Читать книгу Девятый дневник - Игорь Губерман - Страница 5

Заметки вдоль текущей жизни
Глава благоуханная

Оглавление

Как-то недавно прочитал очень интересную статейку: автор называл три явно греческих мужских имени и утверждал, что вряд ли хоть один из тысячи опрошенных ответит, кто это такие. А я, когда узнал, то сразу же подумал, что из миллиона даже вряд ли хоть один ответит правильно. Поскольку это были архитекторы того знаменитого храма в Эфесе, который сжёг тщеславный Герострат. И ведь добился своего: имя его знают все на свете, сочиняют о нём пьесы драматурги, и поэты его всуе поминают, а про архитекторов не знают и не помнят. Что ж, это естественно, хотя весьма несправедливо. А теперь признаемся, читатель: когда мы доверчиво и плавно опускаем свои нежные филейные части на отполированный стульчак в сортире – хоть один из нас задумался однажды, кто нам изобрёл это прекрасное устройство? Вряд ли, согласитесь. А я теперь подробно знаю и хочу своими знаниями щедро поделиться.

В Киеве мне повезло в приезд последний: давний друг повёл меня в музей, которых несколько всего на свете – в музей истории туалета. А ещё и книгу получил потом я оттуда же – огромный том с названием отменно точным: «Мировая история (туалета)». Я её запоем за неделю прочитал и много сделал выписок, которыми воспользуюсь по ходу текста. Но сначала – об экскурсии, которую мы там застали. Вела её средних лет интеллигентная женщина, осведомлённая донельзя, явно увлечённая своей тематикой. Я зачарованно внимал ей (ничего ведь раньше я не знал) и лишь единожды чуть не вмешался в её дивное повествование. Какая-то тюрьма подарила этому музею старую бадью (скорее бочку) – много раз описанную в литературе камерную парашу, куда справляли нужду попавшие в неволю узники. С ней поступили по-музейному: усадили на неё восковую фигуру молодого парня в холщовой рубахе и со спущенными штанами, а для пущего впечатления обнесли этот натюрморт подобием тюремной решётки. И сопроводительница наша объяснила голосом печально-романтическим, что этот юный арестант, на этой бочке сидя, думает о той оставленной в селе любимой девушке Параше, и название тюремного сосуда – именно отсюда. Нет, хотелось мне её прервать, нисколько не отсюда. Оно родом из еврейского языка, от слова, означающего отделение, выделение чего-то от чего-то. В тюремной блатной фене вообще много слов из иврита и идиша, ибо мои соплеменники уже несколько поколений составляют заметную часть уголовного мира. Забавно, что здесь у нас, в Израиле, читается в синагогах, комментируется в газетах и по радио еженедельная параша (ударение на последнем слоге) – выдержка из Торы на очередную неделю.

Ну, словом, я благоразумно промолчал и слушал дальше вдохновенное повествование о неразрывной связи цивилизации с прогрессом отхожих мест.

Честно сказать, всегда я полагал, что наши далёкие предки справляли нужду там, где она их заставала, и впервые услыхал о городе Мохенджо-Даро, где пять тысяч лет тому назад уже была первая в мире канализация с проточной водой, и в каждом доме были туалеты. Этот совсем недавно (в начале прошлого века) раскопанный в Пакистане город был чудом благоустройства. А перевод его названия – «Холм мёртвых», ибо его гибель – до сих пор неразгаданная тайна, о которой грех не помянуть. Не наводнение, не эпидемия, не смертельный налёт завоевателей, но жители его исчезли напрочь и мгновенно. Нет-нет, немногие скелеты находились – и в домах, и на улицах, но главное не это. Главное – огромные слои зелёного стекла, в которые превращаются песок и глина при температуре в полторы тысячи градусов. То же самое, что наблюдали американцы в штате Невада после ядерных испытаний, то же самое, что было в Хиросиме и Нагасаки. И сохранился до сих пор там (в эпицентре предполагаемого взрыва) очень высокий уровень радиации. Гипотезу учёных подтверждает древнеиндийский эпос, повествующий о кошмарном оружии и описывающий подробности таких взрывов – раньше это числилось по разряду мифов и легенд. Но тут маячит уже тень какой-то внеземной цивилизации, поэтому вернёмся лучше к нашим нужникам.

А унитаз со смывом вместо средневековых горшков (порою поразительно красивой выделки и раскраски) изобрёл – как тут взыграла моя цеховая гордость! – поэт. Джон Харрингтон, английский литератор и вельможа при дворе Елизаветы. Произошло это в самом конце шестнадцатого века. Схему смывного туалета рисовал, правда, ещё великий Леонардо да Винчи, только она так и осталась в папке его бесчисленных инженерных идей.

Но чувство справедливости настойчиво мне шепчет, что о первенстве Китая в этой области цивилизации никак нельзя мне умолчать. В гробнице некоего китайского принца (умер он за 150 лет до нашей эры) была воссоздана вся бытовая обстановка, что была при его жизни, в частности – сидячий унитаз со смывом. Так что кроме пороха, фарфора и бумаги у китайцев есть ещё и этот явный повод для гордыни. Разумеется, миллионы рядовых китайцев ведать не ведали о таком удобстве. У них над неглубокой выгребной ямой настилались две дощечки, и, присев на них на корточки (мерзкая и неудобная, на мой взгляд, поза), китаец быстро-быстро опорожнял свой кишечник. Да-да, именно быстро, ибо место это почиталось нечистым и в высшем, духовном смысле. Если же сюда заходил гость, то его потом благодарили, ибо отходы попадали не просто в выгребную яму, а в стоящий там деревянный ящик, откуда они через день-другой выносились в качестве удобрения в огород или на поле, и гость таким образом вносил свою лепту в доход от сельского хозяйства.

Тут окончилась в компьютере страница, перевёл я дух и объяснить решил, с чего я вдруг увлёкся этой темой. А просто поразила меня чья-то мысль, что поговорка «все там будем» – ведь не только к переходу в лучший мир относится она, но и туалет в виду имеет. А если его нет поблизости – беда. И всё тогда годится для бедняги, отягчённого естественной нуждой, – кусты ближайшего парка, закоулки и подворотни, подъезды и лестничные клетки. Как-то Зиновий Ефимович Гердт (они с женой жили у нас в Иерусалиме) надменно сказал мне, что вот такие, как я, пишут бесчисленные стихи разного качества, но толку от них мало или нет совсем. А вот он однажды сочинил двустишие всего лишь и повесил его в подъезде их дома, и оно сработало блестяще. Написал он вот что:


Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
Девятый дневник

Подняться наверх