Читать книгу Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история - Игорь Бессонов - Страница 11

Сон Навуходоносора, изложенный во второй главе, является первым пророческим видением, входящим в состав книги Даниила. Ее повествование начинается как классическая новелла о приключениях еврея при дворе иноземного царя, подобная истории Иосифа. Навуходоносор, как и Фараон, видит устрашивший его сон и призывает придворных мудрецов, чтобы получить от них толкование своего сна. Однако в отличие от Фараона, сны которого египетские мудрецы были не в состоянии истолковать, Навуходоносор задает мудрецам Вавилонским сложную задачу – они должны сначала рассказать ему содержание его сна. Сложно сомневаться в том, что эта задача является способом проверить способности интерпретаторов, чтобы затем быть уверенным в правильности приведенного ими толкования. Примечательную параллель подобной проверке способностей предсказателей мы находим в близкой по жанру истории, переданной Геродотом. Лидийский царь Крез, перед тем как вопросить оракулов о готовившемся им походе против персов, потребовал у них ответа на вопрос: «Что теперь делает царь лидийцев Крез, сын Алиатта?» Единственным святилищем, способным дать правильный ответ, оказались Дельфы: царь варил в медном котле черепаху и ягненка. В книге Даниила единственным толкователем, способным ответить на вопрос царя, оказывается Даниил. Его неожиданное появление перед царем в данном случае выглядит аналогично появлению Иосифа при дворе Фараона, а представивший его Навуходоносору начальник царских телохранителей Ариох здесь выступает в роли аналогичной роли царского виночерпия в истории Иосифа. Примечательно, что неожиданное появление Даниила при дворе, для которого понадобилось посредничество Ариоха (Дан 2, 25), совершенно не согласуется как с повествованием первой главы, согласно которой пленные иудейские юноши уже были представлены Навуходоносору и поразили его своей мудростью (Дан 1, 19–20), так и с упоминанием автора о том, что Даниил уже лично обещал царю объяснить ему значение сна (Дан 2, 16). Подобные несоответствия заставляют многих исследователей предполагать, что вторая глава книги Даниила сначала циркулировала как отдельная история, принявшая свою первоначальную форму еще до написания текста первой главы140.

Даниил узнает содержание сна Навуходоносора и его истинное значение во время посланного ему свыше пророческого сна (Дан 2, 19), однако мы ничего не узнаем об этом первом откровении, данном Даниилу, – весь дальнейший текст является пересказом сна Навуходоносора, сделанным Даниилом. Он открывается стихами 28-29, явно представляющими собой дублеты одного и того же оригинального стиха, причем оба варианта дают нам интересные подробности описываемой ситуации. В стихе 28 содержание сна относится к – фраза, которая в Синодальном переводе переводится как «последние дни». Это выражение соответствует ивритскому , выражению, в библейском языке первоначально использовавшемуся как указание на период времени в отдаленном будущем141, но позднее, в книгах пророков и кумранских текстах, получившему эсхатологический смысл142. Примечательно, что в следующем стихе интерес к отдаленному будущему приписывается самому царю: «Ты, царь, на ложе твоем думал о том, что будет после сего, и Открывающий тайны показал тебе то, что будет» (Дан 2, 29). Эта ремарка возвышает образ Навуходоносора, рисуя его в качестве созерцателя будущей мировой истории. Подобная оценка личности вавилонского царя исподволь подготавливает историю 4 главы, в которой Навуходоносор выступает в качества рассказчика и главного героя.

Предметом сна Навуходоносора оказывается огромная статуя, состоящая из четырех металлов и разбитая камнем, оторвавшимся от горы «без содействия рук». Возможно, первоначальный испуг царя (Дан 2, 3) объясняется тем, что он предположил, что эта статуя символизирует его самого – толкование, имеющее некоторые основания в самой книге Даниила (именно так Даниил толкует огромное дерево в Дан 4), однако все же оказывающееся неверным. Огромная статуя в данном случае символизирует весь ход мировой истории, точнее четыре языческие империи, которые будут существовать со времен Навуходоносора.

Сам образ гигантской статуи представляет значительный интерес как в контексте культуры древнего Востока, так и в контексте самой книги Даниила. Явление гигантских статуй во сне царя является достаточно распространенным мотивом. Наиболее древним свидетельством такого рода является рассказ о явлении гигантской фигуры во сне шумерскому царю Гудеа. В толковании сна, полученном царем от богини Нанше, он узнает, что этой фигурой был бог Нингирсу, которому Гудеа должен воздвигнуть храм в Лагаше. Другим примером подобного рода является сон фараона Марнептаха, в котором он видел огромную статую бога Птаха, вручившего ему меч для войны с ливийцами143. Наиболее любопытные параллели с историй сна Навуходоносора мы находим в истории Птолемея Сотера. История основания им культа Сераписа приводится в трактате Плутарха «Об Исиде и Осирисе»: «А Птолемею Сотеру приснился колосс Плутона в Синопе, хотя царь его не знал и никогда не видел, каков его облик; и колосс приказал доставить его как можно скорее в Александрию. Ничего не ведая о нем и раздумывая, где бы он мог находиться, царь описал видение друзьям, и нашелся один путешественник, Сосибий, заявивший, что видел в Синопе точно такой же колосс, какой привиделся царю. И вот царь отправляет в путь Сотелия и Дионисия, которые, потратив много времени, с трудом и не без божественного содействия похитили и увезли статую» (Об Исиде и Осирисе. 28). Здесь мы видим рассказ о царе, увидевшем во сне гигантскую статую божества и после этого сна установившего ее в своей столице. Этот сюжет, возможно, проясняет связь между 2 и 3 главами книги Даниила. Сразу же в начале третьей главы повествуется о том, что Навуходоносор «сделал золотой истукан, вы-шиною в шестьдесят локтей, шириною в шесть локтей, и поставил его на поле Деир в области Вавилонской» (Дан 3, 1). Примечательно лексическое совпадение между 2 и 3 главой – в обоих случаях статуя обозначается словом םלצ. Таким образом, мы имеем дело с «бродячим мотивом», характерным для литературы Ближнего Востока. Так, история сна Птолемея Сотера напоминает уже упомянутый нами выше сон шумерского царя Гудеа, где ему также является гигантская фигура бога, требующего построения посвященного ему храма.

Возможно, что в основе этого рассказа может лежать традиция, связанная с образом последнего вавилонского царя Набонида, известного интересом к собственным сновидениям, которым он приписывал религиозный смысл, и пытавшегося утвердить в Вавилоне культ лунного бога Сина вместо почитавшегося вавилонским жречеством Мардука. В своих надписях Набонид сообщает, что в начале правления ему во сне явился бог Син, повелев восстановить свой разрушенный храм в ассирийском городе Харране, обещая его скорое освобождение от власти мидян. После падения разгромленной Киром Мидийской державы Набонид овладел Харраном и действительно произвел торжественное восстановление храма Сина. В «Вавилонском памфлете о Набониде» (Verse Account of Nabonidus) – пропагандистском сочинении, созданном вавилонскими жрецами после персидского завоевания, кроме того сообщается о воздвижении царем статуи Сина: Набонид «сделал образ божества, которого никто никогда не видел в стране, поставил его в храме и разместил его на пьедестале. Он украшен ожерельем из ляпис-лазури, коронован тиарой, образ его как Луны в затмение»144. Как видно, последовательность событий в Дан 2–3 очень напоминает реальные события, произошедшие в правление Набонида, и вполне вероятно, что книга Даниила здесь доносит до нас отзвуки истории этого периода (см. ниже)145.

Однако статуя, явившаяся Навуходоносору во сне, в тексте книги Даниила обозначает уже не бога, а служит символом последовательного развития мировой истории. Это обстоятельство побудило А. Бентцена и М. Хенгеля сопоставить ее с концепцией «великого человека», микрокосма как символа макрокосма, известной в орфических, герметических и иранских представлениях146. Подобная аналогия выглядит интересной, однако приведенная выше параллель между сном Навуходоносора и явлениями богов царям в ближневосточной традиции заставляет усомниться в надежности подобного отождествления. Как бы то ни было, основной акцент в повествовании делается на материалах, из которых изготовлена статуя. Она выполнена из последовательно сменяющих друг друга четырех металлов и глины: «У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные» (Дан 2, 32–33). Концепция четырех веков, каждый из которых связан с определенным металлом, широко известна в мировой литературе. Наиболее древним из такого рода свидетельств является поэма Гесиода «Труды и дни», где говорится о пяти веках, последовательно сменяющих друг друга – золотом, серебряном, медном, героическом и железном. Мотив «героического века» безусловно не укладывается в схему четырех эпох, символизируемых разными металлами – судя по всему, он происходит из попытки Гесиода приспособить концепцию деградации человечества к известному ему греческому эпосу. Вероятно, в известных поэту источниках, как и в сне Навуходоносора, речь шла о четырех веках. Учитывая серьезное влияние, которое на Гесиода оказала литература Ближнего Востока147, сложно сомневаться в том, что концепция четырех веков в данном случае также имеет ближневосточное происхождение148. Вероятно, представление четырех металлов как символов последовательно сменяющих друг друга поколений человеческого рода является наиболее древней формой мифа о четырех веках.

Другая параллель концепции четырех веков, соответствующих четырем металлам, встречается в зороастрийских сочинениях, созданных в IX веке н.э., – «Баxман-Яште» и «Денкарде», где описывается сон Заратуштры, в котором он видит дерево с четырьмя ветвями из золота, серебра, стали и железного сплава. Несмотря на позднее происхождение пехлевийских текстов большинство исследователей признает стоящую за ними древнюю традицию, которая находится в некоторой связи с книгой Даниила. И книга Даниила, и зороастрийские источники представляют нам визуальное воплощение теории четырех веков; в обоих случаях оно является в пророческом видении. Особый интерес представляет собой параллель между железом, смешанным с глиной, и железным сплавом зороастрийского текста, при том, что в обоих случаях эти образы служат описанием периода господства эллинистических монархий149. По-видимому, здесь можно говорить о каком-то общем источнике, очевидно имеющем ближневосточное происхождение. Книга Даниила, по всей видимости, стоит ближе к этому источнику, так как изображение сделанной из разных металлов статуи намного уместнее, чем изображение сделанного из разных металлов дерева.

В книге Даниила древняя мифологическая модель, повествующая о четырех поколениях человеческого рода, предстает в историзированной форме – она связывается с правлением четырех империй, господствовавших над Ближним Востоком. По всей видимости, концепция trаnslatio imperii впервые возникла в официальной идеологии Персидской империи. Первоначально она рисовалась как переход власти над Азией от ассирийцев к мидянам, и, наконец, к персам. Подобную последовательность нам рисуют греческие авторы, знакомые с персидской историографической традицией – Геродот и Ктесий. У более поздних авторов (Эмилия Суры, Полибия, Дионисия Галикарнасского, Тацита) к этому списку добавляются Македонская и Римская империи150. Список империй книги Даниила, судя по всему, изначально представлял собой вариант подобной периодизации, созданный в эллинистическое время. К традиционной персидской последовательности Ассирия-Мидия-Персия в ней первоначально была добавлена Македония как последнее, четвертое царство. Образ «четвертого царства» как эсхатологического «железного века», уже известный местной мифопоэтической традиции, идеально наложился на идеологию противников господства эллинистических империй. В этом плане книга Даниила, в Дан 7 рисующая четвертую мировую империю в виде чудовищного животного, и Бахман Яшт, относящий к четвертому периоду истории время господства «дэвов со взъерошенными волосами», в равной степени оказываются примерами антиэллинистической пропаганды. Автор книги Даниила внес в указанную последовательность одно уточнение – он заменил Ассирию Вавилонией, что, безусловно, связано с тем, что в центре его исторического сознания стоит вавилонское завоевание Иерусалима, ставшее началом еврейского изгнания. Подобная правка традиционной историографической схемы породила некоторую непоследовательность – если Ассирия действительно была разгромлена мидянами, то Вавилонская держава существовала одновременно с Мидийской, и они обе были завоеваны персами. Именно эта сложность заставила автора ввести в повествование «Дария Мидянина», которому он приписывает завоевание Вавилона. Четвертое царство в книге Даниила оказывается разделенным на два периода, один из которых символизируется железом, а второй – железом, смешанным с глиной. Из этого пассажа можно заключить, что автор книги Даниила разделял период македонского доминирования на две части – правление Александра Македонского, которому соответствуют железные голени истукана, и правление диадохов, «царство разделенное», символизируемое ногами истукана, сделанными из железа, смешанного с глиной.

Ряд комментаторов полагает, что мифологическая модель четырех веков первоначально была связана не с четырьмя мировыми империями, а с четырьмя вавилонскими царями – и что весь текст Дан 2 первоначально не имел эсхатологического характера, приданного ему более поздним редактором (возможно, автором Дан 7), а предсказывал падение вавилонской державы151. Основными аргументами в пользу этой концепции служат отождествление самого Навуходоносора, а не вавилонского царства с «золотой головой» (Дан 2, 38) и значение использующегося при описании четырех царств арамейского слова וכלמ, которое можно передавать как «правление», а не только как «царство»152. Большинство комментаторов, придерживающихся этой концепции, относят первоначальный вариант указанного пророчества к поздневавилонскому или раннему персидскому периоду. Четыре части статуи в таком случае обозначают Навуходоносора, Амель-Мардука, Нергал-шар-уцура, Набонида и Валтасара. Правление Набонида и его сына Валтасара, фактически бывшего соправителем своего отца, долгие годы находившегося в Аравии, изображается как железо, смешанное с глиной, а камень, разбивший статую, обозначает Кира и Персидскую державу. Картина разрушения огромной статуи в данном контексте связывается с полемикой иудейских пророков против идолопоклонства, также отразившейся у Второисаии, где падение идолов рисуется как образ падения Вавилонской державы («Пал Вил, низвергся Нево; истуканы их – на скоте и вьючных животных») (Ис 46, 1)153.

Исследователи, датирующие происхождение текста, описывающего сон Навуходоносора, VI веком до н.э., предлагают различные варианты определения породившей его среды и его непосредственного историко-литературного контекста. Ряд современных исследователей связывает его с еврейской общиной Вавилонии, ожидавшей избавления во время наступления персов на Вавилонскую державу. Непосредственным литературным контекстом Дан 2 в этом случае оказывается Второисаия. Подобной концепции придерживаются такие исследователи как И. Фрёлих154, Ч. Сяо155, А.М. Виллс156, Р. Крушвитц и П. Реддитт157. Под камнем, разбившим истукана, в этом случае понимаются либо армии Кира II, сокрушившего Вавилонскую державу, либо община изгнанников в Вавилонии, которой в таком случае приписывается некоторая эсхатологическая роль. После македонского завоевания Ближнего Востока, как полагает А.М. Виллс, на первоначальную канву пророчества наложилась концепция четырех мировых империй, таким образом удачно совпавшая с реальной историей региона в этот период.

Указанная трактовка, однако, не получила всеобщего признания, вероятно по той причине, что она предполагает весьма гипотетическую реконструкцию многовековой литературной истории второй главы книги Даниила, не имеющую непосредственного подтверждения в имеющихся у нас текстах. Большинство комментаторов датирует это пророчество эпохой эллинизма, опираясь на содержащуюся в нем идею четырех мировых империй, которая не могла возникнуть до похода Александра Македонского158. Дж. Коллинз полагает, что «оригинальный оракул является примером антиселевкидской пропаганды, подобной династическому пророчеству. Обозначение Навуходоносора как золотой головы, удивительное в устах иудея, вполне уместно для вавилонянина эллинистической эпохи»159.

Таким образом, в настоящее время сложно говорить об окончательном научном консенсусе относительно датировки и оригинального толкования сна Навуходоносора, изображенного в Дан 2.

Вероятно, идентификации частей статуи с царствами или царями сами по себе не являются двумя несовместимыми между собой вариантами толкования сна. Очевидно, что в книге Даниила по крайней мере первые три царства тесно соотнесены с представляющими их царями – Навуходоносором, Дарием Мидянином и Киром. Тем не менее, попытки соотнести части статуи с конкретными вавилонскими и персидскими царями выглядят весьма спекулятивно, что очевидно уже из обилия существующих предположений. Судя по всему, вавилонские легенды и оракулы времен Набонида действительно были использованы автором книги Даниила, однако они были столь глубоко переработаны и переосмыслены автором, что реконструировать их первоначальную форму сейчас не представляется возможным.

Завершение видения имеет отчетливо эсхатологический характер, связанный с центральной для книги Даниила темой явления Царства Божьего: автор говорит, что «во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно» (Дан 2, 44). Его символом является камень: он ударил в железные и глиняные ноги истукана и разбил его, после чего «сделался великою горой и наполнил всю землю» (Дан 2, 35). По мнению Дж. Коллинза, мотив горы имеет «отчетливо еврейский характер»160 и является аллюзией на мессианское пророчество Исаии: «И будет в последние дни, гора дома Господня будет поставлена во главу гор и возвысится над всеми холмами и потекут к ней все народы» (Ис 2, 2). Кроме упоминаемой здесь горы Сион символизм горы может иметь и более широкий характер. Как отмечает К. Ньюсом: «Камень, ставший великой горой (арам. רוט, иврит. רוצ) вызывает в памяти образ Сиона, как высокой горы, возвышающейся над всеми остальными (Ис 2, 2, Мих 4, 2). Господь также часто называется רוצ “твердыней Израиля” (Втор 32, 4; 1 Царств 2, 2; 2 Царств 22, 32/Пс 17, 31–32; Ис 44, 8; Авв 1, 12), и как гора “наполнила всю землю”, так Слава Господня наполняет землю (Ис 6, 3)»161. Как видно, новое, пятое царство напрямую ассоциируется с мессианскими временами и прямым суверенитетом Бога. Оно рисуется как вечное и неразрушимое, но в то же время земное, принадлежащее определенному народу (Дан 2, 44). Очевидно, что речь здесь идет о еврейском народе, народе святых Всевышнего (Дан 7, 27).

Реакция Навуходоносора на рассказ Даниила оказывается поразительной – он падает перед ним ниц и велит принести ему дары и благовонные курения, то есть фактически воздает ему божеские почести. Очевидно, что автор предвосхищает здесь дарование царства праведным иудеям, которое только что предсказал пророк Даниил. Реакция царя, несмотря на сомнения традиционных комментаторов162, в контексте книги Даниила представляется вполне уместной – Навуходоносор здесь, как и в Дан 4, признает верховный суверенитет Бога.