Читать книгу Зловещие маски Корсакова - Игорь Евдокимов - Страница 4

1881 год, июнь, Санкт-Петербург, Манежный переулок, утро

Корсаков вновь стоял в освещенном множеством свечей зале усадьбы Серебрянских. Перед ним – ожившая картина. Владимир испытал бы чувство дежавю, если бы не два отличия. Во-первых, рядом не было художника. А во-вторых, дверь на картине, которую ему с таким трудом удалось закрыть год назад, стояла распахнутой, источая тошнотворное зеленоватое свечение. И за дверью стоял сам Корсаков. Вернее, кто-то очень на него похожий. Двойник мерзенько улыбался так, что кровь стыла в жилах, и медленно приближался к двери, намереваясь переступить нарисованный порог.

Владимир, как и годом ранее, рванулся вперед. Первым его импульсом было вновь захлопнуть тяжелую дверь, но двойник стоял слишком близко к входу. Поэтому Корсаков вытянул вперед руки, утопил их в холсте и попытался втолкнуть свою кошмарную зазеркальную копию обратно в зеленый свет за дверью. Произошедшее дальше он не успел отследить. Миг – отвратительное сияние обволокло его со всех сторон. Корсаков забился, точно муха в паутине, но не смог сдвинуться с места. А потом понимание произошедшего ударило его, словно кувалда.

Перед ним вновь открылась дверь в зал, залитый светом свечей. Но на пороге уже стоял двойник. С той же издевательской ухмылкой он махнул на прощание рукой и принялся закрывать нарисованную дверь снаружи, оставляя Владимира в зеленой пустоте. За его спиной, глядя на Корсакова с немым молчаливым укором, стояли все те, кого он не смог спасти. Исправник Родионов с развороченным выстрелом горлом. Амалия Штеффель с разделенным напополам лицом, сквозь одну половину которого проступали чужие черты. Троица офицеров Дмитриевского училища, несущие на себе следы тысяч ударов. Маевский, держащий в руках оторванную голову. Околоточный Кудряшов с головой, вывернутой за спину.

– Стойте! – отчаянно закричал Корсаков, понимая тщетность своих усилий.

– Проснись! – набатом пророкотал знакомый голос. Владимир оглянулся, ища его источник, и увидел брата. Петр, стоявший за его спиной, схватил его за плечи и толкнул вперед.

– Проснись! – вновь крикнул брат, и голос его гулко разнесся по помещению.

И Корсаков проснулся.

За окном стоял серый питерский день. Солнце, так радовавшее днем ранее, скрылось за тучами, а в стекло стучал мелкий противный дождь. С улицы доносился громкий, очищающий звон колоколов собора на Спасо-Преображенской площади.

Семь утра.

Корсаков сел на кровати. Сердце его билось, словно у зайца, бегущего от хищника, а по спине стекал гаденький холодный пот. Владимир мрачно выглянул на улицу, но все же быстро надел английские спортивные брюки и хлопковую рубашку и вышел из квартиры. Он спустился по ступеням парадной, выглянул на улицу и ступил под накрапывающий дождь.

Отец никогда не акцентировал внимания на физической форме сыновей. Главным критерием, который Николай Васильевич считал обязательным, была скорость реакции. В остальном Петр и Владимир получали вполне типичное для любых дворянских детей физическое образование – они фехтовали (часто под присмотром дяди), ездили верхом, поддерживали себя в тонусе. Большего не требовалось. От бесплотного духа или потусторонней твари не убежишь и не победишь их в честном бою. Корсаковым важнее были слабости иных существ, умение вовремя их разглядеть и использовать, а также знание оккультных символов, из которых можно было составить защитный круг.

Однако смоленское расследование вновь подтвердило: Владимиру придется сталкиваться не только с потусторонними созданиями, но и с теми, кто помогает им проникнуть в наш мир. А дуэль с дядей наглядно продемонстрировала, что без револьвера Корсаков слишком уязвим и ему пора бы вновь вспомнить о спортивной подготовке.

Начал он еще в Смоленске с гимнастических занятий и утренних пробежек. Но что в губернском городе, что в столице вид Корсакова, легкой трусцой бегущего по городским улицам или аллеям публичных садов, вызывал у обывателей целую гамму эмоций, от любопытства до возмущения. Вредную и склонную к эпатажу натуру Владимира это внимание скорее тешило[2].

Но главное – бег позволял заглушить кошмары и тихий шепчущий голос, так похожий на его собственный…

Корсаков свернул на Кирочную улицу, направляясь к Таврическому саду, открытому для публики пятнадцать лет назад. Литейная часть[3] вообще очень изменилась за последние несколько десятилетий. Лет тридцать – сорок назад это была окраина, где селились в основном небогатые офицеры, пользуясь близостью к Старому арсеналу. Здесь, у Таврического сада, когда-то стоял петербургский особняк Корсаковых. Его продал дед Владимира, Василий Александрович, когда попал в опалу к Николаю I и пришел к выводу, что даже неплохое финансовое положение семьи не оправдывает содержание большого дома в столице. Сейчас особняк снесли, ведь район преобразился. При почившем Александре II Литейная часть бурно перестраивалась, в итоге превратившись в фешенебельное предместье, где не считали зазорным селиться князья и дипломаты, гвардейцы и дорогие присяжные поверенные. Обширные частные особняки соседствовали с многоэтажным и комфортными доходными домами. Манежный, где снимал квартиру Корсаков, считался более разночинным и демократичным, чем, скажем, Фурштатская, Сергиевская или Моховая – и Владимира это вполне устраивало.

Дождь превратился в легкую водяную взвесь, не падающую, а скорее висящую в воздухе. Владимир бежал не торопясь, чувствуя, как мышцы начинают приятно ныть от напряжения, а дыхание становится все более ритмичным. Голова очищалась от мрачных мыслей, неотступно преследовавших Корсакова уже неделю.

Увлекшись разминкой, Владимир вздрогнул и резко остановился, когда у недавно построенной каменной Косьмодамианской церкви путь ему преградил затормозивший экипаж.

– Эй, смотри, куда едешь! – раздраженно воскликнул Корсаков.

Дверь экипажа открылась, и на него мрачно взглянул средних лет мужчина в мундире жандармского полковника. Владимир скрежетнул зубами. «Черт, только его не хватало».

– Корсаков, садитесь, быстро, – приказал ему полковник.

Владимира подмывало молча обойти экипаж и продолжить пробежку, но он все же подчинился. Полковник неоднократно демонстрировал, что он не из тех людей, с которыми стоит ссориться. Если его вообще можно было назвать человеком.

– Почему не сказали мне, что Коростылев погиб? – резко спросил жандарм, когда Корсаков забрался в экипаж, закрыл за собой дверцу и уселся напротив. Карета тронулась по переулку в сторону Воскресенской набережной.

Голос полковника показался Владимиру непривычным. Прежде чем ответить, он взглянул на лицо собеседника и уловил на нем отнюдь не свойственную ему эмоцию. Что это? Удивление? Опасение?

– Господин полковник, за краткое время нашего знакомства вы приучили меня к тому, что знаете обо всем больше и раньше других, – с улыбкой ответил Корсаков. – Мне и в голову не могло прийти, что такое событие пройдет мимо вас.

– Прошло, – уже спокойнее сказал жандарм. – Узнал о нем из утренних газет. А я, как вы правильно заметили, к такому не привык. Вы не успели повидаться с Николаем?

– Нет. Он умер за день до назначенной встречи.

– Прискорбно, крайне прискорбно… – пробормотал полковник, уставившись на появившуюся за окном серую гладь Невы.

«Смотри внимательно», – шепнул голос в голове Корсакова. Владимир едва заметно вздрогнул. Что понадобилось дремлющему внутри его существу на этот раз?

Он взглянул на полковника – и удивился, наткнувшись на ответный взгляд. Будто бы он тоже услышал чужие мысли. Момент продлился недолго. Владимир вновь отвернулся к окну: играть с жандармом в гляделки было бессмысленно. Но этой секунды хватило, чтобы понять, о чем говорил внутренний голос. На мгновение проникнуть в мысли жандарма.

Неуверенность. Вот та непривычная эмоция, читавшаяся на лице полковника. Он лишился фигуры, на которую рассчитывал. Более того, лишился в результате хода, которого жандарм абсолютно не ожидал и сейчас тщился понять его смысл. Он что же, считал Коростылева неприкасаемым?

– Что намереваетесь делать дальше? – каркающим голосом спросил полковник.

– Я оставил письмо для его вдовы, – ответил Корсаков, не отрываясь от окна. – Попросил найти меня, если у нее есть сомнения в причинах смерти мужа.

– Здраво, – согласился полковник. – Я уверен, что она откликнется. Когда это произойдет, возьмите с собой Постольского и поезжайте в их имение. Мы обязаны выяснить причины и обстоятельства гибели Коростылева.

– «Мы»? – иронично вскинул брови Владимир.

– Поверьте, Корсаков, это и в ваших интересах тоже, – ответил полковник. – Смерть Коростылева наступила в крайне неподходящий момент. Необходимо понять, причастен ли к ней наш общий враг.

– В таком случае, может, для разнообразия перестанете говорить со мной загадками? – после короткого молчания спросил Корсаков и взглянул наконец на собеседника. – Быть может, мотивы у вас и благородные, но я порядком устал от того, что со мной обращаются как с малым ребенком!

– Я бы мог сказать, что тайны храню ради вашего блага, но давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны. Положим, я раскрою вам свои секреты. А если после этого вы окажетесь в руках врага? Уж извините, но в его умении вытащить из вас правду я уверен куда больше, чем в вашем – устоять под пытками. Не говоря уже про известную нам обоим ситуацию с посторонним визитером…

– Раз уж пошел такой разговор, откуда вам известно об этом? – задал мучивший его вопрос Корсаков. Он никому не рассказывал ни про дар, ни про его последствия, начавшие проявляться чуть меньше года назад. Даже мать и камердинер Жозеф Верне, самые близкие Владимиру люди, не догадывались о настоящем характере его видений. Так почему же полковник ведет себя так, будто знает все его тайны?

– Это тема для другого разговора, не здесь и не сейчас, – ответил жандарм. – Но я постараюсь немного вам помочь.

Он поднял с сиденья рядом с собой пару кожаных перчаток и перебросил Корсакову. Тот поймал их и принялся рассматривать. Выглядели они абсолютно обычно, но при этом отчего-то вызывали странное чувство в груди.

– Боюсь, фасон не мой, да и погода не требует, – усмехнулся Владимир.

– Наденьте, – приказал полковник.

Корсаков пожал плечами и натянул перчатки. По рукам растеклось неприятное покалывание, будто тысячи маленьких иголочек поочередно принялись пробовать его кожу на прочность. Владимир поморщился и попробовал снять одну из перчаток, но полковник подался вперед и схватил его за кисть.

Корсаков с изумлением взглянул на жандарма. Тот знал о даре Владимира – одного прикосновения было достаточно, чтобы вызвать видение о прошлом человека или предмета, – и сознательно избегал контакта. Даже играя в шахматы, он требовал от Корсакова передвигать свои фигуры. И вот теперь он сам коснулся Владимира. Корсаков зажмурился, ожидая очередной вспышки чужих воспоминаний, но ее не последовало. Он открыл глаза и удивленно посмотрел на жандарма.

– Думаю, вы уже поняли, что ваш дар дан вам не просто так, – проскрипел полковник. – У него есть своя цена. И свой хозяин. Не знаю, что произошло с вами во время вашей поездки во Владимирскую губернию, но во время нашей последней встречи он стал проявлять себя куда более властно. Вы дали ему больше воли. Это опасно. И для вас, и для окружающих. Обращаясь к своему дару, пусть даже не всегда намеренно, вы тем самым питаете существо внутри себя. Безусловно, оно предоставляет вам весьма полезные способности, но лучше держать его в узде. Перчатки помогут в этом, а неприятные ощущения скоро исчезнут.

– Они что, сковывают мой дар? – недоверчиво спросил Корсаков.

– Скорее приглушают его. – Полковник смотрел ему прямо в глаза и говорил со смертельной серьезностью, без привычного снисходительного сарказма. – Если вам потребуется воспользоваться им, просто снимите одну из перчаток. Но – и воспримите этот совет со всей серьезностью – ни в коем случае не пытайтесь заигрывать с силой вашего невольного гостя. Вы к этому не готовы. Следующая попытка предоставить ему свое тело, из каких бы соображений она ни делалась, станет для вас последней. Он поглотит вас. И под личиной Владимира Корсакова примется разгуливать совсем другое существо. Уверен, ни мне, ни вам этого не хочется.

Экипаж остановился. Корсаков выглянул в окно и увидел знакомый доходный дом в Манежном переулке, где он снимал квартиру на втором этаже.

– Приношу свои извинения за прерванную пробежку. – Полковник отстранился и вновь принял самодовольный вид. – Уверен, вам есть о чем поразмыслить. Как только получите ответ от Коростылевой, отправьте мне весточку. Всего доброго.

Он распахнул дверцу, предлагая Владимиру выйти. Тот ступил на мокрый тротуар и проводил тронувшийся экипаж взглядом. Полковник в своем репертуаре – его поразительные знания уступали только умению хранить свои секреты.

Корсаков взбежал вверх по лестнице и вошел в просторную, но скудно обставленную квартиру. С кухни доносились приятные запахи: значит, приходящие слуги уже приступили к работе. Один из них, мужчина средних лет, имя которого, к своему стыду, Корсаков регулярно забывал, несмотря на феноменальную память, вышел к дверям встретить нанимателя.

– Владимир Николаевич, доброе утро! Если желаете, завтрак будет подан через пять минут. Также прибыла почта, я оставил ее на рабочем столе.

– Спасибо, – кивнул Корсаков и сразу прошел в первый кабинет. Здесь он принимал посетителей и даже позволял прислуге прибираться. Второй кабинет стоял за закрытой дверью, и Владимир никого туда не пускал. Лишь одно семейство полностью знало и разделяло призвание Корсаковых – потомки француза Жозефа Верне, поступившего в услужение деду Владимира. Но текущий камердинер Жозеф был занят заботами о родителях и усадьбе под Смоленском, а его сын заканчивал учебу в Варшавском университете, прежде чем поступить на службу к Владимиру. Приходящей же прислуге видеть настоящий кабинет Корсакова не следовало.

Письмо от Натальи Коростылевой лежало на рабочем столе. Слуга из особняка на Елагином острове сдержал слово и передал его записку вдове, а та быстро ответила. Видимо, дело со смертью Коростылева и впрямь было нечисто. Внутри конверта оказалось всего лишь два слова:

«Прошу, приезжайте».