаппаратом и объективами. Открыл её и осмотрел содержимое – всё цело. Потом проверил – взял ли всё необходимое, ещё раз глянул на карту, закрыл машину, поставил её на сигнализацию… И в этот момент подумал, что лучше оставить ключ здесь – спрятать где-нибудь. Теперь может произойти что угодно – можно остаться не только без ключа, но и без машины. Он быстро нашёл подходящее место: дерево с расщеплённым стволом. Трещина была глубокая, но не сквозная, и представляла собой продолговатую нишу, нижний край которой находился на уровне человеческого роста. Сергей отломил ветку толщиной с мизинец и продел её через кольцо в ушке электронного ключа. Ветку установил в распор ниши – уже с трёх шагов ключ был совершенно не виден.

В одиннадцать часов дня тронулся в путь. Пошёл строго на юго-восток, по распадку21 протяжённостью более версты. Меньше чем через полчаса он вышел на открытую каменистую площадку, за которой лежал невысокий хребет с довольно крутыми склонами. Судя по карте, его можно было обойти примерно за полчаса, если повернуть на запад. Но Сергей решил идти в гору: с гребня он хотел разглядеть окрестности и надеялся на то, что мобильник найдёт на высоте сеть и оживёт.

Склон до самого верха был густо покрыт растительностью, правда, она постепенно становилась ниже, высокие деревья полностью сменились кустарником и карликовыми, сильно изогнутыми деревцами. Тем не менее идти было тяжело: крючковатые ветви цеплялись за рюкзак со спальником, за одежду. Три четверти часа ушло на подъём. С гребня он увидел Байкал – за долиной, лежащей между двух небольших гор.

Но не озеро привлекло внимание Сергея, а то, что находилось на западе. Там вздымались к небу несколько серых облаков, точно таких, какие он видел более часа назад на севере. Иркутск! Это над Иркутском (или вблизи него) вознеслись столбы радиоактивного пепла и дыма. Можно было различить четыре «протуберанца», уже далеко отнесённых ветрами от эпицентров – за ними тянулись шлейфы чёрного дыма.

На северо-западе поднялось к небу больше «протуберанцев», но сосчитать их было сложно – они загораживали друг друга и сливались. Ближе всех был тот столб дыма, который Сергей увидел первым (ещё от речки), и он находился отдельно от остальных. Хотя вполне возможно, что расстояние как до него, так и до тех, что поднялись в окрестностях Иркутска, было примерно одинаковым, а до города отсюда было вёрст семьдесят. Но ближайшее облако сносило восточнее – так казалось. Теперь опасность могли представлять более далёкие облачные остатки взрывов: они находились западнее и их, похоже, сносило прямо в сторону Лазарева.

Зрелище потрясло Сергея: он сбросил поклажу и сел на землю. Минуту спустя достал бинокль и стал всматриваться в даль. Сначала он думал о том, что происходит в районах, опалённых ядерным пламенем, о своей квартире (вообще, уцелел ли дом, в котором она расположена?), однако постепенно мысли обратились к будущему. Как оно сложится? Где он будет жить? А вдруг его заберут в армию? Он сейчас выйдет к людям, а его заберут служить этой стране дураков, всю свою историю воюющей с цивилизованным миром. Служить Лазареву не хотелось – не любил муштру, тревоги, атаки, приказы… Он не был в армии (в своё время мать сделала для него нужную справку), но об армии начитался в Интернете и заочно ненавидел её порядки. В них нет свободы для человека. В них тупость и бесполезные жертвы.

Лазарев опустил бинокль. Оглянулся на Байкал, затем медленно обвёл взглядом горизонт от юго-запада до северо-востока. Озеро, низкие горы, тайга, голубое небо с редкими белыми облаками.

Какая красота! Вот он – прекрасный пейзаж. А на нём сумасшедшие политики – алчные, глупые, беспринципные – поставили радиоактивные кляксы. Не могла это сделать Америка, не могла сделать Европа – они не настолько глупы. Они стремятся к процветанию, а не к разрушению. Война для них просто не выгодна. По крайней мере, самоубийственная война. Запад может всё купить! Может подкупить своим высоким уровнем жизни, свободой мысли, свободой совести. Америке и Европе нет смысла начинать смертельно опасную схватку. Такую войну могли начать только кремлёвские вурдалаки. Только гэбистская карликовая особь с имперскими амбициями могла совершить это преступление против человечества, против своей страны, и так уже униженной и обворованной ею.

С общих проблем мысли скоро переместились в личную плоскость. Чувство абсолютного одиночества поглотило Лазарева. Словно из всего людского рода остался он один. Есть эта вершина, в окружении других, есть темнеющий вдали Байкал, есть синее небо и солнце – но нет больше человеческой цивилизации. Он вспомнил о своём детстве без отца, о матери, о родственниках по материнской линии, с которыми сознательно не поддерживал отношений, вспомнил о бывшей жене… об их первых месяцах после знакомства. Ему стало жалко всех, но и себя ему было жалко тоже. Глаза увлажнились, он шмыгнул носом. Лазарев забыл о цели своего перехода через хребет, об опасностях новых взрывов и надвигающихся радиоактивных облаках, о прохладном ветре, что легонько трепал его длинные русые волосы. Так Сергей просидел несколько минут, понемногу успокаиваясь, отрешаясь от ужасных и постыдных переживаний сегодняшнего утра.

Наконец он вытащил из нагрудного кармана айфон – тот по-прежнему был в «зависшем» состоянии. Тогда он достал фотоаппарат и начал делать снимки. Теперь объектом съёмок стала не осенняя тайга и прибайкальских горы, а последствия атомных ударов. Даже на таком большом расстоянии был виден чёрный дым, поднимавшийся вслед серо-бурым радиоактивным облакам. «Наверное, город горит», – подумал Лазарев и снова вспомнил о своём жилище. Между тем воздушные течения относили дымопылевые образования к устью Ангары, то есть в южном направлении. Сергей предположил, что ближе к вечеру эти искусственные смертоносные тучи закроют собою солнце.

Он обратил внимание, что в небе нет гражданских самолётов. Над этой местностью проходят их трассы и ещё утром был слышен звук авиационных моторов. «Может быть, аэродром разбомбили? – пришло на ум. – Да нет, аэродром ведь гражданский. Наверное, запретили полёты из-за военных действий».

Закончив фотографировать, положил камеру в сумку-футляр, перекинул её ремень через голову, чтобы она висела на груди, и взвалил на плечи рюкзак со спальником. Перед тем, как тронуться в путь, взглянул в сторону Иркутска: чуть повернул голову, бросая взгляд на надвигающееся радиоактивное облако с севера… и застыл.

Вдали – правее и севернее атомных дымин – устремились в высоту несколько искорок, а за ними тянулись белые нити: к низу они утолщались, теряли белизну и плотность, наконец растворялись в синей приземной дымке. Ракеты! Межконтинентальные баллистические ракеты. Реактивные снаряды противоракетной и противовоздушной обороны небольшие в сравнении со стратегическими монстрами, и поэтому они быстро разгоняются; сразу после старта резко меняют траекторию, дыма за ними почти нет. А эти ускорялись довольно медленно и набирали высоту почти перпендикулярно горизонту, за ними тянулся дымный шлейф. Может быть, в эти секунды запускались и противоракеты, но видно их не было. Без сомнения – это «тополя» или «ярсы».

Сергей сбросил рюкзак, тот пополз вниз по южному склону. Достал из сумки фотоаппарат и стал снимать. Снимал с наибольшим увеличением, раскрыв диафрагму объектива полностью и поставив короткую выдержку (чтобы уменьшить размытие изображения от тряски рук). Ракеты взлетали очень далеко, на пределе видимости. Лазарев мысленно прикинул, что место старта километрах в сорока, в районе посёлка Добролёт. Он даже слышал, что к северу от него находится то ли часть ПВО, то ли стартовая позиция22 МБР.

Сначала разглядел девять ракет: они ускорялись и едва заметно отклонялись к востоку, а белый след постепенно исчезал в небесной сини. Затем на некотором отдалении Сергей увидел ещё один залп из девяти ракет – западнее и, вероятно, чуть дальше. Количество пусков можно было сосчитать лишь по факелам сгорающего топлива, которые отсюда казались мельчайшими искорками, а дымные шлейфы ракет сливались: видимо, дивизион был развёрнут фронтом строго на восток. Ракеты поднялись высоко и уже почти исчезли, когда до Лазарева донёсся нарастающий звук, какой обычно бывает у военных самолётов. Спустя несколько секунд на западе показались две точки. Они пронеслись вёрстах в трёх в северо-восточном направлении. «Перехватчики? – мелькнула мысль. – А может быть, это „миги“ с „кинжалами“ под брюхом? Неужели мифические „кинжалы“ в самом деле существуют?» Не успели скрыться из виду эти самолёты, как в том же направлении и на таком же отдалении от Лазарева пролетела ещё одна пара реактивных машин.

Надо было уходить. Радиоактивные облака приближаются, да и, судя по всему, следовало ожидать новых ответных ударов от Штатов: Лазарев не сомневался, что те только отвечают и даже не пытался понять, почему между пусками ракет первой волны и американским ответом был такой короткий временной промежуток. Ближайшего радиоактивного облака Сергей теперь не сильно опасался: стало очевидно, что воздушные течения сносили его севернее. А вот облака позади и левее представляли опасность, они явно двигались сюда. Успокаивало одно – хватало времени, чтобы укрыться от них.

Сергей медлил. Тщеславие толкало на риск: он ожидал ответного американского удара по позициям укрывшихся в тайге «тополей» и был не прочь заснять атомные взрывы. На руку ему северо-западный сухой ветер и высота, на которой он находится. На юге (в стороне озера) видимость была значительно хуже из-за большого процента влажности в атмосфере. Выросшие в окрестностях Иркутска атомные исполины тоже были видны не очень хорошо – то ли из-за близости озера и реки, то ли из-за смога. Северное направление просматривалось отчётливо, только у самой земли атмосфера приобретала серовато-синюю мутность, да ещё уменьшилась прозрачность воздуха позади приближающихся радиоактивных облаков.

Наконец он начал спускаться с хребта. Этот склон был более пологий, чем северный, и не так густо покрыт растительностью. Шагах в двадцати внизу, упёршись в валун, лежал рюкзак. Лазарев поднял его и закинул на плечи. Поверхность была каменистой и приходилось соблюдать особую осторожность при спуске. Впрочем, спуск был вскоре прерван. Раздался глухой раскатистый звук. Он был похож на обыкновенный гром, но какие сомнения теперь могли возникнуть, тем более когда на небе лишь белые кучевые облака? Звук далёкого атомного взрыва по ту сторону гребня.

Теперь Лазарев не заметался, как это было с ним утром. Пережив тогда ужас и стыд, он определённо собрался внутренне. А кроме того, несколько минут назад он рассматривал дымопылевые останки атомного кошмара – это придало ему уверенности в том, что он находится в безопасности, в зоне недосягаемости для излучения и ударных волн. Он испытывал тревогу, некоторый страх, но никак не ужас. Сумасшедший азарт завладел им: увидеть вспышки, растущие грибообразные облака, действие ударных волн… Столько раз он видел это в художественных фильмах и в документальных роликах об испытаниях атомных бомб, а теперь есть возможность с безопасного расстояния увидеть страшное и одновременно завораживающее явление собственными глазами.

Мало того, у него возникла сумасбродная идея – сфотографировать ядерный взрыв, и она влекла его не вниз по склону, а обратно, к гребню. Интерес и тщеславие оказались сильнее страха. Эти снимки потом будут пожирать глазами… будут водить по ним пальцами те, кто останется живым, может быть, десятки и сотни поколений людей… людей-мутантов или как они там будут называться. Можно прославиться, как Ник Ут23. Это шанс для славы – славы, которая надолго переживёт его. И Лазарев, скинув рюкзак, устремился к гребню хребта.

Между тем вслед за первым взрывом, последовал второй, третий, четвёртый… больше десятка точно. Когда Лазарев оказался на гребне, то увидел совершенно невероятную картину: примерно дюжина грибообразных «протуберанцев» вздымались над горизонтом от северо-востока до северо-запада. И прямо на глазах у Сергея разгорались ещё три термоядерных шара. Наверное, на каждый из них в отдельности с такого расстояния можно было бы смотреть через затемнённые очки или хотя бы прищурившись, но их одновременная светимость была такова, что даже кожей лица чувствовался жар. Опасаясь ожога, он присел, укрылся за гребнем. Потом осторожно поднял руку с фотоаппаратом – ей не причинили вреда лучи далёких вспышек. Тогда он медленно стал подниматься, прищурившись и глядя в видоискатель камеры.

Один из взрывов произошёл точно там, где по прикидкам Сергея располагался Иркутск. Склонив голову, чтобы не ослепнуть, он фотографировал его с третьей или четвёртой секунды от начала реакции. Заряд сработал на высоте нескольких километров – это очевидно, иначе вспышка не была бы видна за отдалёнными холмами. Ударная волна в виде быстро раздувающегося громадного пузыря колыхнула дымовую завесь над городом. Почти чёрный гриб из наэлектризованной пыли и пепла сначала просто материализовался на месте ослепительного огня, а затем стал вытягиваться, при этом остаточное облако ещё примерно минуту полыхало багровыми языками пламени.

Лазарев снимал около четверти часа, успев поменять заполненную карту памяти. Пронеслись ударные раскаты, далёкие грибообразные столбы пепла и пыли уже не росли так интенсивно, как сразу после своего появления – они почти застыли.

Сергей сел на землю. Сел обессиленно, грузно, уронив руку с фотоаппаратом на бедро. Происходящее казалось ему галлюцинацией. Три четверти мира, если оглядеться, совершенно обычные: голубое небо, светлые облака, ослепительное солнце, темный Байкал, жёлтыми и бурыми пятнами распласталась тайга в подножиях гор, а четверть мира (с севера на запад) – похожа на акварельный рисунок: размытый серо-голубой горизонт, над ним – около двух десятков грибов, выведенных неуверенной дрожащей рукой, выше – небо с грязно-серыми облаками. Фантасмагория.

Так, плохо осознавая себя, сомневаясь в реальности происходящего, Сергей сидел несколько минут. Потом поднял к глазам бинокль… но скоро опустил его: из-за поднятой ударными волнами пыли и разнесённого дыма даль утонула в серо-синей пелене.

Вновь он вспомнил о квартире, о вещах, что в ней остались, о деньгах. «Но какие снимки я сделал! – будто компенсируя мысли о потерях, подумал Лазарев. – С такими снимками, пожалуй, можно рассчитывать на славу и хорошие гонорары: лишь бы Америка не сильно пострадала от какой-нибудь „Сатаны“ или „Тополя“. Но у Америки защита лучше. С её технологиями и с готовностью к заскокам кремлёвских вурдалаков она должна уничтожить большую часть их ракет. Да половина этих „Булав“ и „Тополей“, как водится, сразу после старта посыпалась, наверное, на головы тех, кто их запустил. Может быть, и на Иркутск такая вот „булава“ упала, а потом скажут, что Америка город уничтожила. „Протоны“ у них падают, „Булавы“… Страна-бензоколонка. Импортные запчасти с некоторых пор перестали на бензоколонку завозиться, а своё, что-нибудь стоящее, отродясь делать не умели. Всю свою историю воровством жили. Ракетостроение у немцев украли, атомную бомбу – у американцев, водку – и ту у поляков спёрли».

Сергей поднял взгляд к приближающимся серым облакам, потом встал на ноги, резко развернулся лицом к Байкалу – и заспешил вниз по склону.

Менее чем через час (в начале третьего) он был на берегу озера.