Читать книгу Обэриутские сочинения. Том 2 - Игорь Бахтерев - Страница 3

Ты снова спрашиваешь: Почему

Созданья милые как на картинке

Развитья не имеют в мыслях?

И почему у девы тощего сложенья

Гуляет взор по окружающим предметам

В жеманных поисках фигур мужского рода?

А мужичок усат и бородат.

Парит в надгробной вышине

Богов разглядывая очертанья

Через подзорный аппарат.

Ты говоришь с волнением понятным:

В распределеньях чувств и мыслей нет порядка!

Но любознательность опасна

Когда ответ словами не оформлен.

Мой друг! Послушай презабавный случай

Я расскажу тебе сегодня,

В бесцельной пустоте подвала

Где пиво пенится пленительно наверх

И скрипок звон рождается в медлительном пространстве.

Была случайна встреча их

На невском у садовой

Из ярых рук не зная чьих

Она пришла в гаржетке новой.

Я жить хочу сначала!

Вечерний шум она перекричала.

В ответ Петров кружился

Прохожих задевал

Сегодня я женился, —

Он в небо мокрое сказал.

Довольно плясок и мученья

Довольно зла на перекрёстке

Нам нужен курс души леченья

Мне и девушке подростку.

Тогда из подворотни вышли две старухи

Их внешний вид был длинный, длинный…

В потьмах скрипели их сухие руки —

Они шарманку медленно вертели

И под шарманку с выраженьим долгим

Псалмы раздробленные пели.

Ох, вам и горько,

Ох, и трудно

По жёсткой улице ступать,

Над сединой волос тут фонарей мерцанье,

Но нету света в мокрой вышине,

Но нету света в мокрой вышине.

Уж лучше травки нюхать в поле,

Они дождя приняли запах —

Благоухание болот,

Благоухание болот.

Брусники скромную печаль

Познать в уединеньи рта,

А сучьев трепетных изгибы

Приблизить к профилю лица;

Приблизить – и уснуть, уснуть…

В глуши дремучих пней,

В тиши кустов дремучих.

Глядите вспять,

Глядите вширь,

Глядите пёстрым взглядом

Туда, где детство бродит между кочек

С плетёною кошёлкой у локтя.

Там форм спокойствие,

Там сельский шопот

Коровьих дум напоминает древность

И вдохновенье шафки на мосту,

И нежность рыбки под мостом.

Мужик Петров с душою неудачной

Ах, девка-девица – прозрачные глаза

В осенний день невзрачный и сырой

Когда ветры адмиралтейский шпиль качают

И туч обледенелых бьётся рой

Каких забот житейская гроза

Вас за углом тогда подстерегает?

Надежд безжалостный туман,

А может быть испуг бесформеннее воска

А может быть отравы уличный дурман

Корысти направляя лук

Стрелой бесстыдства целя в мозг.

Нет спасения тогда для вас!

Шелестел старух нечистый бас.

Кто с нами, ну ка?

Мы в шинок, —

Вот естества наука!

Прощай, сынок!

Прощай, сестрица!

Вас горечь жизни стережёт,

Нас – землица.

Тут старух померкли силуэты,

Только скрип, только треск,

Только шелест слышен где-то.

А в догонку из окошка

Старик грозил сторожевой

Ржавой ложкой, бесцветною рукой.

Ему немножко помешали,

Когда старухи причитали.

Я здесь глядел Декамерона

При помощи Брокгауза и Эфрона,

Его тома познаньям помогают,

Старик сказал, стекло превозмогая.

И вот, просторный мир встаёт

Стаканом с чистою водой

Без лжи и без обмана

В зеркальной ясности морской

Мне данный путь указан богом,

Он тут живёт —

В четвёртом этаже,

С четвёртого двора ведёт к нему дорога,

К нему пора уже.

Скорей летите птичкою пернатой

В его промокшие палаты.

Как свету много,

Он теплом богат.

Под нашими ступнями общая дорога

В просторный мир, прямоугольный сад,

Многоголосый мир, просторный сад.

Нас ожидает жизни славный мир

С богатым угащеньем à la carte

Забудем ветхое шептанье

Над мостовою мерзкий шар

Увядших глаз прощальный жар

Старухи бледной предсказанья

Прожитых дней кошмар

Я на панели обранила.

Терзаниям моим поверь!

Скажи, ты веришь?

О, как твой голос мил,

Когда ты неизбежное рассудком меришь.

А если б прошлого мохнатый зверь тебя за талию схватил?

Я в луже дождевой его бы тотчас утопила.

Мой взор в глазах твоих читает

Сознанья проблеск утвердительный оттенок.

Тревоги сладость тает, тает,

Как в ресторациях пломбир клубничный,

В промежности моих коленок.

Он верно послан сновиденьем

Под воробьёв столичных пенье.

От счастья я бы зарыдала,

Но случай злой —

Мне тушь с ресницы в глаз попала.

Прозрачней майских утр

Ему тот вечер показался.

Измокший дом, уплывший над землёй,

Ему навстречу улыбался.

В промежности моих коленок

Тревоги боль и сладость тает

Как в ресторации пломбир клубничный

Мужчинам это слушать неприлично.

Верно…

По грязной лестнице, в пыли

Они взобрались как могли,

Дворовый аромат вдыхая.

Скользнули кошки у дверей,

Кухарки с плошками, но вот

Петров невесте руку жмёт —

Виденье перед ним сверкает.

Пренебрегая темнотой

С отцовским зонтиком под мышкой

Спускался ангел молодой

Дремать в Таврическом саду

Над хиругрическою книжкой,

Сомнений взращивая рассаду,

Движеньем тих, повадкой прост,

Его был невысоким рост,

А выражение лица напоминало подлеца.

Приятный вид, хотя и без усов, —

Сказала Софья притаив улыбку,

Но тела моего засов

Не отворить с его фигурой зыбкой.

Ну, город, ну, столица!

Украли наш дверной звоночек.

Тут ходят подозрительные лица

В потьмах осенних ночек.

Смотри – он воспитаньем не богат,

Так половые в полпивных ворчат,

Когда их дразнят мужики!

И лешаки в лесах вздымая лапы…

Обидных выражений будто не заметя

С поклоном поднимая шляпу

Им ангел кроткими словами отвечал.

Как много ласки в буквах этих:

Париж – начало всех начал.

Вам неустройства здешние ругая,

Скажу, в Парижах жизнь совсем другая.

Без мелких краж – никчёмного позора,

Без драк мастеровых на пасмурном углу,

Но с милым росчерком девичьих взоров

Теорий покаривших мглу

Упрямого Фурье и Сенсимона.

Теперь по-летнему горячие лучи

Ещё ложатся вкось

На вежливых бульваров голубую осень,

Ещё торговец ананасами кричит

Упругие, продолговатые слова.

И свежестью душистою полей

Ещё влекут газонов точные просторы,

Прощай же лета полнота и краснота

Столбы несметных голубей

Зимы приметная черта

Но сердцу русскому милей,

Когда мороз порхает у дверей

Тот снежный час настигнет скоро

В пыли проспектов звонкие кофейни

Фиакров тень в печальном окруженьи

Детей с апсентом на устах

Мане брадатых под зонтами

Чьи мысли на холстах ютятся

Земную сложность отражая вкратце

Неукротимыми кистями.

Ура зиме! Поре родной печали…

Которую бездомным черти накачали.

Пять лет в Париже я прожил,

Ночами с Мистингет дружил

Ветвистый Пикассо меня изображал неоднократно

Рисунком точным и опрятным

Пронзительной своей рукой

Чтоб прелесть моего лица

В его кубических твореньях

Правдивою пылала красотой.

Ах, в крови гаренье

И желтизна в глазах

Дрожит мой шаг над каменной ступенью.

И пти занфан в песчаном окруженьи

Кокто с апсентом на устах

Моне брадатых под зонтами.

Скажу вам так:

В Париже наблюдается блаженство.

А здесь, в четвёртом этаже,

Туда пора уже,

Постигнете вы совершенство,

Простую млаго

          влаго

          благо

          дать…

И неземную благодать.

Сказал, откланялся

И тоги нарушая гладь

В маршах растворился лестниц.

Так в петербургских тучах неизменных

Неверный исчезает месяц,

Частями и попеременно.

Воображаю, ах!

Вид ангела размятого в кубах.

О, декаденские произведенья!

В них бочка дёгтя заключает ложечку варенья.

И смеялся он притом

Перевёрнутым лицом

Непобритыми щеками

Длань прижав к её груди

За ступенькою ступеньку

Оставляя позади.

Прихожая была невелика

В тенях блуждающих по стенкам

Свеча мерцая таяла в углу,

Старинный маятник в потёмках тренкал

И пахло сыростью слегка

Как на болотистом углу.

Здесь благонравия опасная черта

Заключена под гулом крыши

А ниже – пустота и чернота.

По мокрым половицам пробегали озабоченные мыши,

Бадья стояла с дождевой водой, —

Немного крыша протекала беспрерывною струёй.

Они вошли сюда несмелые

Став с расстройства белыми.

Плечо к плечу устав прижали

Среди прихожей робко встав.

Под близким облак дуновеньем

Уста его негромкие шептали.

Твоей руки прикосновенье

И трепет кружев близких

Мне обещает бодрость

Омоложенье чувств и тела

В моей крови проснётся твёрдость

Когда б ты в ожидании романс пропела.

Над его лукавым взором

Прядь красивеньких волос

Чуть повыше подбородка

Древней формы римский нос

С такой приятностью манер

В целом околодке мне не припомнить кавалера.

Отчего ты изменился,

Почему похолодел?

Я немножко простудился, —

Вот мой старческий удел.

Но мыслей грустных не желая тискать,

Он взором стал по стенкам рыскать.

Мазков и линий сочетанье увидав

В позолочённой раме,

Вскричал, на цыпочки привстав —

В каких созвездьях я,

В каком дурацком храме?!

Картинка ничего, она

По моде новой создана:

Кубов собранье искажает лес,

Среди кустов – собранье бесов

И девок тоненькие чресла,

Среди ветвей – глаза прямоугольной формы,

Привычное несоблюденье нормы.

Знакомый взор… Знакомый взор…

Ресниц мучительный узор…

Кого мне предвещает он,

Мой неразгаданный красивенький Филон!

Скорее замолчи

Ты предстаёшь как диссонанс

В священном шелесте свечи.

Удачный шанс для квартирантов ада,

Твоим речам там будут рады!

За дверью слышишь шум шагов?

Долой житейские сомненья,

Спадает звон земных оков,

Минута близится преображенья.

Уйми свои смешные жесты.

В дырявых сапогах,

В протёртых галифе

Я тоже, кажется, выгляжу не к месту…

Сегодня не было моленья

И я немного под шафе.

Какое странное явленье…

Хоть он в старинном сюртуке,

В руке с ломтём гавядины

Взгляд его неистов

Он верно был кавалеристом

Главы сшибая гадинам.

Кто вас прислал сюда, малютки?

Один старик из полосатой будки.

Старик всегда был исполнителен и точен,

К нам постояльцев приглашая каждой ночью.

Ай, ай!..

Зато я, как положено отставному солдату, – совершенно не боюсь собак. Но, вот, почему-то, при виде этой пёстрой весь холодею…

Глупости какие!

Не бойтесь пёсика

Имеет хмурый вид

Но даже лаять не желает

Лишь почтальонов снисходительно кусая

Униженно скулит

В надежде раздобыть награду.

Бери mon cher!

Моё решенье —

Входите, будем рады!

Так началось моё преображенье…

Теперь, чкхы, чхы – я буду вам провожатый.

За мной, за мной!

Allons enfants!

Allons бум-бум!

У стен, взлетевших к потолку,

Обоями украшенных цветочками

Сидел бесспорный человек

Колючею бородкой вверх.

Сидел безмолвный, величавый,

Кругом в лохматых волосах,

С ясной рюмочкой, бездонной, —

Ноги плети разбросав.

Кто эти, которые там стоят? —

Как будто невзначай спросил.

Ночлежники пришли – душою дети,

Надежды фантики тая, —

Провожатого послышался ответ.

Отвали ему на чай!

Петрова провожатый попросил.

Разумный тот приняв совет,

Петров сыскал копеек двадцать,

Да Софья из чулка рублей дала пятнадцать.

Тут лохматый господин

Став лицом, став грудью красный,

Закружился, завертелся,

Верно был простолюдин

Поведением ужасный.

Бородёнкою, что мельницею машет,

А руками-кренделями тычет в бок.

Мне, говорит, становится прекрасно,

Примите уваженье наше

От страдающего телом —

От бога!

Он питается голодной корочкой,

Познания храня на полочке.

Ой, светики, ох, горюшко!

Скажите делом —

Кто своровал очёчки?

Я наблюдать мечтаю

Пухленькие ручки

Они василёчки

Волосочков стаю…

В животе моём томленье,

Плоть кудрявая в смятенье.

Ах, какая рыженькая вишня!

Не ждала такого я преображенья…

Сегодня мы хватили лишнего.

Простите, сударь,

Мы с невестой —

Пепел труб, вагранок гарь,

Обожжённые судьбою

Подыскать решили место

В светлой сакле над землёй

И взошли к вам преклонённые,

В галках-мыслях просветлённые,

И трепещем как листва

В ожиданьи божества.

Ты обмишулился, любезник мой,

Напрасен твой приятный слог,

В своём величии румяном

Я сам перед тобой —

Степан Гаврилыч Бог,

Судьбы залечивающий раны.

Приходят, понимаешь, люди

С душой простёртой как на блюде,

А их встречает поведенье,

Достойное сожаленья.

Ты хорошо схватил на чай,

Теперь без лишних промедлений

Вали, Гаврилыч, начинай!

Сквозь грязь белья

и кости лбов

Я вижу их насквозь.

С предельностью такой

Клопа я наблюдал в диване

Хитросплетения его несвязных мыслей постигал,

А в час другой

Наглядностью неменьший

В кармане блох бездомных настигал.

Их обольстительный рассказ

Смерял рассудка стройные лады

Лагарифмического склада

И ощущений тучные сады

Беспечно верующих стаду

Вручал

Кадильницей клубя.

А вам для нашего начала

Скажу немного, но любя…

Довольствуемся малым

И притаённо слушаем тебя.

Гвы ять кыхал абак.

Чегой-то?

Гвы ять кыхал

Абак амел имею

Уразумел?

Прости. Не разумею.

Эх, неученость. Мрак.

Начнём с другого бока

Абак амел

Кыхал гвыять

Имею.

Не ухватить и не понять.

Имею

Иметь

Имеешь

Осьмушками, осьмушками!

Ну, разумеешь?

Осьмушками – гвы ять кыхал?

Не А, не Бе – то звук иной

Шершавый тощий и больной.

Но-ха́л.

Петров, он не в себе!

Простите, сударь

Вы с невестой

Дрянь земли, утробы гарь

Жизни тухлые помои

Обрести хотите место —

Неразумные вы твари

В светлой сакле над землёю!

А стоите над трясиной

Развеваясь как осины.

Всё. Теперь со злости

Я вам переломаю кости

В зловонный зад вгоню свечу,

И чрева гниль разворочу!

Прочь! Прочь!

Там досидите ночь

Авось найдётся место

Тебе балде с твоей невестой

Мокрицы

Прелые онучи!

Умалишённых испражненья!

Блевотина индюшек!

К башкирам упеку!

Дубьё – еловый тын,

В Баштым!

В Уфу!

Не знаю, что ещё сказать…

Тьфу!

Ать, два – и он показал им голый живот

                    со всеми последствиями.

Они стояли без движений,

Глядели косо врозь…

А между тем в дверях

Промокший ангел вырос

У ног его кольцом свивался

Трёхцветный пёс

Тот самый Бум

Взор ангела смеялся

Под влияньем нехороших дум

Где шляешься бездельник?

А вы – идите, идите.

А то я возьму да прямо в вас и плюну.

И будет неприятно

Неопрятно,

Некультурно…

И будет превеликий грех!

На низеньких палатях

На жёстких одеяльцах

В убогой атмосфере

Валялись постояльцы

Не то люди, не то звери.

Куда же встать,

Куда присесть им,

Чтоб сердца успокоить стук?

И как синички на насесте

Взобравшись на сундук

Они делили крошки из кармана,

Делили нежность рук и ног.

Пожелтевшие странички

Из далёкого романа

Напоминал их уголок…

Бедные птички!

Ещё дремота не успела

Их обступить со всех сторон

Ещё солдатка злобно пела

Изображая временами

То слабый вздох, то жалкий стон;

Ещё тянул на флейте ноту

Горбун, качая сединами

И голосил молитву кто-то

Клюкою тыча в потолок,

Когда сквозняк прохладным духом

В их нежный угол приволок

Господина с неуклюжим ухом.